Агнесс ненавидит, когда ее спрашивают, откуда она взялась.
Агнесс никогда не отвечает, откуда она взялась.
Агнесс понятия не имеет, откуда она взялась.
Впрочем, это ее не тревожит. Она есть, и этого достаточно. Тот, кто думает иначе, может идти лесом. Или полем.
Девушка отводит взгляд от ровной, будто вычерченной по линейке полосы, разделившей мир на синее и золотое. Заглядывает Максу в глаза, желтые, словно пшеница. Говорит, не скрывая раздражения:
– Это не твое дело. Пойдем, пока не село солнце.
– Ты боишься темноты? – парень усмехается, Чешир на его толстовке делает то же самое.
– Нет, – слишком резко, чтобы скрыть правду, отвечает Агнесс. Приходится добавить, – Только тех, кто в ней живет.
Звучит пафосно и немного глупо. Парнишку это веселит. Он пытается казаться серьезным, чтобы не обидеть девушку. Выходит плохо – актер из него никудышный.
Агнесс не злится. Она знает, что Макс еще научится играть. Если они успеют добраться до приюта раньше, чем сядет солнце. Девушка вновь смотрит на восток. Ей кажется, что разделенные горизонтом цвета потемнели. Она вздрагивает, сбрасывая морок. Прошло меньше минуты, сумерки не наступают так быстро. Даже здесь.
Но им все равно нужно торопиться. Агнесс глубоко вдыхает, словно собравшись нырнуть, и делает шаг. Высокие, почти до пояса колосья прогибаются, пропуская ее, и спустя секунду смыкаются за ее спиной.
Светловолосая, одетая в простое холщовое платье девушка почти сливается с ними. Макс медлит. Ему кажется, если он последует за ней, то нарушит гармонию. Агнесс проходит с десяток метров. Замирает. Не оборачиваясь, кричит:
– Ты идешь или как?!
Магия тут же пропадает. Макс подхватывает с земли рюкзак, набитый полезными вещами и безделушками, и уже без промедления бросается за Агнесс.
…
И все-таки они не успевают. Ночь настигает их раньше, чем на горизонте появляется хоть что-то выше пшеницы.
– Блядство, – скорее грустно, чем зло говорит Агнесс.
Это слово настолько не вяжется с ее образом, что сначала Максу кажется, что он ослышался.
– Да, я умею материться, – заметив его реакцию, подтверждает девушка и нервно улыбается. Такая улыбка ей совсем не идет, как и грубость.
– Насколько все плохо? – спрашивает парень. Он никогда не боялся темноты. Ему и теперь не страшно. По крайней мере он в это верит.
«Все очень плохо. Скорее всего, мы умрем», – хочет ответить Агнесс, но пугать парнишку нет смысла, и она пожимает плечами.
– Ладно, – Макса устраивает такой ответ. – Ночуем здесь или двигаем дальше?
Оба варианта одинаково опасны. Но Агнесс слишком устала, так что она выбирает первый. Макс нехотя соглашается, уверяя, что готов идти дальше, но слишком быстро, для полного сил человека, скидывает с плеч рюкзак.
– Надо было палатку взять, – парень достает из сумки свернутую в тугой валик ветровку. Расстилает ее, – Ложись. Я подежурю.
«Джентльмен», – про себя усмехается Агнесс. Она не говорит, что караул бесполезен, вместо этого бросает короткое «спасибо». Девушка знает, что не уснет. Ни один путник, если он не сумасшедший, не сомкнет глаз где-то кроме приюта. Но она все равно ложится, прижимается щекой к мягкой подкладке куртки. От ткани пахнет порошком – Макс еще не надевал ветровку, закинул ее в рюкзак на случай холодов.
Агнесс смотрит на парнишку. В темноте невозможно разглядеть его лица. О Чешире такого сказать нельзя. Она прекрасно видит его улыбку – два ряда мелких, острых зубов, нарисованных флуоресцентной краской. Девушка хочет сказать Максу, чтобы он надел толстовку наизнанку и не светил ей на все поле. Но плутоватая ухмылка начинает расплываться перед глазами, и Агнесс проваливается в темноту.
«Вот и отлично», – думает Макс, заметив, что она заснула. Он достает из рюкзака оружие – старенький ПМ и черный цилиндр глушителя. Если на них нападут, действовать придется тихо, девушке еще рано знать, кого она ведет в приют.