Часть 4
БРОНЕБОЙЩИК ФЕДОР
Рация недовольно зашипела, словно призывая Никиту остановить этот безумно жаркий день, больше напоминающий апокалиптическое побоище, в котором уже невозможно определить кто победил, а можно лишь определить кто выжил. Звонил комбриг. Как выяснилось, он уже знал о тяжелых потерях, разобрался с дезертирством новобранцев:
- Знаю, что держаться тебе тяжело. Потому через пару часов прибудет к тебе подмога - мой лучший боец, бронебойщик Федор. Ты его побереги, он еще от ранения не оправился. Запомни, он один девять бронемашин нациков сжег. Человек-легенда.
Ближе к вечеру к НП комвзвода подошли двое ополченцев в новеньких казачьих красноверхих кубанках. Они осторожно несли заботливо зачехленное приспособление (так уважительно можно относиться только к могучему, надежному оружию) Шедший первым коренастый кряжистый мужчина представился:
- Федор. Пенсионер. Бронебойщик. С вторым номером - Дмитрием. Мы никаких позывных себе не брали, как некоторые. Мы на своей земле и негоже нам таиться и прятаться, придумывать прозвища. Мы оба уже повоевали, оба ранены. - Федор указал на подвешенную на перевязи левую руку. - А у Мити вон левое ухо оторвано. Федор сдвинул Митину кубанку направо. На месте уха там виднелся багровый продольный шрам с синим кровоподтеком у виска. Подошедший Филимоныч крепко обнял Федора:
- Ну, комвзвода, теперь мы как у Христа за пазухой. Раз Федя здесь - ни один нацист живым к нам не приблизится.
Вечером, за ужином, Филимоныч распечатал заветную фляжку и попросил Федора рассказать командиру свою историю.
Федор начал свой рассказ с сердечно любимой им речушки Деркул, что протекала по прочерченной враждебными силами границе между Россией и Украиной. Он с друзьями любил здесь бывать, особенно летом. Вечерами места эти необычайно красивы, притягивают спокойствием и гармонией единения природы и человеческого бытия.
В том месте, где Деркул впадает в Северский Донец, наблюдаются иногда странные явления: в полночь вдоль берегов речки в вечерней дымке появляются светящиеся блики. Иной раз они создают причудливые фигуры, которые движутся по спирали, уходя в ночную тьму. Движение по кругу и вверх создает ощущение огромной трубы, уходящей в дальний космос. Кто-то видит в движущихся картинках прошлое, кто-то будущее. Но увидевшие что-то особенное, что-то очень важное, никогда об этом не рассказывают. Никому. Потому что перед каждым явившимся сюда ставится главное условие чудесного осмысления себя в прошлом и будущем - умолчать об увиденном, сохранив глубоко внутри истинные образы…
Кстати, если провести прямую линию от точки слияния двух рек строго на запад, то по прямой линии отсюда до Луганска всего тридцать километров.
Только вот этим летом ночную тишину нарушает утробный грохот и скрежет со стороны Луганска. Если прислушаться сосредоточенно, то сквозь эти неясные шумы дальних множественных взрывов крупнокалиберных снарядов явственно прослушиваются предсмертные крики детей и женщин.
Неподалеку отсюда живет дремотной жизнью небольшой российский городок Донецк (тезка миллионного Донецка-гиганта, того самого, где гибнут женщины и дети). В нем - семья младшей сестры, близкого ему человека, принимающего сердечно все его душевные порывы. Уютный, светлый, всегда нарядный и притягательный городок расположился в крутом изгибе российско-украинской границы. Жители городка шутят:
- Нам повезло, спрятались за российским кордоном. А старший наш брат Донецк-большой мучается сейчас на чужбине.
Сюда, в российский Донецк, Федор Максимович приезжал пять лет назад после страшной катастрофы на шахте и своего чудесного спасения, когда от взрыва метана погибло двадцать восемь товарищей, а он чудесным образом спасся, пробыв трое суток в кромешной тьме разрушенного забоя без света, воды, еды. В этот уютный городок притянуло его и после того, как встал на ноги после тяжелого ранения, полученного во время неудачного для ополчения боя под Горловкой. Предваряя долгий рассказ о пережитом в последние месяцы, Федор признался:
- Знаешь, многое я пережил-перетерпел: и предательство, и гибель друзей, и собственную подлую немощь. Но вот одно переживание до сих не могу забыть и прохожу его бессонными ночами, память моя раз за разом восстанавливает заново один и тот же военный эпизод, и оттого болею душой, очень тяжело болею. А началось все с моего вступления в ополчение. Все мы - родственники, друзья, соседи тогда переживали, не спали ночами от вестей из Киева. Ходили на работу, в магазины за покупками словно тяжелобольные люди, у которых отобрали здоровье, отобрали надежду и смысл жизни. Вот тогда и решил однозначно - иду воевать против того мироустройства, которое нахально пришло к нам из Киева, причем иду я один, а сын Трофим, которого только год как женил - остается жить и род наш продолжать…
А дальше Федор Максимович рассказал, как странно и не очень удачно началась его служба в ополчении, как он долго и страстно доказывал свою методу войны с хунтовской бронетехникой командиру ополченческого батальона. Все было тогда, весной, конечно же условным - «рота», «батальон». Едва вооруженные и не обученные военной дисциплине небольшие отряды были больше похожи, по определению Федора, на «цыплят, впервые вышедших на просторный огород».
Очень переживал Федор, когда танки и бэтэры[1] украинской армии подступили к соседним поселкам и грозно ворочали огромными стволами пушек и крупнокалиберных пулеметов. Было у ополченцев в отряде несколько гранатометов. Но первые стрельбы из них всех разочаровали. Не так-то легко было попасть в движущиеся бронированные чудовища. А гранатомет РПГ-7[2], после стрельбы из которого кумулятивной гранатой лопались барабанные перепонки, многие ополченцы невзлюбили и предпочитали пользоваться «мухами», несмотря на то, что из них броню не пробить.
Автором главной идеи о борьбе с БТРами стал его сын Трофим. Он предложил взять из городского музея противотанковое ружье, которое, по его разумению, будет с легкостью пробивать броню вражеских бронетранспортеров. После такого предложения сына Федор не спал две ночи, еле дождался открытия городского музея боевой славы, закрытого было на ремонт. Там он договорился со смотрителем - старым подслеповатым Ерофеем, которого знал еще по работе на шахте, где до ухода на пенсию он работал горным мастером. Подойдя к стенду, он долго щупал, осматривал ПТРД[3] - нескладную махину двухметровой длины, гладил уважительно ручку затвора, взводил толстую мощную пружину. Только вот использовать музейное ружье в бою не было никакой возможности, поскольку чья-то опытная рука повредила затвор старинного оружия.
Из музея ноги сами понесли его в церковь святого Архангела Михаила. Там он долго молился слева от алтаря, подошел к поблекшей двухвековой намоленной иконе Архангела Михаила и неожиданно для себя встал на колени, склонился низко с мыслью «Благослови…», припал лбом к прохладному щербатому полу, ощутил кожей лба каждый бугорочек нескладно уложенной половой плитки. И вдруг услышал явственно наставление, произнесенное сильным раскатистым мужским голосом на старославянском языке, в котором четко понял одно слово «Благословляю», произнесенное громко и чисто, в котором «я-я-а» растянулось в долгий звук, многократно усиленный эхом под церковным сводом и глубоко отозвавшийся глубоко внутри. С этим «благословляю» Федор и вышел из церкви.
Через день с бутылкой водки «Мягков» пришел к жившему по соседству старому знакомому из дружной шахтерской бригады, Виталику Ушакову, ушедшему контрактником на военный склад в небольшом поселке Володарка. Сейчас сосед жил вольной жизнью, пьянствовал и кутил, как он выражался, «со всей душевной силой».
