И Эйнштейн вспомнил, вспомнил! Он потерялся во время грозы! Конечно же! Именно так он и потерялся! Сколько же ему тогда было? — год, полтора? — полтора года! Они гуляли с хозяином в парке, а там деревья были густые, и они не заметили приближение грозы. Шли, и вдруг как подул ветер, как сверкнет, аж все небо белым стало, а потом как бабахнет! И пес от страха сорвался с поводка!
Здравствуйте, дорогие читатели и подписчики канала «ДиНа»!
«Странная белая кошка. "Лиха беда начало!"» — это тринадцатая часть рассказа про странную белую кошку, Томасину.
Ниже приведены ссылки на начало рассказа и на предыдущую часть.
Эйнштейн напряженно работал. В смысле, как работал — заставлял свои мозги работать: рылся в памяти и углублялся в свои воспоминания все дальше и дальше, все глубже и глубже. Он уже вспомнил, как и когда он попал в приют. Что ему там даже нравилось первое время — ну, не сравнить же с улицей: не надо искать укрытие во время непогоды, кормят опять же, гуляют! И, самое главное — обещают найти хозяев, а приют — это так, временный дом, пока не найдутся хозяева. Время шло, а хозяева всё не появлялись и не появлялись. Собак забирали. Других, не его! В основном, конечно же, щенят и собак-подростков, но все равно — не его. У некоторых собак даже настоящие хозяева находились! И сколько было счастья при встрече! Не описать словами! Но, опять же — это не его находили, это не за ним приходили.
Время шло, а хозяева все не появлялись. Даже работники приюта стали говорить: «Что-то за тобой, старина Джек (его в приюте Джеком прозвали), никто не приходит. А ведь столько уже объявлений дали! И времени сколько уже прошло. Никому ты, видимо, не нужен. Выкинули поди тебя, избавились как от ненужной вещи. Но, ничего, подожди, может, и на тебя найдутся "ручки", ты же пес умный».
Эйнштейн сначала не верил, не хотел верить, что он стал ненужным, что от него избавились. Как так «избавились»? — ведь хозяин, да и хозяйка тоже, постоянно говорили, какой он прекрасный пес, что лучше него нет никого на всем белом свете, что он — «золото», а не собака...
А разве от хороших вещей избавляются?
Нет, нет и еще раз нет. Эйнштейн не верил. И каждый раз на такие речи возмущенно лаял. От него не могли избавиться! За ним обязательно придут! Не сегодня, так завтра. Надо только подождать.
Время шло, хозяева не появлялись. Ни старые, ни новые.
Постепенно пес перестал вилять хвостом и улыбаться, когда в приют приходили люди, чтобы выбрать себе питомца — это не за ним пришли, это не его хозяева.
Когда кто-то останавливался около вольера, чтобы посмотреть на него, пес молча отходил в дальний угол и садился там, поворачиваясь ко всем спиной. Такого «буку» брать никто не хотел.
Хотя, нет... Его один раз даже взяли. Потенциальных владельцев подкупило то, что пес — спокойный, умный и знает команды.
Сколько он у них пробыл? — Эйнштейн этого не помнил. Недолго. «Ручкам» не понравилось, что он их заботу принял как должное — не вилял хвостом, не лаял от счастья, когда они приходили с работы. И его вернули. Пояснив, что «пес не коммуникабельный, и вообще — не наш, контакта нет».
Вот тогда Эйнштейн и поверил, что он действительно никому не нужен. Никому.
И постепенно пес стал забывать, как ему хорошо было раньше с людьми. Как он любил валяться на диване, гулять в парке, как любил сидеть в кухне, когда хозяйка что-то готовит, и упоительные запахи разносятся по всей квартире...
Это — не для него. Он никому не нужен.
Как он был в приюте, как попал в него, как его забирали «ручки», Эйнштейн вспомнил. Но как он оказался на улице? Ведь его с улицы забрали... — пес не мог вспомнить.
И лежал, переживал уже по поводу того, что не сможет вспомнить. Не сможет!
Петруччио, по заданию Томасины, естественно, и под её чутким руководством, время от времени приставал к псу, «раскачивал его психику». То бандерлогом и эгоистом обзовет, бесчувственным чурбаном, то, наоборот, утешает, говорит, чтобы не переживал, что его людей обязательно найдут, у него, мол, хозяева такие — ого-го! И не такое могут. А хозяев его найти — это так, ерунда, плевое дело. Пусть только Эйнштейн хоть что-то вспомнит. Чтобы было за что зацепиться.
Томасина же время от времени рассказывала ему что-то из своей жизни, про своих хозяев. Как прежних, так и нынешних. То как они на дачу ездили, то как по парку гуляли, то как к соседям в гости ходили... Эйнштейн слушал, и невдомек ему было, что Томасина не просто так это все ему рассказывает, подробно описывает улицы, дома, предметы, явления...
