Следователи, даже очень опытные, - тоже люди, которые могут и карать, и жалеть. Одного они не могут – поступить не по закону…
Одиночество
Началась эта история в далеком двухтысячном. Катерина, похоронив мужа, долго выходила из депрессии, не хотела ни пить, ни есть, ни видеть никого.
Так получилось, что единственная дочка её вышла замуж за военного и жила теперь на Сахалине, навещала мать раз в пять лет, а с годами и такие редкие встречи становились проблемой.
Ждать было некого и нечего, одиночество накрыло с головой. Подруги, которые помнили её весёлой и жизнерадостной, не сдавались, изо всех сил стараясь вернуть её к жизни. А как-то и вовсе учудили, скинулись и к дню рождения купили путевку в санаторий. Сказали, что это не просто путёвка, это птица надежды… Не больше, не меньше.
Едва справившись с хандрой, Катерина стала собираться в дорогу. За окном был апрель, спокойный и нежный месяц, когда начинала оживать земля, когда первая зелень ещё не похожая на листву, лёгкой дымкой окутывала город.
В санаторий она приехала к ужину и с ощущением незваной гостьи первый раз вошла в столовую.
Огляделась, нашла свой столик, мимоходом отметила, что за столом сидят двое – женщина средних лет в вечернем платье и длинных, почти до плеч, серьгах и седоволосый мужчина в синем спортивном костюме.
Отметив краем сознания такую несуразицу, она попросила разрешения присесть. Нарядная белозубая дама, критически осмотрев строгий костюм Катерины, махнула рукой, мол, садись, чего спрашивать.
Мужчина крякнул и вдруг представился: «Михаил Иванович, а это Анжелика». Катерина назвала своё имя.
Ужин прошёл в дружеской непринуждённой обстановке, Катерине он показался праздником, лучшим из всех, которые были в её жизни за последний год.
Предложение руки и сердца
Перед сном Катерина решила прогуляться и одна-одинёшенька вышла во тьму, апрельские звёзды светили с высоты поднебесья.
Опять как-то разом затосковав, она вспомнила мужа: «Забыл ли меня? Хорошо ли тебе там? А я вот тут…». Она услышала позади себя шаги и лёгкий кашель.
- Не спится? И мне не спится, звезды-то сегодня какие, так в окошко и заглядывают…
Она узнала тихий, наполненный душевной теплотой голос Михаила Ивановича и шагнула в сторону, чтобы пропустить его вперёд, но он, как будто не заметив этого, предложил:
- Пойдемте, прогуляемся, полезно перед сном…
И они пошли по дорожке, ещё не зная того, что эта дорожка скоро выведет их на одну широкую жизненную дорогу.
Катерина поделилась своей печалью, сказала, что целый год не может выбраться из депрессии, что прожила с мужем долгую и по-своему счастливую жизнь, несколько лет выхаживала его после инсульта, но никогда не думала, что век свой доживать придётся одной.
- Почему доживать? – удивился Михаил Иванович. – Вы ещё достаточно молоды и красивы… А я тоже вдовец, погибла жена, утонула, никого не послушала, стала весной переходить реку и провалилась… Так и тело не нашли… С сыном я остался, воспитывал его, как мог, да видно плохо воспитывал…
- И не пробовал больше жизнь устроить?
- Пробовал… Молодую да красивую себе нашёл, вроде нашей Анжелы, привёл, а она решила, что богатство у меня, как же председатель колхоза… Только посмотрела на моё холостяцкое жильё да и плюнула на меня, прокляла и забыла… Другого нашла… Долго в моей душе тлела обида на всех женщин, бывало, ещё и не подойду, а уже ревновать начинаю, рисую себя дымной головешкой. Так и жизнь прошла…
- Почему прошла-то?
- Так на пенсии уже я, да и колхоз мой давно развалился, все мои труды прахом пошли. И сын вот, в тюрьме он у меня, таксиста в прошлом году убили, групповуха, но деньги у моего нашли, ему больше всех и дали, не увидимся, наверное, больше, не доживу я…
И так эти вечерние прогулки увлекли Катерину, что вскоре она стала ждать этих встреч, стала печалиться, что скоро всё закончится, разъедутся по домам, да и опять всё пойдёт по-старому.
Она понимала, что уже будет тосковать по той нежности, с которой Михаил Иванович просто брал её за руку.
«Это что такое? – думала она. – Неужели любовь, в нашем-то возрасте…». И обижалась на себя, что посмела изменить мужу, пусть и покойному.
В последний вечер они стояли на полуночном ветру, и Михаил Иванович решился сделать предложение: «Поедем, Катя, ко мне, я сердцем чувствую, что ты – женщина хорошая и молодая ещё. Я постарше тебя лет на пятнадцать, но буду стараться, чтобы скрасить твоё одиночество. Поедем…». И она согласилась.