По слухам, Виталик приторговывал оружием с воинских складов в Володарке, это и натолкнуло Федора на попытку добычи желанного ружья. Выпив полстакана добротной водки, нетерпеливо начал задавать вопросы соседу и понял - попал в точку. Понял, что не случайны были слухи о торговле оружием с громадных воинских складов Володарки. Все знали - на складах площадью в десяток гектаров хранилось оружие времен Великой Отечественной войны в несметных количествах. Только винтовок и пистолетов хватило бы на вооружение всего населения Украины. После киевского Майдана и начавшихся по всей Украине криминальных разборок люди стали искать оружие: кто для самозащиты, кто чтобы грабить награбленное. Особо ценились в продаже надежные фронтовые пистолеты ТТ, коими успешно приторговывал Виталик.
Виталик поначалу удивлялся и даже насмешничал, издевательски закидывал вопросами Федора, но вскоре как-то невзначай вспомнил о дальнем складе, на котором хранились древние, как он выразился, противотанковые пугачи. Издевательски заметил:
- ПТР[4] я тебе добуду, только вот пугнешь нациков из пугача, так они по тебе из пушки к-а-а-а-к вдарят! Так ошметки и полетят. - Потом, заметив крутой взгляд Федора, пьяно икнул и принялся извиняться.
Через неделю уазик-таблетка украинской армии привез в укромное местечко в лесопосадках два закрученных в рогожу противотанковых ружья конструктора Дегтярева 1942 года выпуска и три десятка бронебойных патронов огромного размера.
Вот так и появился в ополченческих байках знаменитый «дядя Федя», спаливший из ПТР девять вражеских бронетранспортеров и самоходную пушку «Нона».
Первые стрельбы из ружья провели в лесопосадках. Федор на срочной службе в армии научился стрелять из снайперской винтовки Драгунского и даже имел поощрения за меткую стрельбу от командования бригады. Теперь руки и глаза сработали автоматически, точно вспомнив все приемы дальней стрельбы. В белый мешок, набитый землей с песком и выставленный за двести метров, пуля попала с первого выстрела. Только вот отдача была такой силы, что правое плечо сразу онемело и травмированная рука повисла бессильно. Ещё через минуту в онемевшее плечо пришла боль и Федор испугался, что выбило кость и теперь, так и не поучаствовав в настоящих боях, придется долго лечиться. Но Бог миловал - все обошлось огромным кровоподтеком и ноющей болью ключицы. Зато результат был потрясающим! Пятнадцатимиллиметровая пуля насквозь, словно кусок масла, прошила толстый мешок, ударила в ствол дерева, прямо за мешком, и зажгла его словно спичку. С любопытством наблюдавшие за испытанием ополченцы, минуту назад посмеивавшиеся над причудами Федора, примолкли и старательно притушили воспламенившийся вокруг срезанного дерева сухостой… А Федор, уверовав в свое предназначение, отметил свою победу в ночном одиночестве, раз за разом смазывая почерневшее плечо облепиховым маслом.
Потом Федор обнаружил на ружье специальный выступ, к которому надлежит прижимать щеку при прицеливании, и сообразил: надо при стрельбе очень плотно, с усилием прижать приклад к плечу и в момент выстрела напрячь хорошенько мышцы торса, принимая всем телом отдачу. Сам упор приклада снабдил двумя слоями поролона, прижав их синей изолентой.
Через день, на рассвете, за Федором, дежурившим в ночь на блокпосту, примчался на стареньком уазике командир батальона. Командир был небрит и глядел на Федора оловянными, опухшими от бессонницы глазами:
- Федя, от тебя сейчас все зависит, выбивают они нас с двух блокпостов, берут в окружение. У них три бэтээра, лупят из пулеметов - головы не поднять. У нас пятеро раненых и семеро двухсотых…
Через минуту Федор сидел в машине в обнимку с двухметровым ружьем, заботливо обмотанным байковым одеялом. А через полчаса вместе со вторым номером - Митей Полосухиным подползал к чадящему блокпосту с южной стороны села. Зажженные покрышки чадили нещадно. Из клубов дыма доносилось «Слава Украине» и скоро толпа галдящих национальных гвардейцев, скрываясь за двумя бэтээрами, вышла на асфальт. Федор пополз в сторону, чтобы стрелять точно в борт. Установил сошки, прикинул: сбоку бронебойно - зажигательная пуля должна была ударить под углом градусов в семьдесят, чтобы наверняка пробить броню. Прицелившись, Федор начал стрелять, не прячась от защелкавших вокруг пуль. За три минуты расстрелял весь боезапас - все пятнадцать бронебойно-зажигательных патронов. Только после последнего выстрела начал воспринимать мир и ощутил в полной мере сделанное - в первом бэтээре что-то заскрежетало, из него стали выскакивать чумазые нацгвардейцы. А вот второй одномоментно зачадил сизым дымом, через него вырвался клок пламени, потом БТР вспыхнул костром, из которого стали выпрыгивать и метаться горящие фигурки… И тут только услышал всхлипывания Мити. Одна из пулеметных пуль, пролетевшая между ними, пропорола Митину левую скулу и оторвала ухо. Между тем ополченцы ударили по наступавшим длинными автоматными очередями, со стороны неприятеля стрелять перестали, горящие фигурки угомонились, превратившись в небольшие чадящие костерки. Нацгвардия отступила, бросив своих убитых…
Вечером на поминальном ужине командир батальона, помянув погибших, подошел к сидящему Федору:
- Слава тебе, Федор Максимович. Если б не ты со своей артиллерией, мы бы все тут полегли. Полегли, но не отступили, потому как нам нельзя вот так взять и убежать. Опозориться.
И комбат поклонился в пояс.
С того дня военная фортуна не оставляла Федора. Перед рассветом он с тремя ополченцами подполз к подбитым БТР-80 и самолично забрался в один из них, надергал патронов из металлической ленты КПВТ. Во второй, сгоревший, лазить не стали, поскольку весь боезапас там взорвался. Всего добычей Федора стало 32 патрона, каждый из них тяжелой двухсотграммовой тушкой укладывался в толстостенный рюкзак. Этот бесценный увесистый груз тащил на себе лично, не доверяя молодым помощникам.
С того удачного дня первой военной победы Федора многое сместилось в его понимании военного дела. За собой он видел особую роль защитника и спасителя милой ему Макеевки. А родных ополченцев он стал воспринимать как братьев, остро нуждающихся в его военном мастерстве. Надо сказать, дела у ополченцев пошли на лад. Национальная гвардия после уничтожения двух своих БТР-80 потеряла охоту штурмовать блокпосты ополченцев. Потом им на смену подошли десантники из Днепропетровска. Поначалу они не хотели воевать, поскольку все были по сути простыми русскими и украинскими парнями, согнанными на войну. Поэтому противостояние заключалось в основном в том, что матерно обкладывали друг друга да перестреливались сигнальными ракетами. Но однажды десантников словно кто-то с цепи спустил. Они разметали зажженные покрышки и прорвались на трех БМД-2[5] к городским улицам. Произошло это в день, когда Федор и подлечившийся Митя дежурили на блокпосту с другой стороны города. За Федором приехал на потрепанной четверке пожилой шахтер-пенсионер Михалыч. Федор уже выбежал из траншеи к дороге в боевой готовности. Через весь город слышны были громкие очереди тридцатимиллиметровых пушек и бесполезное уханье РПГ-7. Когда миновали центр города, Михалыч совсем сдал, зубы в стальных коронках и протезах стали выбивать дикую дробь и он обессилено остановил машину, открыл дверцу:
- Ребята, простите, не могу я, - и опустился в придорожную траву, держась за сердце.
Место за рулем занял проворный Митя, резко, с визгом задних колес бросивший машину вперед. А прорвавшиеся на окраину города БМД поливали все пространство перед собой из тридцатимиллиметровых пушек, снаряды летели вдоль улиц, срезая крупные тополя и акации, разбивая в брызги кирпичные стены, прошивая и корежа легковые автомобили.
- Пьяные, похоже, гады, - понял Федор, - сейчас вас ублажу.
Пригибаясь, перебежали детские игровые площадки и увидели две БМД, стоявшие на перекрестке спиной друг к другу, развернув длинные хищные стволы пушек.
Федор залег у основания небольшого рекламного щита, восхваляющего новые компьютерные игры. Спустя секунду весь мир превратился в прицел. Первый свой выстрел не услышал, потом лишь фиксировал голос Мити, считавший выстрелы. Очнулся, когда Митя стал трясти за плечо и орать прямо в ухо:
- Горят они, дядь Федь, горят. Патроны побереги, нам еще двух сжечь надо.