А один раз она начала ему как-то про грозу рассказывать... Как они ходили с хозяйкой в ветклинику и еле успели вернуться домой до грозы. Как Томасина сидела на подоконнике, смотрела в окно, а за стеклом сверкали молнии, грохотал гром, лил дождь, и небо было темное-темное, будто ночь настала...
И Эйнштейн вспомнил, вспомнил! Он потерялся во время грозы! Конечно же! Именно так он и потерялся! Сколько же ему тогда было? — год, полтора? — полтора года! Они гуляли с хозяином в парке, а там деревья были густые, и они не заметили приближение грозы. Шли, и вдруг как подул ветер, как сверкнет, аж все небо белым стало, а потом как бабахнет! И пес от страха сорвался с поводка! И побежал. Всё дальше и дальше...
А потом, потом Эйнштейн снова не помнил, что было. Нет, что было «до» он немного помнил, так, смутно, урывками, а вот что было потом, после — не помнил. Плохо было. Это — помнил.
Обрадовавшись тому, что хоть что-то вспомнил, пес побежал к Томасине.
«Кофе на вынос и шаурма»
Томасина, ловко дергая за ниточки памяти, смогла добиться от Эйнштейна еще одного воспоминания: пес вспомнил то, что было рядом с домом! И обрадовался этому, как дитя.
— Да, да, я вспомнил! Там был ларек! В нем продавали кофе на вынос, какие-то коктейли с мятой делали и еще эта была, как её? — про неё еще говорят, что её из собак делают...
— Хот-дог?
— Не, хот-дог — это с сосиской, а там другое делали... Еще салаты были и пластмассовые вилки и ложки...
Петруччио, как кот более просвещенный в отношении современной еды, вклинился в разговор:
— Шаверма... Или шаурма..., — и продолжил лениво умываться, лежа на подоконнике и наслаждаясь августовским солнышком.
— Да, да! Точно, она! Хозяин еще любил её покупать, а хозяйка все время ругалась — её, мол, не пойми, кто делает, и не пойми из чего, и добавляла шепотом: «Возможно даже из собак». А хозяин, хозяин защищал шаурму и Алика, который её делал, говорил, что Алик хороший, у него все документы есть и еще, что он собак любит, у него у самого есть собака и, соответственно, ничего из собак он не делает и делать не будет.
— Вот, видишь, Эйнштейн, как много ты вспомнил: и грозу, и ларек, и Алика из ларька, — а боялся, что ничего не вспомнишь.
— Да, но я пока больше ничего не вспомнил, — и пес, только что чуть ли не скакавший от радости, опустил голову, хвост и закручинился.
— Ничего, лиха беда начало, — постепенно всё вспомнишь.
— Какой он все-таки переживательный! — опять вклинился в беседу Петруччио, — То переживает, что его не берут, то переживает, что ничего не помнит. Тут вспомнил — и опять переживает, что мало!
Томасина зыркнула на Петруччио и не поленилась тому напомнить, но так, чтобы слышал только он: «Чья бы корова... Забыл, как сам недавно помирал?».
Петруччио вынужден был заткнуться. Ну, а поскольку дураком не был, задумался о том, насколько всё переменчиво, даже он сам: недавно жить не хотел, а как только пришел в себя, почувствовал ласку, заботу, любовь, понял, что это никуда не денется, ощутил радость и вкус жизни — забыл обо всем, даже о том, что самому не так давно было плохо. Еще и подначивать пса стал...
Фу, даже самому противно. Что-то я как-то это не того. Одно дело — по просьбе Томасины его «дразнить» и совсем другое — самому специально стараться уколоть...
Кот спрыгнул с подоконника, подошел к псу, лежащему на полу, боднул того головой, потерся о его бок и выдал:
— Ты это, того, не обижайся. Я ж не со зла. Ну, характер у меня такой, поганый. Прости. Мир?
— Мир, — Эйнштейн миру был рад, не хватало ему еще разборок в чужой квартире с чужим котом, но на всякий случай решил предупредить, — Мир. Только имей в виду, будешь задирать, я могу и ответить.
Петруччио согласно кивнул головой и ушел обратно на подоконник.
Томасина же, убедившись в том, что в доме царит спокойствие, и каждый занимается своим делом — кот умывается, пес вспоминает — запрыгнула на свою любимую полку. Ей надо было подумать. Точнее, обдумать.
Обдумать дальнейшие шаги. Ведь, чем быстрее Эйнштейн всё вспомнит, тем быстрее они смогут найти его людей.
Вскоре план был составлен, и Томасина принялась ждать Макса.
#кошки #белая кошка #собаки #питомцы #рассказы #рассказы о животных
Продолжение — «Странная белая кошка. "Одна полоска и опять не тот ларек"» — см. ссылку ниже.
