26 мая на Основной сцене МХТ имени Чехова – «Чайка» Оскараса Коршуноваса. Евгения Добровольская играет в этом спектакле Полину Андреевну, безнадежно влюбленную в доктора Дорна. Можно сказать, это её личный рекорд: Евгения Добровольская – единственная актриса Художественного театра, которая сыграла в «Чайке» все женские роли.
– Евгения, после столь глубокого погружения в женскую стихию «Чайки» не кажется ли вам, что все сыгранные вами персонажи это, по существу, один женский характер, разложенный Чеховым на разные голоса?
– Нет, я так не думаю. Это абсолютно разные женщины. Разных возрастов, социальных уровней и душевной организации. Но стремятся они все к одному – к самореализации: Маша и Полина Андреевна – через любовь, через мужчину, а для Аркадиной и Нины Заречной самое главное – творчество, театр. И для всех главный вопрос – для чего мы живем.
– Вы задаете себе этот вопрос?
– Да, и сегодня я сомневаюсь, что цели, которые мы всю жизнь перед собой ставим, их достижение, карьера, успех делают нас счастливыми. Мне кажется, что карьера и вся суета, с ней связанная, – глупость, что известность, слава – это тоже глупость, ведь при любом раскладе все заканчивается очень плачевно. Замечательный диалог в третьем действии «Чайки» у Медведенко с Сориным: «Есть загадка: утром на четырех, в полдень на двух, вечером на трех…» – говорит Медведенко. «А ночью на спине», – заканчивает Сорин. И этот путь – от рождения до смерти – общий для всех. Для бегущих как белка в колесе и никуда, по сути, не двигающихся. Чего же мы хотим? На самом деле, человек просто хочет счастья, хочет любви, чтобы рядом с ним был другой человек.
– Кто вам ближе из героинь «Чайки»?
– Маша. Ее тема всегда была самой интересной для меня. Безответно любящая, она пытается с этим справиться, найти точку опоры. Но, к сожалению, ей это не удается, она так и не поймет, что счастье человека – самому быть источником любви. Не любовь другого делает тебя счастливым, а то чувство, которое ты сам способен испытать. Если оно взаимно – благо. Если нет – все равно благо. Но ни Маша, ни Костя этого не понимают, и с этим не справляются. Костя стреляется.
– Но вначале была роль Нины Заречной. Когда Олег Николаевич Ефремов пригласил вас в свою постановку в 1991 году, вы совпадали со своей героиней? От «хочу играть, быть актрисой!» до «нести свой крест и веровать!».
– Я совпадала с первым действием, со вторым не совпадала – его я совершенно провалила. И еще очень долго проваливала, и меня терпели. Я очень переживала. Очень старалась быть предельно искренней, предельно открытой и при этом трагической. У Нины Заречной две основные сцены, но главная – это вторая, когда она все поняла: и про желание славы, и про театр, и про жизнь. Я тоже это понимала, но ведь нужно было еще и сыграть! Думаю, что мне это удалось только лет через пять.
– Пользуясь устоявшейся терминологией, вы актриса театра переживания и системы Станиславского?
– А может быть по-другому? Драматический артист все пропускает через себя, горы перелопачивает внутри себя. Это не показуха, не слова, это абсолютная реальность, именно внутреннее проживание. У Чехова в пьесах идет обычная жизнь, кто-то спивается, кто-то стреляется, кто-то наступает на других, расталкивая их, кто-то смиряется со своей жизнью, а кто-то и умирает, так ничего и не изведав. Но это только верхушка айсберга, слабая тень того, что происходит с героями. Внутри каждого глыба. И пока в этом не разберешься, не проживешь, пока сам не потеряешь и сам не найдешь, ты ничего не поймешь…
– Сто двадцать лет прошло, а ничего не изменилось.
– Ничего не изменилось. Чехов гений абсолютный. Он называет «Чайку» комедией. Действительно, человеческая комедия.
– В этом есть ирония, жестокость, некий цинизм, быть может?
– Цинизма и жестокости у Чехова нет. А вот ирония, трезвое и жесткое отношение к людям – да, есть, но он и к себе так же относился. Он болел, он умирал, знал про это и жил с этой мыслью. Наверное, отсюда его глубокое понимание людей, их природы, основанной на страхе: жить страшно, умирать страшно. И лечиться бесполезно: от всех переживаний и болезней доктор Дорн предлагает валериановые капли. «Какие красивые деревья, какая под ними должна быть красивая жизнь!» Это из другой пьесы, но о том же. И где она, эта красивая жизнь, которой нет? В «Чайке» поместье рядом с прекрасным озером, богема, разговоры о высоком. И снова все мимо, одно мучение.
– А какой ключ вы подбирали к образу Аркадиной?