Федор словно во сне увидел как оба БМД вспыхнули жаркими факелами. С боковой улицы к ним устремились две других машины, одна из которых тут же получила в борт кумулятивную гранату. И тогда последний оставшийся целым БМД, ревя двигателем, рванул наутек. Федор, крича, схватил правой рукой деревянную ручку, крепившуюся в центре ружья и побежал вслед за ревущим чудищем. Потом, видя, что БМД уйдет, остановился и стал стрелять стоя, держа двадцатикилограммовую махину на весу. Хотя до удирающего врага было больше двухсот метров, Федор видел серебряные искры попаданий зажигательных пуль в алюминиевую броню. Вражеская машина издала громкий скрежещущий звук: одна из пуль с вольфрамовым сердечником пробила броню, стенку двигателя и смяла поршень. Машина словно зверь завыла плавящимися подшипниками и встала. Выскочившие десантники отбежали в сторону и подняли руки: шансов пробиться с оружием из окружения у них не было.
Когда в штаб батальона привели пленных, те рассказали, что ночью кто-то перерезал горло часовому. А всего день назад они дружно, всем десантным батальоном отметили его девятнадцатилетие и парень красиво пел песни под гитару…
Командир батальона запретил всякие празднества по случаю победы над десантниками, поскольку все ожидали новых атак подтянувшегося к городу батальона «Днепр», сплошь состоящего из боевиков правого сектора. Только на следующий день Федора все-таки поздравили и перед строем сердечно поблагодарили. А балагур и юморист Митя нарисовал на большом листе ватмана «Портрет в движении», на котором Федор был изображен с любимым двухметровым ружьем. На дружеской карикатуре ружье было в четыре раза больше самого бронебойщика. Гвоздем шаржа было изображение Федора с короткими кривыми ногами, на которых он догонял вражескую десантную машину. И в юмористических стихах рассказывалось про огорчение Федора, когда он якобы увидел, что восемь тонн дорогостоящего алюминиевого лома удирают от него, поэтому всеми уважаемый пенсионер рванул стометровку, поскольку он уже спланировал сдать алюминий на металлолом и купить на полученные деньги любимой женушке самое красивое платье от французских кутюрье. Дружеский шарж имел большую популярность. Теперь все в городке только и говорили об успехах Федора и будущих победах доблестных ополченцев.
А потом Федор стал сам охотиться на БТР. Ему нужен был непременно БТР-80, поскольку тот был снабжен пулеметом КПВТ со столь нужными его драгоценному ружью патронами с бронебойно-зажигательными пулями. Понимающий комбат выделил ему в поддержку десятерых ополченцев. Тогда и разработал Федор свою первую наступательную операцию. Не знал, что его подстерегает главная опасность гражданской войны…
Засаду он продумал безукоризненно: четко спланировал провокационное нападение на блокпост нацгвардии. Те, конечно же, вызвали подкрепление на двух БТРах. Оба БТРа Федор поджег в ста метрах от атакованного блокпоста, умело пробив броню в тех местах, где сидели механики-водители. Выскочивших нацгвардейцев забросали гранатами. Теперь надо было достать снаряженные пулеметные ленты. В одну из машин полез Митя, во вторую сам Федор. Не знал он, что там, на окровавленном водительском сиденье сидит умирающий восемнадцатилетний парнишка. Когда Фёдор начал вытаскивать его, тот застонал и стал звать мать из далекой Винницы. Звал громко и надрывно, так просят умирающие в страстном желании урвать от смерти еще хоть минуту. Федор закричал страшным голосом, зовя на помощь санитара. Тот подошел, бросил взгляд на страшную рану и брякнул:
- Так ты ж Федор Максимович, всю грудную клетку ему распорол, тут уж ничего не поделаешь.
Парнишка умер на руках у Федора через минуту, шепча «мамо» и испуская кровавые пузыри…
Эта смерть разрушила весь складный мир вокруг. Все исчезло, кроме омертвело раскрытых голубых глаз, хриплого «мамо» и страшных кровавых пузырей у краешков губ. Реальность вокруг Федора взорвалась и перестала существовать…
Забыв у бруствера любимое ружье, Федор петляющей походкой пошел в лесопосадки, размазывая по лицу и волосам кровь, начавшую сворачиваться в липкую бурую жижу.
Второй бронебойный номер - Митя сострадательно (вопреки строгому сухому закону, введенному в ополчении) добыл бутылку водки, соленых огурчиков и с настоятельной требовательностью заставил Федора выпить стакан залпом. Федор безотчетно все выполнил. Выпил водку словно воду. Если бы ему сейчас дали стакан расплавленного металла, он и его выпил бы бесчувственно, может даже с облегчением…
Но водка дала обратный эффект. Обезумевший Федор начал пинать и бить кулаком свое прославленное ружье, ударил кулаком несколько раз по затвору, разбив в кровь костяшки правой кисти…
Потом пришло просветление, и плачущий бронебойщик поставил в угол своё ружье и стал молитвенно просить прощения. Обращался к нему как к живому высшему существу. Ведь ружье его спасло десятки, а может сотни жизней простых людей родной Макеевки.
Ночное безумие Федора закончилось тревожным утром, когда комбат поднял по тревоге весь батальон и, усилив блокпосты, расставил людей с РПГ-7 у заминированных обочин на въезде в город. Комбату уже доложили о беде, приключившейся с Федором, и он приказал Мите остаться рядом с Федром «до выздоровления». Едва успели заспанные ополченцы выскочить из школьного спортзала, как в двадцати метрах от входа рванула первая 120-миллиметровая мина. Шестнадцать килограммов осколков с рваными краями пробили двери, срубили крупные ветки деревьев, изрешетили две легковушки, стоящие у стены. Федор вышел в этот момент на улицу по нужде, но чудесным образом все осколки миновали его. Видно кто-то свыше решил сберечь его жизнь, поскольку не все главные дела он сделал на этом свете.
Через день Федор уже дежурил на блокпосту, заботливо укутав байковым одеялом свою «двухметровую ненаглядную». Комбат, разглядев синяки под глазами, решил было дать Федору еще два дня «на восстановление», но Федор настоял на включении его в боевую работу, поскольку стал панически бояться одиночества.
Дежурство на блокпосту ожидалось тревожное. К национальной гвардии, обосновавшейся всего в пяти километрах, подошла на подмогу целая колонна бронетехники, включающая несколько самоходных артиллерийских установок «Нона», которые в совсем недавнем прошлом нанесли ополченцам серьезный урон. Тогда спасло только то, что у противника не нашлось опытных операторов-наводчиков и все снаряды легли с большим перелетом.
Федор, по приказу комбата, установил своё ружье в ста метрах от блокпоста и тщательно замаскировался, но совсем забыл о дульном тормозе, который гасил мощную отдачу от выстрела.
Дульный тормоз, защищавший плечо бронебойщика от сильнейшей отдачи, в этот раз сыграл зловещую роль. Если раньше Федор заботливо расстилал под него кусок плотного брезента и мощная пороховая струя била в него, не поднимая пыли, то сегодня все получилось нескладно. Самоходка приблизилась неожиданно быстро. Стреляла с коротких остановок прямой наводкой по позициям ополченцев. Чувствовалось, что оператор-наводчик имел солидный опыт артиллерийских дуэлей. Он хладнокровно разметал все полевые сооружения ополченцев. Все пятидесятисантиметровые фундаментные блоки, прикрывавшие блокпост, в пять минут превратились в труху, а горящие покрышки разметало на полсотни метров.
Федор прицелился в стык боевой башни и корпуса. Привычно нажал на спуск - и сразу ослеп: струя пороховых газов из дульного тормоза подбросила вверх столб пыли и мелких веток, так что после этого первого выстрела он подхватил свое ружье и отчаянно заметался, пытаясь выбраться из пыльного облака. В этот момент совсем близко, сзади, ударил взрыв 82-миллиметровой мины. Веер осколков пробил левое предплечье и ударил поверх левого обреза бронежилета, разбив ключицу. Превозмогая боль, Федор все же разглядел, как 120 мм самоходная пушка «Нона», столь нелюбимая ополченцами, загорелась синим бесцветным пламенем. Через несколько минут рванувший внутри боезапас сорвал башню с пушкой и отбросил ее на десяток метров в сторону. Но Федор уже не видел этого, погружаясь в хаотичный мир тьмы, в котором вспышками возникали лица жены, Трофима, комбата и покойных друзей, сгинувших в забое во время аварии.
