Доброго дня, друзья.
Сегодня я решила поговорить о теме, которую обычно избегают исследователи диссоциативного расстройства идентичности, вероятно, в силу того, что она настолько мрачная и сами они не переживали подобного и от этого им сложно погружаться в столь темную субстанцию.
И так, приведу в начале три крошечные виньетки из рассказов реально существующих пациентов, описывающих это переживание.
«Это не больно и не страшно, когда тебя приковывают цепями к кресту. Ты просто погружаешься в сон, в неадекват, расстаешься со своим телом и наблюдаешь за всем, что с тобой делают, со стороны. Твоё тело не может пошевелиться, оно стало тюрьмой, гробом для души, которая бьется внутри него, как пойманная птица, пока тело используют как хотят взрослые люди.
Но самое страшное начинается потом, после того как тебя отвяжут и отнесут в твою комнату. Ты маленькая в огромной комнате и эта пустота вот-вот раздавит тебя своей грандиозностью. Ты огромная и стены крошечной комнаты впиваются в тебя, угрожая переломать все твои кости. Точно так же твоя семья огромная и пустая, а ты жалкая и истерзанная в ней, или огромная, раздутая в тесном гробу. В обоих случаях есть мир внутри этого гроба, жуткий, тяжелый, черный, грязный. И есть мир снаружи, где поют птички, светит солнышко. Но ты уже не пытаешься докричаться до него. Люди, у которых все хорошо, очень хотят, чтобы тебя и твоих мучений вообще не было. Чтоб ты исчезла. Поэтому мир внутри гроба безопаснее своей честностью, честнее мира снаружи. Он лжив и опасен.»
«Я долго находилась в пузыре. В нем нет ничего, пустота, но она давит. Нет никаких чувств, нет ожиданий, нет боли – ничего нет. А есть только безысходность. Никогда ничего не изменится, меня по-прежнему будут бить и насиловать по нескольку раз в день. Всегда. Это как удар в живот, когда тупая боль разливается по всему телу и темнеет в глазах, и ты можешь думать только об этой боли, все остальное становится не важно. Боль сломала что-то внутри и нет сил поднять голову. Есть только одно – сопротивление причинит еще большую боль, никто не вмешается и никто не спасет. Выжить можно только рассчитывая на себя, замкнувшись, уйдя в другой мир тепла и света.»
«Это напоминает огромные черные каменные кубы, которые медленно перемещаются в закрытом помещении и перетирают между своими острыми гранями твою душу. Кубы тяжелые и, прижимая твою ногу или руку, причинят тупую боль, как ручная мясорубка, в которую случайно попал палец. Движение этих кубов занимает все твоё внимание. Кричать бесполезно. Снаружи твоя судьба никого не интересует. Точнее, там уже приняли решение – ты кричишь, потому что злой, ты нападаешь. И на помощь к тебе никто не придет, ты замурован в системе этих движущихся кубов. И одно только средство приходит тебе на ум – до того, как тело твоё будет растерто каменными жерновами, хорошо бы успеть забыться, умереть от этой реальности, перенестись в мир, где на тебя будут смотреть глаза, излучающие тепло и любовь.»
Эти рассказы в моей голове перекликаются с рассуждениями Виктора Франкла о выживших в концлагере. Как раз он и описывает что-то подобное, рассказывая, что те, кто запаниковал, умерли первыми. За ними последовали те, кто свято верил, что это недоразумение и все скоро разрешится, но через некоторое время потерял веру, перестали есть, спать и заботиться о гигиене, не видя в этом смысла. Выжили те, кто сместился, ну или расщепился, разделив свою душу на части, которые сменяли друг друга, пребывая короткое время в теле, в то время как остальные части как раз и смещались в мир тепла и света, где было достаточно пищи, горел домашний очаг и близкие вели непринужденную беседу. Этим людям было для чего жить, они в своих фантазиях сохранили ту жизнь и тот быт, к которому привыкли, и это вселяло в них веру, что обязательно выживут и все станет, как было. Поэтому они ели, спали и мылись, просто пережидая, веря, что их найдут и спасут.
Таким образом, мои расплывчатые рассуждения можно свести к тому, что как узники концлагеря, так и пациенты с ДРИ, столкнулись с условиями, близкими к гибели от разных причин. И точно так же и там и там погибали потерявшие веру. А вот разница состоит в том, что выжившие узники верили во внешнего спасителя и согревали свою душу фантазиями о тепле домашнего очага, а у пациентов с ДРИ эта надежда очень быстро угасла и тяжелая плита отстраненности внешнего мира от их страданий закрыла собой выход из этого подземелья.
Поэтому в терапии ДРИ пациенту принципиально важно удостовериться, достаточно ли прочен ваш контейнер и способны ли вы хотя бы некоторое время пребывать в их личном аду не разрушаясь и что вы не случайно туда провалились, а осознанно пошли в это мрачное место, чтобы, пафосно выражаясь, лично спуститься в преисподнюю и забрать из темницы пациента, заточенного там многие годы.
Путник милый, ты далече,
Но с тобою говорю.
В небесах зажглися свечи
Провожающих зарю.
Путник мой, скорей направо
Обрати свой светлый взор:
Здесь живет дракон лукавый,
Мой властитель с давних пор.
А в пещере у дракона
Нет пощады, нет закона.
И висит на стенке плеть,
Чтобы песен мне не петь.
И дракон крылатый мучит,
Он меня смиренью учит,
Чтоб забыла дерзкий смех,
Чтобы стала лучше всех.
Путник милый, в город дальний
Унеси мои слова,
Чтобы сделался печальней
Тот, кем я еще жива.
Анна Ахматова