Поехала сначала посмотреть, увидела обыкновенное русское подворье, церковь напротив, во дворе много цветов. Остановилась у порога, будто раздумывая, перешагнуть его или поворотить обратно. Перешагнула да и осталась на целых четырнадцать лет.
Это были лучшие годы в её жизни, она будто вернулась в молодость, стала снова девчонкой. Михаил Иванович все хозяйственные дела привык делать сам, поэтому она не жила, а нежилась, с благодарностью принимая то букетик полевых цветов, то пучок земляники, которую он успевал нарвать, пока поутру ходил за грибами.
В свободное время он плёл из шпагата верёвки, необходимые в деревенском хозяйстве, дарил соседкам, иногда недорого продавал. Катерина смеялась над ним, называла бизнесменом, а он только отшучивался, мол, не ради денег занимается этим, а чтобы руки не скучали.
Куда ты денешься
А потом всё изменилось, резко, неожиданно – из тюрьмы вернулся сын Михаила Ивановича. Повёл себя странно, нахально, дерзко. Пил почти беспробудно, требовал на пропой отцовскую пенсию.
Михаил Иванович по ночам успокаивал Катерину:
- Ты не бойся, тебя он не тронет, а я виноват перед ним, знать, чего-то не додал в жизни… Машину хочу продать, отдам ему деньги, пусть куда-нибудь уезжает…
Продал и деньги отдал. Сын исчез только на месяц, а потом, появившись опять на пороге их дома, схватил Катерину:
- Со мной жить будешь… Отец уж старый, зачем он тебе?
Катерина, вырываясь из его цепких рук, только мотала головой, боясь, чтобы эту мерзкую сцену не увидел Михаил Иванович. А сын осклабился и прошипел:
- Моя будешь, куда ты денешься с подводной лодки?
Не стерпела, ударила по щеке, и в этот миг в калитку вошёл Михаил Иванович.
- Что тут у вас? Катя, ты что, повод ему дала?
- Дала, дала, и ещё не один раз даст, ты что, старый пень, не понимаешь, что мне тоже баба нужна?
- Домой я поеду, - вытирая нахлынувшие слёзы, сказала Катерина, - не могу больше терпеть эту погань, завтра же и поеду. Хочешь, поедем со мной, у меня двухкомнатная квартира простаивает пустая, а не хочешь, оставайся с этим…
Ночью Михаил Иванович долго ворочался, уходил пить, возвращался, но не уговаривал её и ничего не говорил о своём решении. А к утру затих.
Катерина, стараясь не разбудить его, начала собирать вещи, удивлялась про себя, что так крепко заснул, не слышит её возни. Уже надев плащ и повязав косынку, она подошла попрощаться. Тронула его за плечо и отшатнулась, рука упала и громко ударила по полу. Михаил Иванович был мёртв.
В хлопотах с похоронами, когда дом был полон людей, она позабыла про свои страхи, встречала, кормила, располагала на ночлег. В ночь после похорон с ней остались две сестры Михаила Ивановича, она попросила: «Останьтесь хоть до девятого дня, грех дом один оставлять, сынок-то забрал дедову пенсию да и слинял куда-то прямо с кладбища, теперь не придёт, пока всё до последней копейки не просадит…»
Но они остаться отказались, сказали, что накануне девятого дня приедут, помогут собрать стол, чтобы пригласить соседей.
Не поминай чёрта
И уехали, а Катерина осталась одна. Выходила по вечерам на крылечко, глядела на дальний перелесок, за которым была деревня Морозкино, а там, в этой деревне, около полуразрушенной церкви упокоилась её последняя любовь, её незабвенный Михаил Иванович.
Она понимала, что ещё несколько дней, и сама уедет, расстанется с ним навсегда, на могилку будет приезжать разве что раз в год, а то и реже.
«Не печалься, Михаил Иванович, я к тебе мысленно буду прилетать, хороший ты мужик, счастлива я с тобой была, только вот сынок твой хуже зверя оказался…», - подумала она.
Но ведь в народе не зря говорят: «Не вспоминай черта, он и не явится…». Явился, едва она задремала. Поставил около кровати колун, хрипло засмеялся:
- Сама дашь? Или силой брать? Топорёшко мне поможет…
И она поняла, что он не рисуется, стукнет пару раз, а своё всё равно возьмёт. Кричать бесполезно, с той и другой стороны нежилые дома, да и население всё старое, защитить некому. Молча подвинулась на край, освобождая ему место у стены.
В полубессознательном состоянии чувствовала слабые подёргивания и вонючий запах изо рта. Потом он затих и вскоре захрапел. Толкнула его воробьиное тельце к стене, полежала ещё минуту-другую, слушая, не проснулся ли, а потом побежала на улицу и долго блевала у крылечка, освобождая внутренности.