Тяжелораненого Федора довезли до городского госпиталя, потом, по ходатайству комбата, с трудом перевезли в Ростов-на-Дону, где ему сделали три операции. Теперь он поправился, потянулся к своей любимой «двухметровой красавице», поглаживая здоровой рукой тяжелые бронебойно-зажигательные патроны в правом кармане. Вместе с Митей вновь попросился на передовую, будучи глубоко убежденным, что без него не управятся… Душу шахтера греет одно - сын с женой и внуком обустраиваются в далеком мирном Саратове. А это значит - можно воевать с полной отдачей.
Ранним утром в предрассветном тумане Федору и его второму номеру Мите оборудовали и тщательно замаскировали очень удобную позицию. По правую сторону от шоссе. В это же утро саперы заминировали все съезды с шоссе . Теперь танки и БТРы могли двигаться только по шоссе, где их ждали фугасы и меткие пули Федора.
Комбриг держал слово. Он верил в донесения разведки, а ещё больше - в свою интуицию. Предчувствовал, что напротив укрепрайона Евграфова скопилась мощная ударная группа. Удара можно ждать со дня на день, поэтому перебрасывал в укрепрайон все, что мог снять с других участков фронта. Следом за Васильичем с его безотказными минометами на блокпост прибыли два расчета станковых гранатометов с мощными «трубами» - грозными противниками танков и БМП.
Командир восьми гранатометчиков - двух расчетов станковых гранатометов СПГ-9 Николай Приходько, статный, спортивного сложения мужчина, одетый в новенькую темно-зеленую униформу, производил впечатление спокойного, надежного человека. Тяжелый 12-килограммовый армейский бронежилет сидел на нём как влитой. Расчеты станковых гранатометов с оборудованием разгрузили метрах в восьмистах от блокпоста, скрытно, через лесопосадки, на плечах принесли двухметровые трубы, треноги. Потом, вместе с пришедшими на подмогу бойцами, доставили кумулятивные и фугасные снаряды. Это мощное оружие посылало пятикилограммовый фугасный снаряд на расстояние до 1,3 км. Но главное его предназначение - уничтожать танки. Его снаряд пробивает броню толщиной 400 мм! И как показали последующие события, гранатометчики прибыли вовремя.
Филимоныч дребезжащим голосом просвещал:
- У нас в афгане СПГ-9 называли «Сапог» - и ох как уважали!
Оба «Сапога» обслуживались командой, укомплектованной работниками коксохимического комбината. Все восемь человек - мужчины под сорок и старше, спокойные, рассудительные. С уважением относились к своему начальнику Николаю Приходько, который был на комбинате председателем цехового комитета профсоюза, он же теперь «товарищ командир». В первой же беседе с комвзводом он так охарактеризовал свою команду:
- Мы сюда не за романтикой пришли, а долг свой исполнить перед родной землей. Будь уверен, товарищ Евграфов, не подведем, воевать обучены, научим нацистов и правду уважать и жизнь человеческую ценить.
МАРИНА
Широкое шоссе покрыто оспинами мелких воронок. Добротный, лоснящийся черным матовым отливом асфальт был побит 82-миллимитровым минами. По причине их массового использования украинской армией к ополченцам прилипла презрительная кличка «ватники». Дело в том, что ватник хорошо защищал от осколков 82-миллиметровых мин, прилетающих сотнями с западной стороны. Мелкие, с острыми как бритва краями осколки были безжалостны. Бронежилеты они конечно же не пробивали, но попав в незащищенные поверхности рук, бедер они, вращаясь, творили ужасные раны, вспарывая кожу, разрезая сухожилия и кровеносные сосуды. Но если такой осколок попадал в ватник, то он, крутясь, наматывал на себя вату и безвредно затихал. Поэтому ополченцы настойчиво искали именно ватники, и именно эта одежда составила дресс-код ополчения, начиная с конца лета памятного 2014 года.
Только когда телевизионщики из России приезжали отснять военные сюжеты, ополченцы нехотя снимали ватники и надевали тяжелые двенадцатикилограммовые армейские жилеты. И уже в августе-сентябре 2014 года из Саратова пошли грузовики до верха набитые ватниками синего, коричневого, темно-зеленого цветов. В ВСУ Украины и в нацбатальонах ватниками пренебрегали, и это была одна из причин, по которым потери украинских сил были многократно больше потерь ополченцев. Даже в летнюю жару ополченцы, да и многие мирные жители, передвигающиеся в прифронтовой полосе, предпочитали облачаться в ватники.
Женскую фигуру, одетую в ватник, Никита, проводивший осмотр вражеских позиций с небольшого, хорошо замаскированного наблюдательного пункта в сотне метров слева от своих позиций заметил издалека и передал по радиосвязи:
- Филимоныч, к вам идет женщина в ватнике. Махните ей, чтобы ушла с шоссе и двигалась только правее, поближе к лесопосадкам. Иначе сейчас ударят минами.
Женщина оказалась понятливой и поспешно зашла в лесополосу. Как выяснилось чуть позже, это была Марина, жена командира гранатометчиков Николая Приходько.
Марина пришла на позиции с увесистыми сетками, в них кастрюльки и банки со свежеприготовленными блинами, сметаной, вишневым вареньем, солеными огурчиками. Марина не спеша расстелила белоснежное полотенце на бетонном блоке, разложила еду в пластиковые тарелочки и шагнула чуть в сторону. Ее муж широким жестом пригласил всех попробовать «лучшую еду от лучшей в мире женщины»:
- Давай-ка, товарищ командир, - обратился он к Никите. - Подходи первым и покажи пример. Мы ведь все теперь ближе родственников друг другу.
Николай взял верхний румяный блин из стопки и макнул кончиком в сметану. Давно он не ел такой вкусной пищи! Запахло домом и бабушкиными блинами на кухне… С тех пор, кажется, миновал целый век.
Никита отвернулся от «застолья» и обратился к Марине:
- Сегодня чудом удалось избежать минометного залпа с той стороны - Никита махнул рукой на Запад. - Бьют по каждому человеку, по женщинам, могут и по детям. Поэтому Вы уж передвигайтесь по лесополосе. А лучше - вон до той фермы. Она за пригорком, и снаряды туда редко залетают. Там наша тетя Глаша - всегда будет вам рада, мы туда к ней часто наведываемся. Туда и супруг Ваш и другие бойцы могут подойти. На короткое время , да еще так близко, можно небольшими группами позиции незаметно покидать.
Марина внимательно и спокойно глядя в глаза комвзвода отвечала:
- Извините, товарищ командир, не знала, теперь буду осторожнее. Нам с Николаем надо быть живыми и здоровыми. Детей у нас двое, и так получилось, что мы без бабушек и дедушек. Мой отец рано ушел - погиб на шахте. Мама болеет тяжело и сейчас живет у сестры в Кременчуке. А Николай - сирота, воспитывался в интернате. Так что мы с ним будем осторожными, - потом добавила:
- Но и трусить никогда не будем. А так - вы, конечно же, правы, по шоссе ходить не буду.
Марина посмотрела на Никиту долгим взглядом. Что-то было в ее глазах, в выражении лица завораживающее - уверенность и доверие, безмерная мягкая сила. Так бывает, когда в дальней командировке вспоминаешь облик любимых тобой людей и понимаешь - нет ничего важнее вот этих их взглядов, жестов, улыбок. Никита поймал себя на том, что словно очарованный смотрит на чужую жену. Повернулся и зашагал в сторону своего НП.
