Харрисон дал жару, как мало кто в те годы. Они все дали такого жару, что до сих пор жарко – по-хорошему, не до седьмого пота. Но Харрисон открыл альбом такими дикими аккордами, что дальше можно было ожидать какого-то адского рок-н-ролла. Но все обошлось. Эта музыка с годами не перестала быть музыкой сфер. Альбом разобран критиками и слушателями не до косточек даже, а до молекул этих косточек. Поэтому – никакой хронологии, никаких списков инструментов, никаких подробностей, только эмоции. Yellow Submarineфантастически музыкальна – ничуть не меньше, чем Eleanor Rigby со всеми ее струнными квартетами и вообще, понтами Маккартни. Он гений, конечно, бесспорно. И Элвис Костелло тоже выпускал пластинки со струнными оркестровыми группами и пел что-то среднее между джазом и классической европейской музыкой, но надо же и меру знать – впрочем, здесь Маккартни еще ее знает и все получилось в меру и прекрасно. А Ринго – замечательно спел эту песню, с академическими бэками Джона и Пола и хором из девятерых человек, включавшего Брайана Джонса и Донована. И с изумительной арт-роковой паузой наполненной бульканьем – бульканье дотянется до второй части этой дилогии - Octopus Garden. А Харрисон продолжает свои сверкающие, звенящие медью партии в She Said She Said – в паре с Ринго, звук тарелок которого тянется бесконечно долго и заполняет всю фактуру – это больше, чем половина песни. На Ринго здесь вообще держится очень много – мягкий, с длинным теплым звуком малый барабан, мощная бочка, уже упомянутые тарелки – у этого ударника совершенно неповторимый звук и партии. Он точен и музыкален, он – сердце этого альбома (да и всех остальных). Леннон – после класической, утонченной и изысканной Eleanor Rigby – нарочитое псевдобряцанье акустической гитары, соло с обратной записью – напоминание о том, что The Beatles – это все еще рок-группа. Love You To Харрисона – предвестник дальнейших поисков – и, кажется, самый лучший. В общем, поисков дальше могло бы и не быть, так как Харрисон уже все нашел здесь – в Love You To. Как Бич Бойз, только лучше – Here, There And Everywhere. Хоть одна странная песня на альбоме, но должна быть – и она есть. Good DaySunshine. Натужная, кабарешная и какая-то никакая – после красоты первой стороны альбома. Оно, конечно, голос Маккартни, но – ладно, все привыкли. Никчемность этого полотна сразу смывается какими-то запредельными пассажами Харрисона (о, боже, сколько же он сделал всего на этом альбоме?!) в And Your BirdCan Sing – можно предположить (только предположить) – что именно здесь на началось трение – Леннон показал, кто тут главный. И сказать нечего – мощь, напор и красота выиграли против просто красоты. Красота не сдается в For No One, но Doctor Robert вырубает напрочь все валторны и ставит точку в неначатом еще споре. И снова здесь Харрисон со своим сверкающим гитарным звуком. И еще одна его песня – написать и исполнить такую голосовую линию кроме Битлз не мог и не может никто. Вернее, исполнит-то – да, а вот сочинить, да так, чтобы это было настолько красиво и естественно – это вряд ли. Придушенная медью Got To Get You Into My Life – песня для черной вокальной группы, исполненная белой группой. А Tomorrow Never Knows кроет козырями сразу весь грядущий Pink Floyd со всеми их ревербераторами и протяжными соло. Божественно. Божественно все, кроме одного. На мой вкус, этот альбом балансирует – Битлз все еще рок-группа, по звуку, подаче, энергии, но соскользнув с Револьвера превращается в студийный проект, сочиняющий красивые вокально-инструментальные пьесы. Очень красивые. Очень-очень красивые. Но музыканты уже перестали быть рок-группой и стали прообразом Джеффа Линна, в одиночку сочиняющего и записывающего весь ELO. Нет, все божественно. Но энергия группы появится только на Белом – хотя это уже не будет тот Битлз, это будет что-то совсем другое. Неменее прекрасное, но другое.