Подняла голову, глянула на небосвод. Светало… Почему-то ей это не понравилось, и она заторопилась в дом. Глянула ещё раз на запрокинутое лицо и решительно подняла колун. Примерилась и ударила обухом, стараясь попасть в висок. Заметив, как задёргалось тело, ударила ещё раз.
Отметила, что вскоре он затих. Первым делом принесла большой целлофановый пакет и надела на голову, чтобы не видеть кровавого месива вместо глаза и не вспоминать снова и снова тошнотворный запах его рта.
Принесла из чулана большой клубок верёвки, которую Михаил Иванович сплёл на продажу, отрезала кусок, замотала вокруг шеи. Потом достала из собранной уже сумки покрывало, подарок дочери, привезла его с собой да так и не постелила ни разу. Подумала: «Так даже и лучше, если что, никто не узнает, что наше…».
Вытащила тело на крылечко, отмечая, сколь легко оно, как у клеста, хотя мёртвого клеста ей ни разу в руках держать не доводилось, от матери слышала, ловили их в голодный год.
Загрузила тело в корыто, в котором Михаил Иванович возил зимой дрова, недалеко, от дровяника до крылечка, но на корыте всё легче.
Неожиданно начался дождь, падал сначала отдельными каплями, а потом пошёл стеной, по дороге тут же побежали ручьи, но она ничего этого не замечала, из последних сил тащила корыто к реке. Взгромоздила тело на лодку, а сама села за вёсла.
Выгребла на середину реки, столкнула и брезгливо вытерла о себя руки, отметив, что течение подхватило тело и понесло, споро увлекая его ко дну.
Вернувшись домой, поставила корыто на место, зашла в избу и первым делом вымыла руки с мылом, потом вскипятила чайник и начала пить, стараясь согреться. Но руки дрожали, да и всё тело продолжало колотить...
Чтобы не вызвать лишних разговоров, дождалась утра и только тогда затопила печь. Первым делом кинула в печь подушку, отметив, что крови вылилось совсем мало, и она почти ничего не испачкала. Сменила на кровати бельё, а грязное тоже кинула в печь, решив, что дома у нее всё есть, а этого добра ей ни одной нитки не надо.
Плетёная верёвочка
Скрыв трубу, позвонила старшей сестре Михаила Ивановича, Фаине:
- Если надумаете в девятый день поминать, приезжайте и собирайте народ, а я уезжаю домой, ключ оставлю под ковриком… Что-то жутко мне одной…
- А этот-то не появлялся? – спросила Фаина, даже не называя племянника по имени.
- Нет, как при вас ушёл, так больше и не был…
- Прогуляется, так явится…
- Может быть… Но мне это уже не интересно… У меня своё жильё, что я тут буду…
И она уехала.
А через неделю нашли тело, волной его выкачало в прибрежные кусты. Следователь сообщил ей об этом, спросил, кто будет хоронить.
- У него две родные тётки, пусть хоронят, а я с ним почти не жила, зачем мне это?
Следователь показал фотографии, на которых она узнала и своё покрывало, и верёвочку, которую плёл Михаил Иванович.
Следователь задал несколько вопросов и отпустил её. Спустя какое-то время она позвонила Фаине и узнала, что племянника похоронили в закрытом гробу, поминок не устраивали.
Сказала, что местных алкашей таскали в полицию, будто бы у покойного была разбита голова, но правда или нет, она не знает. Знакомый, который работает в полиции, сказал, что дело будто бы закрыли. И Катерина почти успокоилась, только стала часто ходить в церковь, ни разу не решившись встать на исповедь.
А через полгода её снова вызвали на допрос. Оказывается, следователь, который вёл это дело, пошёл с супругой на рынок, захотелось его жене купить деревенских яичек, подошла она к бабульке из Морозкина, начала торговаться, а следователь, как на грех, и увидел привязанную к корзинке верёвочку.
Профессиональная память чётко сработала, всплыли в памяти фотографии полугодовой давности, спросил бабульку будто бы мимоходом:
- Какая верёвочка интересная, сама плетёшь?
- Какое сама, покойный Михаил Иванович плёл, по пять метров клубки продавал, я тоже покупала один, и второй был заказан, да забрать не успела, хорошая верёвка, износу нет… Да вы яйца-то брать будете?
Но следователь уже увлёк жену прочь с рынка, а едва высадив её у подъезда, погнал в деревню. Тут всё и сошлось, в клубке, который Катерина в суете кинула за печку, не хватило полутора метров, как раз такой длины верёвочка была на утопленнике. Нашёлся и колун в крапиве за крылечком. И стало всё понятно про белоснежное бельё на кровати…
Когда Катерина призналась в содеянном, следователь опустил голову и долго молчал, ему впервые показалось, что он поступил неправильно, вернув это дело на доследование. Эх, если бы не эти чёртовы яйца…