Разворошил старую рану - вспомнил, как в ответ на любое замечание бывшая жена Неля поворачивала к нему разгневанное лицо со своенравным разлетом тонких, угольно черных бровей, ее губы обретали хищный изгиб, из них вырывались резкие, грубые унижающие слова и фразы. Она умела «отбривать» и гордилась этим своим умением. Её побаивались все, даже родная мать. А ему казалось - эти язвительные, насыщенные ненавистью слова потом начинали вращаться в пространстве вокруг, превращаясь в ядовитые сущности. Они возвращались вновь и вновь, нанося все более болезненные раны, пока все не оборвалось разрушением семьи…
С тех пор Марина каждый день приносила еду на их позиции. Иногда к ней присоединялись жены бойцов с коксохимического завода. Их подвозили на легковушках и высаживали за пригорком, примерно в километре от блокпоста. Как правило, их приход совпадал с привозом из Кировска с хозяйственного блока горячего обеда со свежеиспеченным в армейской пекарне хлебом. Они быстрым шагом добирались до заброшенной фермы - временной обители тети Глаши, которая не расставалась с рацией. Немедленно на позиции приходило сообщение, и гранатометчики поочередно отправлялись на заброшенную ферму. Во время этих посещений Никита хмурился, но замечаний не делал, старался держаться подальше от Марины, как бы отстраняясь. Лишь временами пристально рассматривал ее со своего НП в бинокль. Статная, ладная девичья фигура, ни за что не скажешь, что мать двоих детей. Улавливал ее внутреннюю суть в разных проявлениях - в походке, движениях, в умении слушать каждого человека, внимать его жалобам, просьбам. Лицо у нее обычное, ничем не примечательное, проглядывается в нем что-то деревенское, открытое - слегка курносый нос, высокий чистый лоб, серо-зеленые глаза. Казалось, на лице застыло по-детски наивное удивление событиям окружающего мира. Но все менялось, когда она начинала говорить. Ее глаза, голос, обращенные к мужу, к бойцам, были простыми, легкими, но в каждом слове, в каждом жесте проглядывалось стремление стать созвучной, помочь, успокоить, устранить внутренний разлад. Так она передавала небольшие посылочки - «тормозки» от жен, друзей со своего коксокомбината (который все еще работал, несмотря на близость фронта). Марина передавала записки, деньги (гривны), которые заводской профком пересылал ополченцам. Никита однажды так и сказал Николаю:
- Счастливый ты, Николай, порадовался за тебя многократно. Твоя Марина - просто чудо, подарок высших сил. А потому, прости, я просто мечтаю, чтоб тебя с твоей командой побыстрее забрали отсюда. Знаешь, скоро здесь жарко будет. А тебе еще детишек поднимать и такую жену… Чтоб ты ее мог на руках носить.
Сторонний взгляд никогда бы не заметил, сколько переживаний скрывала Марина за напускным спокойствием. Помогала ей переданная родителями способность «настраиваться на волну» собеседника, стремление посочувствовать, помочь. В их семье сформировалась и утвердилась своеобразная традиция трогательного, доверительного отношения друг к другу, к родственникам, друзьям. Отец Марины, Владимир Федорович Севостьянов, проучился два года на философском факультете в Киеве. Показал там себя способным студентом, опубликовал несколько статей с анализом работ Иммануила Канта, творчество которого считал первостепенным в понимании природы человека. Со школьных лет Марина помнила пересказанную отцом кантовскую космогоническую теорию происхождения солнечной системы, и самое главное - категорический императив.
Четверть века назад мама Володи уговорила его провести студенческие каникулы у своей старшей сестры, в Луганске. Так задумчивый, трудолюбивый студент попал на Донбасс и там совершенно случайно встретил будущую маму Марины, Светлану Игнатьевну. Встреча произошла в оперном театре, где Володя решил посмотреть любимое «Лебединое озеро». Едва раздались первые аккорды замечательного местного оркестра, как в пустующее кресло справа грациозно села совсем молоденькая девушка, Света. Володя стеснительно посмотрел на ее профиль и внезапно ощутил, как его охватила волна восхищения и благоговения. Где-то глубоко внутри прозвучала его благодарность: «Спасибо тебе, Господи, что дал мне такую возможность ощутить рядом редкостную красоту и гармонию». Ему неимоверно повезло - в начале первого антракта он включился в поиски оброненного (а может похищенного) театрального бинокля. Именно тогда Володя впервые сказал:
- Светочка, вы не расстраивайтесь, не ругайте себя, помнится великий философ Иммануил Кант сказал слова, которые потом прозвучали в программе КПСС: «Все во имя человека, все во благо человека». Все материальное должно лишь служить человеку, а не приносить ему лишние тревоги. А бинокль ваш непременно найдется, а если не найдется, я просто уплачу администрации театра его стоимость. Поскольку Ваше спокойствие для меня важнее всего остального.
Так случилось, что Володя отдал за утерянный бинокль весь свой скромный запас каникулярных денег. Благо его родственники оказались людьми щедрыми, понимающими и снабдили его деньгами на обратную дорогу. Но полюбившийся родственникам племянник не спешил возвращаться домой. К концу своих каникул Володя сделал предложение любимой Светочке, вспомнил любимого Канта, почитающего превыше всего чувство долга:
- Светочка, меня воспитывала одна мама, и мы с ней испытали много трудностей. Я хорошо усвоил, что в семье должен быть настоящий мужчина - он должен нести бремя ответственности за материальный достаток и добрый семейный климат. Поэтому я временно оставлю учебу в университете и устроюсь работать на шахту - шахтеры ведь хорошо зарабатывают, да и с жильем вопросы решаются довольно быстро. Твердо Вам обещаю, Светочка, что у нас и наших детей будет достаток и спокойствие. И я беру на себя обязательство, что Вы, Светочка, никогда от меня не услышите грубости, упреков. Буду Вас беречь и ценить всю жизнь. Буду все делать, чтобы Вы, Светочка, не испытывали огорчений. Иммануил Кант все это выразил краткой формулой «Ты должен, значит ты можешь».
Светлана уже успела привыкнуть к философским изыскам жениха, поэтому с радостью приняла это признание в любви, сделанной в столь академическом стиле. Ни разу потом об этом не сожалела. Скорее, наоборот - несостоявшийся философ принес ей настоящее счастье - не в прямом материальном выражении, а в удивительном состоянии надежного спокойствия, которое она обрела. Она и сама изменилась. Володя как бы «подстроил ее» под себя, под свою жизненную философию.
Скромный жизненный опыт Светланы в сфере семейной жизни был полон отрицательных примеров. Ее родители часто ссорились, ругали друг друга грубо и бессердечно. А сосед по лестничной клетке, дядя Миша, нередко давал своей сварливой жене оплеухи. Все это стало для нее тяжелым грузом, когда она стала задумываться о грядущей семейной жизни.
О своем удивительном пути к замужеству, став матерью, часто рассказывала дочери. Многократно вспоминала полюбившегося Иммануила Канта, сформировавшего как мужчину и семьянина любимого Володю. Не уставала повторять:
- Доча, присматривайся к мужчинам. Такие, как наш папа, редко встречаются. Он главное сумел - защитил меня от всех жизненных трудностей и жестокостей. Как он пообещал: «Не услышите от меня упреков и грубостей. Буду беречь и ценить» - так и выполнил. Ищи вот такого мужчину, который будет оберегать тебя и ценить твое спокойствие превыше всего. Тогда и каждый день для тебя будет желанным, а будет душевное здоровье - будешь защищена от всех болезней.
Володя, любимый отец Марины, не смог до конца выполнить все обещанное по независящим от него обстоятельствам. Взрыв метана на шахте оборвал его жизнь внезапно, через неделю после празднования пятнадцатилетия со дня свадьбы, когда ему едва исполнилось 35 лет… 14-летняя Марина встретила эту семейную катастрофу мужественно, сумела собрать все душевные силы для поддержки матери. Стала защитницей и опорой для младшего братика, десятилетнего Ивана. Смерть мужа как-то разом подорвала здоровье Светланы Игнатьевны. Она быстро постарела, Через несколько лет вдовства стала терять память. Марине пришлось брать бразды правления семьей свои руки. По выходным они с мамой и братом часто устраивали вечера воспоминаний об отце, о его признании в любви, об обещаниях беречь от грубостей и тревог. О том, как оберегая спокойствие и душевное здоровье Светы, семьи, он оставил научную карьеру и отдал всю душу семейному очагу.
