Он приходит каждый вечер в половине шестого – мы не видим его, потому что его еще нет, он появится только двадцать тысяч лет спустя. Мы собираем на стол к вечернему чаю, и ставим еще один прибор для гостя, которого нет – даром, что он не сможет к нему прикоснуться. Иногда он рассказывает нам о каких-нибудь уникальных технологиях, которые мы непременно должны применить, ну и что, что не понимаете, оно все поначалу непонятно, а потом очень даже понятно, а то так и будете в каменном веке сидеть – как будто мы сидим в каменном веке, да ничего подобного, век у нас очень даже атомный, и какой там еще. Мы не знали, когда он уходил, он всегда исчезал как-то незаметно, настолько незаметно, что было даже непонятно, приходил ли он вообще.
Мы не знали, как его зовут, и есть ли у него вообще имя – кажется, он называл себя, но никто не помнил, как именно, иногда что-то смутно вспоминалось, но каждый раз по-разному. Мы не спрашивали себя, почему он приходит каждый день – это было слишком привычным, слишком само собой разумеющимся, чтобы спрашивать, откуда он взялся. Он просто был – как были рассветы, подернутые холодком уходящей ночи, как были окутанные мошкарой вечера и веранда, укрытая полуденным зноем...
.
...планету выбирайте не слишком молодую, не слишком старую. Лучше всего возьмите ту, где еще нет цивилизации, где вам придется все делать с нуля – так больше шансов, что все получится, иначе вы рискуете нарваться на мошенников, которые под видом цивилизации впарят вам непонятно что. Постарайтесь избежать еще одной частой ошибки – не отсыпайте людям технологии щедрой рукой, дайте им самим покатить старое бревно и придумать колесо, дайте их детям поиграть с камушками и выбить искры из кремня, дайте им ошибаться и пробовать снова и снова, дайте им сделать картонные крылья, прыгнуть со скалы и разбиться насмерть.
Не торопитесь. Позвольте технологиям развиться в достаточной степени, чтобы получилась настоящая война, уничтожающая все и вся живое, даже не пытайтесь развязать войну раньше, чем люди научатся расщеплять атом. И не жарьте войну сами – люди прожарят её за вас, можете не беспокоиться, прожарят вместе со всей планетой...
.
Ы устраивается поудобнее у очага, выжидающе смотрит на своего юного друга:
- Ну я надеюсь, уж сегодня-то мы насладимся свежеподжареной войной?
- Э... – Э мнется, не знает, что ответить, - боюсь, что... еще нет...
- А что такое, у вас этот мир уже сколько веков живет... ну-ка дайте мне глянуть...
- Право же, не стоит...
- Ну как это не стоит, вы зачем мир-то покупали, зачем мир, как не для хорошей войны? Не, друг мой, вы это бросьте, я тоже такой по молодости был, ах жалко, ах как же, как же, целый мир же... Нет, вы это бросьте, миры выращивают, чтобы на ужин насладиться свеженькой войной...
- Э... да... конечно... обязательно... как-нибудь...
.
- Ну что, мой юный друг, сегодня-то наконец-то вы угостите нас раскаленной войной? – Ы многозначительно поглядывает в сторону кухни, не менее многозначительно поглядывает на самого Э, долго ли он будет вот так, в подвешенном состоянии между случчайным приезжим и полноправным жителем городка, что за горожанин, который не умеет готовить войны...
- Да... конечно... сегодня... – Э смущенно показывает на кухню, на котел с миром, Ы довольно кивает, ну наконец-то, открывает крышку, принюхивается, не понимает, а где война, а почему нет, а почему никто ни с кем не воюет, а почему все плечом к плечу, все народы, все как один, все...
- А что же война? – гости нетерпеливо принюхиваются, смотрят в сторону кухни. Э кивает, выносит на блюде войну, вот это война, всем войнам война, что-то неслыханное. Гости едят, нахваливают, кто-то спохватывается, а где Ы, куда он делся, почему его нигде нет, а как так получилось, что мир уцелел, разве так бывает...