Ох, мечты, мечты... Сладкие, щемящие, обнадеживающие. Без которых так грустно жить и с ними, неосуществимыми, горько...
Мне немного жаль эту добрую, отзывчивую женщину. Я смотрю на ее измученное личико, работящие руки, останавливаю взгляд на некогда красивом, темно-русых кудрявых волосах и замечаю, как густо вплелись в них серебряные паутинки бабьего лета. Обнимаю взглядом стройную, худенькую фигуру и думаю: «Почему, Господи, одному даешь — не меряешь, а другому так, от случая к случаю?» И вопрос остается без ответа...
Росла она как-то сама по себе. Была у родителей четвертым ребенком. Между ней и старшими детьми была немного великовата разница в возрасте, росла тихонько и незаметно. У нее сформировалась красивая, щедрая душа, доброе сердечко. Бог одарил ее прекрасным голосом. Ее сценой стал выгон за рекой, а зрителями и слушателями — гуси, утки, козлята, коровки, что паслись на шелковистых травах журчащей реки.
Голос был какой-то особенный. Ласковый, нежный, просто ангельский. Пела и пританцовывала босиком по шелковистой травке, потому что представляла себя то актрисой, то журналистом, то учительницей. Хотелось пройти весь мир и познать его чудо-красоту, налюбоваться совершенством. Вся живность ее слушала и паслась на зеленых травах, а когда она замолкала — удивленно поднимала головки, клювики. Она тогда смеялась звонко и искренне.
Выросла, выучилась и пошла работать, но ее сладкие мечты детства не сбылись. Бог дал ей совсем другую профессию, которую она очень полюбила и в котором нашла себя и свое призвание. Тонкая и ранимая душа, искреннее и доброе сердечко причиняли ей много хлопот и часто были причиной слез. Ей всегда не хватало тепла, любви, нежности, доброжелательности. У них в семье никто никогда никому не говорил теплых слов, хотя и оскорблений и криков в их доме никогда не было. Жили просто, тихо, спокойно.
Она не была счастлива и в своем замужестве. Хотя в руках мужчины все оживало, но все его надо было упрашивать. У него все «когда-нибудь сделается», потом, только не сейчас. Ей это надоело, и она ушла от него. Ее утешением стали дети. Они наполнили ее жизнь каким-то другим содержанием. Она шила, пекла, стирала, гладила, готовила с ними уроки, ходила на родительские собрания и наивно мечтала, что не отпустит их из села. Думала, что дети создадут свои крепкие семьи.
Но случилось иначе. Хорошо говорила баба Катерина: «Не планируй, дураче, Бог переиначит». Дети выросли, выучились и пошли своими путями-дорогами. Не смогла, не сумела их удержать возле себя. Теперь только с радостью ждет их в гости и с завистью наблюдает чужое счастье на чужих дворах.
Любит возиться в огороде, сеять, сажать, любоваться всем, что выросло, зацвело. Это ее сокровенный мир. Здесь она живет и никому не открывает своей боли, беспокойства.
И всегда у нее в сердце живет ее сладкая мечта — увидеть море, огромное, бескрайнее. Ей кажется, что это наверное так, как бездонное небо раскинувшееся над землей. Только небо тихое, уютное, даже во время бури, а море живет, движется. А еще ей хочется побывать на Святой земле. Это что-то для нее чрезвычайное, целебное.
«Я не стану святой, — говорит тихо, печально. — Вон сколько людей не видели этого чуда. Но так хочу созерцать то величие, исцелиться в водах Иордана, прикоснуться Гроба Господня. Я же никогда ничего не видела. Не ездила по курортам, не была в ресторанах, не жила в апартаментах, не сидела за богатым столом, не ела изысканных блюд, не одевалась дорого. И это неважно. Я очень хочу побывать на Святой земле. И это только сладкая несбыточная мечта. Мираж...»
Она тихонько вздыхает и прячет увлажненные глаза. Ее дни, месяцы, годы уже давно сплелись в одиночество. Свила себе здесь гнездышко и живет, живет своей сладкой мечтой, которая придает ей сил, веры, надежды, ведет по жизни, а точнее — держит в надежде на что-то хорошее и светлое.