Этот жизненный урок стал для быстро повзрослевшей Марины источником силы, какого-то яркого, в чем-то таинственного вдохновения, словно отец сумел передать ей по наследству, внедрил глубоко и надежно в генную память вечную формулу любви и сохранности семейного очага.
Обретенный опыт и крепость отцовских установок на образ жизни очень помогли Марине в выборе жизненного пути. Много раз она останавливалась на жизненных развилках. И всегда ей на помощь приходила отцовская подсказка. Спокойно, безбедно пролетели студенческие годы в Луганском политехническом институте, который Марина окончила с красным дипломом, став инженером-химиком. С работой определилась еще за год до окончания института - ей предложили инженерную должность на коксохимическом комбинате во время преддипломной практики.
Иногда Марина приостанавливала бег времени, задумывалась о себе, о маме, брате, поступившем в военно-морское училище в Севастополе. Все шло хорошо, только беспокоило отсутствие в ее жизни настоящего мужчины, хотя бы отчасти похожего на отца. Были в ее личной истории настойчивые ухаживания, страстные признания и обещания. Но кто-то невидимый отводил от Марины ненадежных спутников.
Выбор судьбы состоялся на любимом коксохимическом комбинате, где Марина начала успешно продвигаться по служебной лестнице, став главным технологом цеха. Ее избранник появился в необычной ситуации, когда на профсоюзном собрании ее начал критиковать Николай Худяков, председатель цехового профкома. Критика его была вполне конкретной и обоснованной - загазованность производственных помещений, отсутствие промышленных воздухофильтров. Правда, профкомовский вождь пощадил ее достоинство, сказал только: «Пусть наш уважаемый главный технолог объяснит, почему так получилось».
Марина ответила быстро, собравшись мыслями, успев достать свой проект установки фильтров, с которым она обратилась к собственникам комбината и на который получила ответ:
- Нет средств. Фильтры могут быть установлены только через год.
После собрания Николай взялся проводить ее домой. По дороге дважды извинился за свою критику. Сказал, что виноват, что надо было задолго до собрания подойти к ней и договориться. Честно признался - каждый раз, когда хотел подойти со своим вопросом, его охватывала какая-то робость. Потом неожиданно заговорил отцовскими словами:
- Знаете, Мариночка, мне очень дорого ваше душевное равновесие. Обещаю Вам, что в будущем буду к Вам очень бережно относиться.
Эти слова и свершили выбор Марины. Семь лет замужества, двое детей - все пролетело как в счастливом сне, в котором Марина чувствовала себя спокойно и радостно, могла щедро дарить любимому мужу и детям свою нежность, делиться радостными открытиями в кулинарии, отыскивать в Интернете интересные и загадочные истории о происхождении и устройстве нашего мира… Только в последний год, где-то глубоко внутри появился предвестник беды, временами накатывала необъяснимая тревога. Мучили предчувствия, которые вызывали горящие факелы марширующих ночами неонацистов. Николай небрежно махал рукой:
− Да кто их пустит в наш город. Это там, на Западной Украине, да еще может в Киеве они бузить смогут. А кто ж их сюда, на Донбасс пустит?
Их пустили.
Им дали оружие.
Им дали индульгенцию на убийства и пытки. С приходом нацистов на Донбасс Марина утеряла душевное равновесие. Понимала, что родную землю надо защищать от этой нечисти, что надо отстаивать свое право, право детей на жизнь. И одновременно пришло смятение, смешанное с тяжелыми предчувствиями. Уговаривала мужа поберечь детей, уехать, хотя бы на время…
Убедила маму, Светлану Игнатьевну, инвалида второй группы, уехать из прифронтовой полосы к сестре в Кременчук, где не было войны, где все-таки можно было найти необходимые лекарства.
Гражданская война сломала весь ритм ее семейной жизни и стала непреодолимым горным хребтом, который она, сильный духом человек, никак не могла одолеть. Ей казалось − вот доберется до самого перевала и увидит, что там, за ним, светлое будущее. И тогда сможет уговорить мужа оставить нажитое, и уехать, уехать в Россию (куда ж еще?). Она применит всю свою нежность, всю свою силу, чтобы убедить его уехать подальше от этой войны. Ведь они молодые, начнут все с нуля, как-нибудь обживутся…
Блокпост, куда перебросили мужа с двумя расчетами гранатометчиков и где ожидались жаркие бои, вызвал у Марины двоякое ощущение. Прежде всего, ее поразили глаза бойцов, готовящихся к смертельной схватке. Это были глаза людей, выбравших путь, и готовых идти по этому пути до конца. В их глазах была спокойная уверенность в правоте своего выбора. Но рядом с ощущением это спокойной уверенности у нее в душе росло предчувствие беды. Она ощущала всей своей сутью дух смерти, подступающий к боевым позициям ополченцев. Главная ее трагедия была в том, что предупредить об этом, рассказать о своих предчувствиях и защитить своего любимого, отца ее детей, она не могла. Наоборот, смысл ее предназначения в данный момент был вселить спокойствие и уверенность мужу и его товарищам, особенно молодому командиру − статному, крепкому, надежному…
КОМБРИГ
Дважды за короткое время к укрепрайону приезжали делегации с гуманитарной помощью из Саратова, Липецка. Встречали их радушно, принимали подарки, новую камуфляжную одежду, медикаменты, пищевые концентраты.
Во время их посещений с вражеской стороны часто прилетали мины. Один из осколков даже продырявил бидон с супом. Но дырочку быстро заглушили деревянным чопиком. После этого, заклеили пластырем глубокую царапину на предплечье у подносчика, и как-то показалось, что прифронтовая жизнь не так уж плоха и можно продержаться еще долго.
Но под вечер Никиту вызвали в Алчевск, в штаб. Там, развернув карту, начштаба бригады показал места сосредоточения сил противника и объявил готовность номер один.
Комбриг попросил Никиту задержаться. Что-то шептал про себя, оценивающе глядя на комвзвода. Никита вспомнил, что совсем недавно нынешний комбриг Алеша Мозговой был солистом местного казачьего хора. Да не просто солистом, а душевным центром. Своим голосом не только покорял аудиторию, а вводил всех в своеобразный транс, в состояние возвышения мыслей и восхищения. Его голос нес какой-то скрытый призыв. Но пришла война и звучный голос превратился в сухой приказной баритон. Алексей Мозговой превратился в строгого военачальника, с суровым нравом, отметающего любые возможности Минских переговоров, считавшего, что мира с нацистами не будет никогда. Уговорить их невозможно, можно только уничтожить…
Вот и сейчас, оглядев Никиту придиристым взглядом, он ткнул острием карандаша в карту и, чеканя слова, продолжил разговор, начатый пять дней назад:
− Через три дня «Азов» уводят на пополнение и отдых. По нашим данным это связано с началом их наступления. Азов разложился и как ударная наступающая сила никуда не годится. Твой очень толковый разведчик Сергей как-то предлагал внезапно днем по ним ударить. Знаешь, это хорошая идея. Заодно прощупать их и посеять сомнения, стоит ли на вашем направлении наступать, если вы наносите чувствительные контрудары. В общем - подумай и завтра утром сообщи. Если решишься - поддержим . Нет - пусть так и будет. Может оно и лучше, меньше риска. А вообще-то удачный удар по их блокпосту нам даст шанс продержаться, понимаешь? Эх, друг ты мой сердешный Никита Петрович, что-то трудно мне дышится вот здесь - Комбриг указал ладонью куда-то в центр своего живота. Что-то предчувствую. А что - не могу сообразить, высказать.
Никите приходилось выезжать в краткие дни затишья, когда разведка давала «добро» по всей ближней дуге сопротивления Енакиево, Горловка, Первомайск, Кировск, Фрунзе, Трехизбенка, Славяносербск, Счастье - везде ожесточенность, силы ВСУ превышали ополченцев в 5-6 раз. Против них стояли специальные батальоны «Сич», «Тернополь», «Винница», «Чернигов», Днепр, Айдар. Батальон Азов в сентябре преобразовали в полк в составе Национальной Гвардии Украины. Насильники, убийцы получили оружие, обрели защиту украинского государства…
Вечером следующего дня, в сумерках, подошла группа ополченцев во главе с комбригом. Машины они замаскировали в стороне, в лесопосадках. Командир бригады «Призрак» Алексей Мозговой бесшумным скользящим шагом прошел по позициям взвода. Он производил впечатление опытного вояки с большим грузом лет за плечами. По всему было видно - на него свалился непомерный груз ответственности за человеческие жизни. Раньше он представлял себе войну неким продолжением Майдана, когда одна группа идейных мужчин воюет против другой группы. Те тоже воюют за свои идеи. Так виделось все до событий лета 2014 года.
