Актёры не говорят: работаю в театре.
В театре служат.
Нам это объясняли в институте, когда я пришла в театр, мне объяснили это в театре.
Сейчас я могу с уверенностью сказать: да. В театре я служила. 8 лет. А потом, когда перешла на антрепризную основу, я проработала ещё два года.
И вот тут уже «проработала».
Антреприза - это когда ты играешь только в том спектакле или спектаклях, которые выбрал САМ.
Здесь ты заключаешь контракт, с тобой обговаривают удобные тебе даты, гонорар, количество спектаклей в месяц.
Служба в театре это другое.
Актер может годами выходить на: «Кушать подано».
Возможно, у него уже были большие роли, возможно, будут, он этого сейчас не знает. Но так получается, что в этот момент для него нет главной роли.
Типаж, возраст, пол. Это всё может не подходить под тот спектакль, который театр ставит в этом году. И в следующем. И ещё несколько лет подряд.
Но этот актёр сейчас нужен театру. В маленькой, совершенно незаметной в общем действии роли, но нужен. Должен кто-то вынести поднос с едой на стол. Сам он не выйдет.
И актёр выносит.
Ему хочется играть главную роль, эпизод или, хотя бы, подтанцовку. Но сейчас подходящей роли для него нет. И это не значит, что он совсем не важен и не нужен театру. Он нужен, он необходим. Но в роли из двух слов.
А у каждого актёра есть амбиции, талант, за который его, собственно, и взяли в театр и, конечно, актерская неудовлетворённость маленькими ролями.
И как бы его сейчас не штормило, не казалось, что он никчёмен, что он растрачивает свою жизнь, пока другие получают главные роли, он СЛУЖИТ театру. Это его ДОЛГ. Он выйдет и скажет: «Кушать подано». Это потом он будет рыдать в подушку или заливать печаль водкой.
И так может длиться годами. И отчаяние может не раз выходить за край.
Пока однажды..
Это происходит так: в театре вывешивается объявление, что планируется новый спектакль.
И распределение. И ты видишь какая тебе досталась роль. Просто идёшь по коридору, видишь объявление и в абсолютной тишине ты узнаешь, что наконец-то! Наконец-то ты получил то, о чём мечтал годами! И в абсолютно тишине ты идёшь дальше. А внутри всё взрывается фейерверками.
Конечно, это служба. Ставить интересы театра выше своих, смиряться со своей, раздирающей душу потребностью в реализации и делать то, что должен.
А ещё служба это когда ты не можешь подстричь или покрасить волосы, без разрешения художественного руководителя.
Я мечтала о короткой стрижке с института. До ломки мечтала. Но мой мастер мне говорила: «Ты что, ты же героиня, инженю. Ты же хочешь потом в театр? У героини должны быть длинные волосы!»
А я хотела в театр. И, конечно, не стриглась. Потом, уже в театре, почти слово в слово мне всё это повторял худрук.
За десять лет в театре я ни разу не выпросила разрешение на короткую стрижку.
Зато выбила разрешение на брекеты. Но, надо сказать, не без труда.
«Это изменение внешнего вида! Я тебя в театр с такими зубами взял, такая ты мне и нужна!»- раз за разом мне повторял худрук.
Я пошла совершенно рисковым путём.
Надо сказать, что я предупреждала художественного руководителя, что планирую поставить именно сапфировые брекеты, что они полупрозрачные и со сцены их видно не будет. Но он никогда таких не видел и не верил, что они будут незаметны зрителю.
Так вот однажды я поставила их и пришла играть спектакль.
Когда он меня увидел, мне показалось, что над ним сверкнула молния.
Я сразу уверила его, что если, он посмотрит спектакль, и из зрительного зала брекеты будут видны, то на следующий же день я их сниму или он может меня уволить.
..Копила я на брекеты пару лет и риск был велик.
Он сумел разглядеть брекеты, но только с первого ряда. Уже со второго их было не видно. И дал добро.
Счастья было..
А ещё через несколько лет я подстриглась! Но к этому времени я уже уволилась из театра.
