Эльза с супругом лежали на полу голые и связанные. Эльза думала о том, что в двух других ограбленных домах в их районе, хозяев убили. В ее голове крутилась какая-то мысль, которая ускользала, как только Эльза к ней приближалась. И вдруг она поняла! Она вспомнила последнюю сессию со своим психологом, и все, что она ей говорила. Она начала судорожно вспоминать.
Их первая встреча состоялась 5 лет назад. Эльза была мягко сказать удивлена тем, что психолог уверенно сказала ей, что у нее депрессия. У неё? У солнечной, вечно весёлой и задорной Эльзы? Да она либо шутит, либо просто неграмотная. Но тогда Эльзу буквально покорил профессионализм этой женщины, и она решила остаться.
С депрессией они встретились довольно скоро. И хотя Эльза была уверена, что уже давно оплакала и рано умершую мать, и отца, и свои несостоявшиеся беременности, оказалось, что это большое заблуждение. Стоило психологу задать несколько вопросов о ее чувствах, связанных с потерей матери, как Эльза почувствовала сильное желание уйти из терапии. Она стала отменять встречи, оправдывая это всякими убедительными причинами. Она никак не хотела заключать контракт на регулярную работу. Их встречи были время от времени, и на каждой из них хватало времени только на то, чтобы разгрести накопившиеся проблемы. Прошлому места не было.
Наступил момент, когда психолог выдвинула Эльзе ультиматум. Она сказала, что не готова дальше работать в режиме «скорой помощи», что это не её профиль работы, и что она думает, что Эльза убегает от своего непрожитого горевания. И что она не хочет поддерживать ее паттерн.
После этого Эльза пропала на 3 месяца. Она знала, что вернется. Правда про непрожитые и неотгореванные потери объединила их невидимой нитью, крепче любого каната. Самым сложным было увидеть свою историю с нового ракурса. Если раньше Эльза ясно чувствовала себя сильной и значимой в своей семье и гордилась этим, то теперь картина выглядела совершенно по-другому.
Перед Эльзой в работе с психологом появилась маленькая брошенная девочка, которая решила стать взрослой очень рано. Вовсе не потому, что ей этого хотелось. Просто ее родители были всегда младше ее. Младше эмоционально. Они жили и вели себя как маленькие дети, совершенно не готовые быть кому-то родителями. Папа жил свою вольную и праздную жизнь, а мама страдала и искала утешения у всех, кто был готов ее поддержать. И самым надежным человеком в семье стала Эльза. Уже в 4 года она знала, что она старшая сестра и чувствовала свою силу и гордость за то, что помогла маме выполнять ее обязанности. Причем не только по заботе о детях, но и для папы она была радостью и утешением. Как сказал психолог, Эльза усыновила своих родителей. И когда они умерли, так нелепо и трагично (мама от удара электрическим током из-за порванного провода, а папа от легкой травмы в глупой аварии) она переживала их смерть гораздо сильнее, чем это должно было быть.
На терапии Эльза вдруг осознала, что она чувствовала себя не как дочь, потерявшая отца и мать, а как мать, потерявшая своих детей. Этот инсайт открыл дверь в ящик Пандоры. Она увидела четкую связь между этим горем и нерожденными детьми. Страх пережить это еще раз прерывал все попытки выносить и родить ребенка.
Вся тщательно выстроенная защита от чувств, лежащих на дне этого осознавания, рухнула. И такая долгая вялотекущая депрессия превратилась в гигантское цунами, которое снесло на своем пути все, что выстраивалось годами.
Психолог сказала, что единственный выход из этой депрессии – это позволить себе испытывать гнев. И что это может быть страшнее смерти для внутреннего ребенка, для которого родители значат больше, чем его жизнь.
Эльза сопротивлялась как могла. Печаль еще да, но гнев? Нет, она не могла сердится на тех, кого так любила, и кто уже умер.
И вот на той самой сессии, которую Эльза судорожно вспоминала, лежа на холодном полу и не имея возможности пошевелить руками или ногами, психолог сказала то, что тогда выглядело очень странным и неправдоподобным. Она сказала, что если сильный гнев вытесняется, то он начинает возвращаться через внешние события. И что Эльзе надо перестать быть такой благодушной, так как опасные ситуации могут начать происходить в ее жизни. Она хорошо помнила, что ей тогда показалось, что психолог сильно преувеличивает опасность и зачем-то пугает ее. Она вспомнила все так ясно и четко, почти дословно. И в этот момент, она поняла, что ей надо делать.
Эльза заговорила с грабителем. Она стала говорить с ним таким спокойным и уверенным тоном, что потом, спустя время, у нее не оставалось сомнений в том, что именно ее хладнокровие было решающим фактором. Она помнила как менялось выражение глаз бандита во время этого недолгого разговора. Их обокрали, но не убили.
Эльза рассказывала потом, что она говорила в тот момент со всеми кто не взял ответственность, а с удовольствием передавал ей. Со всеми агрессорами в ее жизни. Прямыми или косвенными. Она говорила со своими родителями как взрослый человек, защищающий своего ребенка от их неконтролируемого поведения. Она говорила как тот, кто больше не боится. И она чувствовала не гнев, но свое право на то, чтобы иметь его для защиты. Потому что раньше она думала, что гнев только для нападения. Что сердиться или злиться – это практически драться и рвать отношения. Много поколений в ее роду вытесняли гнев, заменяя его другими чувствами. В основном весельем. Ведь радоваться и радовать родителей и других – это гарантия, что тебя не бросят. Вот почему психолог тогда назвала ее радость «смехом висельника».
Эльза по-прежнему любила белый цвет и яркие аксессуары, гостей и праздники. И ее не переставал удивлять тот факт, что ощущение, будто она повзрослела за последние три года лет на 25-30, почти никак не отразилось на ее способности радоваться жизни. Эта новая радость была не такой легкой и разноцветной, как раньше. Но она ей нравилась даже больше…