Все оказалось совсем иным. Теперь же война обрела совсем другое обличье. Сотни тысяч мирных жителей подверглись неимоверным испытаниям, среди которых самое тяжкое − неиссякающий страх за своих детей, за близких, бесконечная тревога за их судьбы и постоянное ожидание худшего − ранения, гибели, инвалидности. Жестокость нацбатальонов вообще перешла все границы. Все это превратилось в тяжелое бремя. Несколько месяцев оборонительных боев состарили комбрига на десятки лет. Многие помнили его веселым, летящим молодым парнем, солистом казачьего хора, талантливым бардом, сумевшем в предвоенные годы покорить и местную молодежь и поколения постарше.
Пока комвзвода с комбригом и Сергеем колдовали над картой в командирском блиндаже, к ним шагнул ссутулившийся Филимоныч с алюминиевой кастрюлькой, обернутой вафельным полотенцем. Пробормотал шутливо-наставительно:
− Вот что, дети мои, а вы мне все в дети годитесь, давайте-ка отужинаем. Здоровый дух и солдату и командиру приходит, когда он от души наестся.
Невидимым движением отцепил от поясного ремня фляжку и разлил по треснутым бокалам водку.
Сергей наморщил лоб, вспоминая что-то, и поднял кружку, прочитав осипшим голосом:
Не могу быть как все, вот досада,
Что-то, где-то не так как у всех…
И ведь делаю всё так, как надо,
И случается в чём-то успех.
Не прижился к толпе, не притёрся,
И не смог приспособить себя.
— Эй, прохожий! Постой, познакомься.
Может быть, я похож на тебя.
Это были стихи, написанные Алексеем Мозговым совсем недавно, навеянные сумбурными событиями «Русской весны». Сергей отметил, как Мозговой расслабился, потеплел взглядом и добавил:
− Знаешь, командир, никогда бы не подумал, что строгий и рациональный Алексей Мозговой пишет такие стихи. Вот закончим войну, поедем вместе в Одессу. Заметь - я буду в роли твоего продюсера. Представь меня организатором концертов знаменитого барда и поэта-песенника Леши Мозгового. И будем мы с тобой купаться в лучах славы…
Комбриг смешливо глянул на разведчика, трудными размеренными глотками осушил бокал, за несколько минут одолел тарелку перловой каши с мясом и заговорил короткими рубящими фразами:
− Через неделю−другую ждем удара ВСУ и нацгвардии. На вашем направлении пойдут узким фронтом после массированной артподготовки. Танки Т-64 , не менее дюжины, пойдут впереди. А потому завтра пришлю саперов. Начнем сплошное минирование. От сердца оторву, но обязательно пришлю толковых минеров. Есть у меня такая команда. Вдоль шоссе и в придорожной полосе установим не меньше двадцати противотанковых фугасов. Пульты управления фугасами расположим в трех местах.
Комбриг показал рукой точки расположения пультов на карте Никиты. − Ваша задача продержаться как можно дольше. Сил у нас немного.
Ударить они планируют сразу по трем направлениям. Комбриг достал из кожаного планшета карту и разложил ее на куске фанеры, водруженном на бетонном блоке. На карте жирной красной линией была отмечена линия фронта. Напротив их блокпоста и окопов с блиндажом стояла синего цвета стрела, направленная на Кировск, Стаханов.
- Вот здесь одни будут ломиться со всей силы и постараются в первые же часы раздавить всю вашу оборону. Перед первым эшелоном от них пойдут саперы со спецсредствами, чтобы проложить дорогу танкам.
Так что, дорогой комвзвода Евграфов! Готовь людей и готовься сам к самым тяжелым боям. Стоять тебе придется до упора, до конца твоих жизненных сил. Ты, главное, дай шанс всем, кто за тобой стоит.
Комбриг силился сказать еще что-то важное, но видно не смог, не захотел сказать «Стоять на смерть!». Добавил только:
− Если пропустишь их, то вот по этому шоссе - Мозговой провел ногтем по карте - их танки и БТРы выйдут к окраинам Луганска через 3-4 часа. И тогда всем нам крандец. Так что твоя задача - дать шанс всем нам продержаться. Будешь ты держаться - остальные тоже упрутся, выстоят. Не устоишь - вся линия обороны рухнет…
Слева от вас, со стороны Светлодарска нацгвардия и ВСУ будут наступать мощной ударной группой в три мехбригады, одной танковой и одной артиллерийской.
Справа, со стороны поселка Счастье, будут прорываться двумя танковыми и одной мехбригадой.
А в самом центре, со стороны Попасная – Золотое, по вам ударят их лучшие силы − мехбригада, танковая бригада, четыре специальных территориальных батальона «Сич», «Тернополь», «Винница», «Чернигов». А им в затылок выстроились разный нацистский сброд - сборные команды из «Азова», «Айдара», боевики из социал-национальной Ассамблея, «сотня Иисуса Христа» и другие негодяи. Заметь - мехбригада и танкисты укомплектованы в разы лучше, чем на других направлениях. Да и нацистские части - это ведь как заградотряды в Великую Отчественную. Каждый солдат ВСУ, не выполнивший команду «Вперед», получит пулю в затылок. Они об этом не устают повторять. Даже по радио не стесняются передавать: «Пуля в затылок каждому, кто остановится…».
Россия что-то медлит с военной помощью, осторожничают, на Минские соглашения надеются… Не поняли до сих пор, что надеяться надо на свои силы. Я это понял и перестал доверять всяким обещаниям. Сделаю для вас что могу − завтра же будет пополнение. Подброшу вам из резерва «утесы». Вы только расставьте их пулеметчиков по флангам и хорошенько замаскируйте.
Мозговой посмотрел еще раз на карту и добавил:
− Силы они уже стянули. Тренируются. Расположились между Славянском и Северском, устроили там себе полигон - всего в 60 километрах от вас…
Признаюсь, было предложение − устроить здесь бучу, пошуметь, разгромить их блокпост 13, уж очень он нам мешает. Да пришлось отказаться − сил у нас мало, да и необученных бойцов много. Рисковать нельзя.
Ты как раз тот командир, что не рискует, в плане обороны - лучший, потому тебя и поставили в самый центр. Помню, как вы их на прошлой неделе пугнули. Мой Васильич тогда тебя вовремя поддержал. После этого они попритихли.
Вообще-то у них психология уличных бандитов - там, где они крепко получили по зубам, туда они снова не полезут. А если решатся на драку, то только при условии, что их будет вдесятеро больше.
Комбриг потянулся, разминая затекшие мышцы. Неожиданно попросил гитару:
− Спеть вам хочу одну славную песню. Написал ее год назад, когда никакой войны и не предвиделось. Но вот не идет она в последние дни из головы.
Сергей ловким движением откинул ширму, перекрывавшую вход в блиндаж и нырнул в темноту. Через несколько минут вернулся с гитарой.
Алексей даже не стал настраиваться, словно знал, что гитара сразу зазвучит нужными аккордами и спел одну из своих пророческих песен:
Не плохо в мае умереть,
Могильщику копать удобно.
И соловьи все будут петь,
В последний раз так бесподобно.
Под грохот первых майских гроз,
Вместо унылых отпеваний…
И дождь, прольётся вместо слёз,
Он смоет грусть воспоминаний.
Могильный холмик приютит,
Под покрывалом трав зелёных,
Пусть даже крест там не стоит,
Среди берёзок утомленных.
Под шелест листьев молодых
Что только к жизни потянулись.
Пока ещё нет трав седых,
А только-только всё проснулось.
Не плохо в мае умереть…
Остаться в свежести весенней.
