- Прошу внимания… Я хочу сказать тост, - Фёдор Иванович поднялся, отодвинул стул, затем оглядел присутствующих и откашлялся… предлагаю выпить за Григорьевых. За весь их клан. Начну по старшинству. С Николая Васильевича, значит. Жалко, не дожил до этого дня. А как порадовался бы за своих сына и внука. Какой дом отгрохали! Пусть в этом новом доме всё будет по-новому – и новые успехи, и новые радости. А ему самому пусть будет царствие небесное. Потом скажу о Василии, достойном сыне его. Ты ведь тоже для нас роднее родного. Сколько хорошего для нашей семьи сделал, сколько раз в трудную минуту руку помощи протягивал… Низкий поклон! И тебе, Сергей, мне тоже есть что сказать. Вот ты молодой ещё, профессии своей только учишься, и семьёй ещё не обзавёлся. Но уже видно в тебе стержень. Парень ты самостоятельный и не гордый. Тебя тоже найдётся, за что поблагодарить старику. Мы оба с тобой про это знаем… В общем, соседи наши дорогие, за ваше драгоценное здоровье и процветание!
… В доме Григорьевых справляли новоселье. Дом новый недавно поставили. Большой и добротный. Давно пора было. Но не то, чтобы руки не доходили, просто не было возможности. Никогда за «длинным» рублём не гнались. Есть самое необходимое – и то хорошо. К слову сказать, Поляковы совсем другие. Те прижимистые, своей копейки ни за что не упустят. У них и хозяйство крепче, и стол побогаче будет. Но это ведь, кто как может, так и живёт. Мир меж собой если – это главное. Долго обе семьи по соседству живут. Так долго, что не только сами выросли-повзрослели, но и детей вырастили, внуков на ноги поставили. Если какое событие, как сейчас, к примеру, или праздник большой, так первые гости, конечно, Поляковы.
Николай Васильевич старался не думать об этом. Но воспоминания жгли, мучили, не давали спать по ночам. Пройдя в своё время через конфискацию, ссылку, унижения, он сильно изменился, стал совсем другим человеком. Со смертью маленькой дочурки, а потом и любимой жены, он потерял часть самого себя.
- Тоже мне, нашли кулака, - не переставал недоумевать пожилой мужчина, - ведь мы никогда не использовали наёмный труд. Торговлей и ростовщичеством тоже не занимались…
Той памятной июльской ночью 1931-го явились к ним в дом представители местной власти. Ничего не нашли, а что искали – не сказали. Назавтра обыск повторился. Увели со двора корову, забрали даже одежду, предметы обихода. И лишь через 4 года вернулись они из ссылки. Нездоровыми. Поначалу ещё кое-как могли содержать себя за счёт приусадебного хозяйства. Хорошо хоть, что родной дом удалось вернуть. Когда приехали, тот был опечатан. Сами сорвали замок, зашли и стали жить.
С тех пор клеймо кулаков преследовало их всюду. Но в семье эта тема было под негласным запретом. Старшее поколение семьи считало всё происшедшее с ними чудовищной ошибкой, роковой случайностью. Да вскоре после тех горьких событий и в верхах власти официально признали, что семья Григорьевых была середняцкой и раскулачиванию не подлежала. Только кому теперь от этого легче? И какой смысл после драки кулаками махать?
Быть членом семьи репрессированного означало, что путь к получению хорошего образования для него закрыт. Восемь классов – и только – смог закончить сын Василий. Пошёл работать в колхоз, выучился на комбайнера. За успехи в труде был неоднократно отмечен наградами. «Чтобы стать профессионалом, - учит он своих подопечных, молодых ребят, - мало знать все тонкости конструкции и уметь управлять комбайном. Важно чувствовать и понимать землю. А это не каждому дано».
А вот внук Серёжа смог получить высшее образование. Он с малых лет проявлял неподдельный интерес к истории. Ему нравилось познавать всё новое и необычное. В разные времена люди жили по-разному. Иначе мыслили. И даже говорили.
Получив диплом с отличием, вчерашний студент задумался об аспирантуре. Тема будущей диссертации, как говорится, лежала прямо на поверхности и была продиктована самой жизнью. Она волновала и манила, словно обещая дать ответы на все волновавшие Сергея вопросы. Всего пять слов: «Раскулачивание – социальная трагедия русского народа». Помимо практической значимости, работа должна отличаться научной новизной и оригинальностью. А для этого надо очень хорошо постараться…
С чего начать поиск информации будущему учёному? С каких источников? Очень много времени заняло у него изучение мемуаров и периодики, статистических данных и воспоминаний. Всего того, что освещает аграрную политику советского государства в 30-е годы. Погружаясь в материал, Сергей уяснил для себя, что раскулачивание – это не что иное, как массовая конфискация имущества у крестьян. За которой стоят, ни много, ни мало, миллионы жизней и судеб. Катком прошлось тогда оно по людям, и далеко не всем удалось снова подняться и встать на ноги. Сейчас этот процесс признан незаконным, его жертвам (или семьям) положено даже возмещение ущерба. Давно уже не является секретом то, что были и «без вины виноватые», сосланные исключительно по доносу и стукачеству односельчан, движимые завистью и людской злобой.