– Мне больше всего нравилась трактовка «актриса на отдыхе». Вот она приехала в поместье, и все собрались, слетелись. Ждут от Аркадиной развлечения, хотят говорить с ней об искусстве, и вообще говорить. Ей бесконечно надоедают и раздражают. Любовник влюбляется в другую и просит его отпустить, брат жалуется на жизнь в деревне, управляющий не дает лошадей, чтобы ехать в город. Сын мучает претензиями, обвиняет в своей неудавшейся жизни. Да отстаньте все от нее! И когда Аркадина говорит, с каким бы удовольствием – вместо всего этого! – она сидела бы сейчас в номере гостиницы и учила новую роль, я ей верю.
– Вы много работали с Олегом Николаевичем Ефремовым. Он был жестким режиссером или давал артистам внутреннюю свободу?
– Для Ефремова самое главное было понимание. Он любил умных артистов. Поэтому он работал со своей командой, которая его понимала с полпинка, с полщелчка. Они могли подолгу сидеть, обсуждая в «Чайке» природу и погоду. Буря, гроза, гром – для них всех это было очень важно. Потому что, когда идет дождь, у тебя болит голова, ты становишься более нервным, возбужденным, когда светит солнце – тебе лучше, веселее. Восприятие Ефремовым Чехова было очень чувственным: мы играем только то, что здесь и сейчас. А это хорошая погода, или плохая погода, или кто-то тебе улыбнулся, а кто-то не улыбнулся. А жизнь, между тем, рушится. Но надо не играть крушение судеб, надо просто жить эту жизнь.
– Полина Андреевна, жена управляющего поместьем, влюбленная в доктора Дорна, вам понятна? Внешняя ее история как будто очевидна.
– Да нет, совсем не так очевидна. Знаете, есть женщины, которые влюблены в какого-то своего кумира. Они годами за ним ходят, собирают открытки, фотографии, живут в отраженном от кумира свете. А когда встречают его, все ему отдают. И не страдают по этому поводу. Полина Андреевна продолжает жить в семье, день за днем, день за днем, но вот появляется Дорн – ее свет, ее бог. Она страстно его любит, но именно как поклонница, фанатка. Мне кажется, что здесь нет какой-то жуткой трагедии, а есть драма непонимания. В Дорне осуществились фантазии Полины Андреевны, к конкретному мужчине они мало имеют отношения.
–То есть она влюблена в свою фантазию?
– Мне кажется, что да. Я не понимаю такой тип женщин, но они есть, их немало. Я не скажу, что они сумасшедшие. Но они живут в воображаемом мире, в своем мире, в котором им удобно. Ну, правда же, разумная женщина, даже страстно влюбленная, понимала бы, что не имеет никаких прав на этого доктора.
– Но разве Полина Андреевна не любовница Дорна? «Евгений, дорогой, ненаглядный, возьмите меня к себе. Время наше уходит…»
– Это все мы додумываем. А если нет? То, что она его любовница – нигде не указано. Все в ее голове. У нее всего три сцены с ним, больше ничего нет. Она преследует его, она с претензиями, но дальше этого не идет. Дорн ее только терпит.
– Евгения, а сам Чехов в пьесе – писатель Тригорин или доктор Дорн?
– Чехов – Дорн. Ведь только у Дорна в «Чайке» есть взгляд со стороны на все происходящее. Он вне этой игры, он наблюдатель. И ему грустно от этих наблюдений. Знаете, мне повезло, потому что я играла в «Чайке» с Евстигнеевым, я играла со Смоктуновским. Они невероятно играли Дорна, вот просто невероятно! По движению брови Евстигнеева я понимала, что происходит на сцене. Как ему противен этот скандал, который устраивает Аркадина, и почему он уходит. Не говоря ни слова. Там даже мизансцены никакой не было. Просто все орали. Но Евстигнеев так надевал шляпу и так уходил, что я по лицу его видела – ему противно.
Это было потрясающе. Никакой режиссер не может добиться от актера такого глубинного погружения, если сам актер к нему не стремится. Режиссер поставит задачу: уйди, покажи, что тебе противно, но что сделает артист? Он покажет это всем своим видом, он это изобразит. Но Евстигнееву было противно внутри, и это ему не Олег Николаевич Ефремов ставил, он сам это придумал, почувствовал. И сыграл.
– Вы так произнесли слово «сыграл», словно речь идет о музыкальном произведении.
– А «Чайка» – это партитура. Это музыка, и как сыграет артист свою партию, чем наполнит ее, то и будет. Или не будет. Но если все нотки сыграны правильно, если артисты попали в тональность, тогда возникнет общая мелодия.
Текст: Нина Суслович
"Чайка" Оскараса Коршуноваса в МХТ имени А. П. Чехова.
Спонсор театра Банк ВТБ
#мхт #камергерский 3 #выбирайтетеатр #чехов #чайка #добровольская