Мы знаем, что любой печатный текст изменчив. Постоянством обладает только подлинник. Сегодня возрастает интерес к прошлому – тому, что мы видели, что пережили, чему были свидетелями и очевидцами. Воссоздать более полную картину прошедших событий помогают архивные учреждения. Здесь накоплена ценнейшая информация по истории нашей страны, каждого из её этапов. И документы эти – первоисточники. В этом и заключается их непреходящая ценность.
Вот и наш будущий кандидат наук в течение целого календарного года в прямом смысле слова дневал и ночевал в архиве. В читальном зале краевого государственного архива его уже хорошо знали. Как, впрочем, и он – знал все фонды по интересующей его теме, состав описей документов, каталог. За это время он пролистал и познакомился с десятками архивных дел. Выяснил, что в архивохранилищах находятся раритетные документы, многие из которых стали для Сергея настоящей сенсацией. Находки обещали вывести его научную работу на совершенно иной уровень. На этом разумно было бы поставить точку. «Вот бы ещё парочку штрихов, эдакую «вишенку на торте», и тогда уже можно будет с лёгким сердцем показать работу научному руководителю», - рассуждал Сергей. - Надо будет посетить районный архив. Никаких открытий я там, конечно, не сделаю, но в моём случае любая информация будет бесценной». В их небольшом посёлке архивного учреждения нет, а вот в район надо будет наведаться. Он сделал официальный запрос. Да, архивный фонд небольшой, всего 6 тысяч дел. Но… попытка – не пытка.
Молодой человек быстро отыскал кабинет заведующей. Одна комната служила ей рабочим кабинетом, другая – архивохранилищем. Та встретила исследователя доброжелательно, как старого знакомого. Помогла ознакомиться со списком фондов, вместе они просмотрели заголовки дел по описям. На всё про всё ушло минут двадцать. Картина понятна. Ничего такого необычного. Осталось пролистать личные дела раскулаченных. Их совсем немного, но удивительно, что здесь, в глубинке, они, вообще, сохранились. Документы эти давно рассекречены и наравне с другими хранятся, как им и положено, в архивных коробках на специальных стеллажах. А вовсе не спрятаны подальше от любопытных взоров. В общем, если интерес к ним оправдан – приходи и смотри. А то и записи необходимые делай – не запрещено.
Сергей сделал в своей тетради уже несколько пометок. Нет, всё же не напрасно он заглянул сюда. Всё ему сгодится-пригодится, даже малость самая небольшая… Он взял в руки последнее личное дело. Вот и всё, сейчас пролистаю, и – на вокзал. Но что это? На обложке чётким размашистым почерком было выведено: «Григорьев Николай Васильевич». Трясущимися от волнения руками, он открыл… личное дело своего деда. Папка тоненькая, внутри всего несколько документов. Протокол обыска на трёх листах с подписями и печатями. Следом в деле подшита опись конфискованного имущества. Интересненько, что там? Вот: маслобойка, сбруя… С этим всё ясно. А это что за тетрадный листок в клетку? Листок рукописный, чернила хорошо сохранились. Чьей-то твёрдой рукой выведено: «Я, Фёдор Иванович Поляков, довожу до Вашего сведения, что мой сосед, Николай Васильевич Григорьев, является классово чуждым элементом…» Почерк уж больно знакомый, его нельзя не признать. Сколько раз дядя Федя под Серёгину диктовку писал свои «депеши» в разные инстанции. В Пенсионный Фонд, в собес, в прокуратуру… А подпись его, с характерной закорючкой в конце, за долгие годы, вообще, не изменилась.
Сергей не помнил, как вышел на улицу. Как шёл в сторону автовокзала. Вся его жизнь спрессовалась в один миг… и уничтожилась. Нет, этого не может быть! Дядя Федя, их ближайший сосед и почти что родственник, возвёл когда-то напраслину на его семью. А сам, получается, наблюдал со стороны. Подло и цинично. Но почему? И что это? Зависть к более трудолюбивому семейству? Или месть за Катеньку…, которая в далёкой юности предпочла Николая, стала ему верной спутницей на долгие годы?
… Он открыл гараж и наощупь отыскал в темноте канистру с бензином. Твёрдым шагом направился в сторону Поляковых. Неторопливо обошёл их добротный дом – огромную гордость хозяев. Сомнений не оставалось. Рука не дрогнула, когда поливал горючей жидкостью… когда чиркнул зажигалкой. Дом вспыхнул разом. И загорелся, как факел. Языки пламени лизали белый снег, оставляя на нём отметины. Подбирались всё ближе и ближе к гаражу, где стоял новенький автомобиль. К бане, летней кухне… Сергей стоял, как вкопанный, и ему казалось, что он сходит с ума…