И хоть не смог я всё успеть,
Но не осталось уж сомнений…
Не плохо, в мае умереть…
(Легендарный комбриг попал в засаду и погиб 23 мая 2015 года у села Михайловка, недалеко от Алчевска).
Сергей Якименко после отъезда комбрига ходил как неприкаянный по лесопосадкам, вокруг вырытых окопов, укрытий. Потом подошел к Никите и высказал дерзкий, сумасбродный и в то же время спасительный план - средь бела дня без артподготовки, без бронетехники атаковать противостоящий блокпост ВСУ, называемый в сводках «Блокпост 13». Центральной фигурой этого плана была тетя Глаша. Сережка извиняющимся тоном несколько раз называл её «Моя вторая мама». Ругал при этом себя нещадно, каялся, но возвращался раз за разом к идее захвата злосчастного блокпоста именно при её помощи.
ТЕТЯ ГЛАША
Им не хотелось втягивать тетю Глашу в опасную затею. Ведь она тяжело пострадала из-за этой проклятой войны. Её жизненная трагедия стала обычным рядовым эпизодом войны, которая притупила общественное сознание, превратила в привычное, ранее казавшееся невозможным. Она жила со своим мужем шахтером-пенсионером в просторном добротном доме, в трехстах метрах от блокпоста за полуразрушенной фермой. Их дом располагался на западной окраине небольшого поселка, который выстроили семьи шахтеров, работавшие на соседней шахте. Выбирали место для постройки дома всей семьей, вместе с мужем, готовящимся к выходу на пенсию, и дочкой, только-только вышедшей замуж. Земельный участок и окружающую природу бесконечно нахваливал восторженный муж, Петр Тимофеевич. Однажды в порыве восхищения благоденствием судьбы так и сказал:
− В таком красивом месте и помереть не страшно.
Когда началась война, слова эти не раз всплывали в памяти Глафиры Сергеевны. И каждое такое воспоминание приносило тупую боль где-то глубоко внутри и трагическое предчувствие.
Петр Тимофеевич тяжело болел распространенной шахтерской болезнью - силикозом. После выхода на пенсию стал быстро сдавать. По ночам его мучил кашель, от которого болела и ныла вся грудная клетка. Жизнь в нем поддерживала тетя Глаша - парным молоком, медом с пяти ульев, что стояли на краю обширного участка. В последние месяцы его здоровье ухудшилось, он дни напролет сидел у экрана телевизора и, натужно кашляя, повторял:
- Как же так!
А на участке этим первым военным летом яблони и вишни, посаженные Петром Тимофеевичем, дали первый урожай. Вначале созревающими вишнями любовались, несказанно радовались, но быстро и внезапно все затмила война, непредсказуемо жестокая, сводящая на нет смысл созидания, смысл простых человеческих радостей, смысл жизни. В середине лета с запада стала бить артиллерия, с натужным воем прилетали тяжелые мины, глубоко пробивавшие толстый слой донбасского чернозема. Земля черными столбами взлетала в небо и покрывал деревья, дома, людей черным саваном. Поселок быстро опустел. Жители бросали дома, имущество и спешно уезжали на восток, надеясь вскоре вернуться.
152-миллиметровый гаубичный снаряд прилетел беззвучно ранним утром и угодил прямо в спальню, в которой Петр Тимофеевич, натужно кашляя, одевался к завтраку.
Тетя Глаша в это время доила любимую корову Дуньку, ласковую рыжую буренку, неизменно радовавшую хозяйку, дочку и зятя, двух внучек жирным ароматным молоком.
Взрывной волной ударило по стенам, снесло крышу. Осколки снаряда разметали все внутри, раздробили мебель, выбили стену дома, ударили в тонкие стены сарая, стоящего напротив, острыми рваными ребрами разорвали Дуньке кровеносные артерии и бросили грузную тушу прямо на тетю Глашу. Подбежавшие ополченцы вытащили ее из под коровьей туши, всю в крови. Филимоныч вспомнил свой афганский опыт исцеления раненых, уверенно, спокойно приговаривал:
− Щаас-щас мы тебя дышать попросим. Щаас-щас.
Когда тетя Глаша задышала и стала кашлять, Филимоныч ловким движением повернул ее набок, снял кубанку и перекрестился…
Все предназначавшиеся тете Глаше осколки остались в теле любимой буренки, подарившей ей вторую жизнь.
А вот Петр Тимофеевич погиб мгновенно. Его тело, точнее его фрагменты, Никита, Сергей и Филимоныч с остекленевшими глазами собирали и заворачивали в бывшие некогда бело-синими простыни.
Ополченцы наскоро сколотили гроб и спешно накрыли его крышкой. Единственная их дочка Оксана с детьми находилась в России, в Воронежской области и дозвониться до них не удалось.
- Куда уж ей с детьми сюда под бомбы… - повторяла и повторяла тетя Глаша.
С тех пор вот уже более двух месяцев тетя Глаша жила в полуразрушенной ферме. Никита с помощниками собственноручно оборудовал ей небольшую комнату, бывшую некогда кабинетом заведующего фермой. Починили участок крыши, вставили стекла, затащили небольшую буржуйку. Из разрушенного дома принесли диван, стол, сколотили табуреты. Этой первой военной осенью уже в сентябре ночи стали сырыми, промозглыми, поэтому, когда в буржуйке заверещал огонь, пожирая куски добротного донбасского угля, показалось, что пришел конец ее страданиям. В душе тети Глаши, окруженной заботами ополченцев, поселилось какое-то удивительное чувство матери, решившей отдать всю свою душу, всю свою жизненную энергию этим отважным и бескорыстным мальчишкам. Она подолгу смотрела на пляшущий огонь, вытирала набегающие слезы, потом губы ее решительно и жестко сжимались, высохшие глаза загорались такой решимостью и готовностью к жертве, что Никите, приходившему ее навестить, становилось не по себе…
Так тетя Глаша стала полноправным членом команды Никиты и ее «вторым эшелоном» (так выразился изобретательный на цветастые фразы Сережка). С ней неизменно делились продуктами, приносили свежий хлеб, тушенку, местную газету «ХХ1 век», к ней забегали побриться, попить чайку. Она встречала ополченцев радостно, чувствовала себя нужной, ощущала тепло и сочувствие бойцов, потом провожала на позиции с какой-то застывшей скорбной улыбкой.
Когда два дня позиции взвода накрывал целый шквал артиллерийских снарядов и мин, тетя Глаша явилась в боевые порядки и принесла авоську, набитую разрезанными на полосы простынями и две бутыли крепкого самогона для обработки ран, тут же принялась перевязывать раненых. Потом, выждав короткую паузу в артналетах, решительно скомандовала:
− Давайте-ка всех несем ко мне. Я там все подготовила.
Так тетя Глаша создала настоящий полевой госпиталь, в котором до конца ураганных обстрелов содержалось восемь раненых ополченцев.
Комвзвода в очередное посещение тети Глаши размечтался о тех временах, когда война стихнет и предложил ей уехать с ним в спокойный Саратов, пожить там в тишине и спокойствии, порадоваться саратовскому солнышку, красавице-Волге. Тетя Глаша совсем растрогалась. В Никите и многих его бойцах она видела близких, родных людей. Всей душой чувствовала, что о ней будут обязательно помнить и заботиться, как бы ни сложилась её и их судьба.
Когда Сережа с Никитой пришли к ней и рассказали честно и откровенно о своих планах, о приезде комбрига, тетя Глаша разрумянилась, словно её порадовали, осчастливили, дали возможность быть полезной и свершить справедливое возмездие.
По замыслу захватить объект надо было средь бела дня. Пока на блокпосту стояли солдаты из ВСУ, это было нереально. Но после прихода на него батальона «Азов» всё изменилось. Их смена совпала с объявлением очередного перемирия. Может поэтому они в первый же день стали демонстративно «проставляться» беспорядочным огнем из всех стволов.
Кроме того, боевики нарушили установившееся было правило пропускать мирных жителей, женщин, дедушек и бабушек, чьи семьи оказались разделенными непримиримой линией фронта. Часть жителей они пропускали, но при этом отбирали у них продукты и вещи, не гнушаясь разным барахлом. В течение нескольких дней ручеёк пересекающих линию фронта мирных жителей иссяк. Они переориентировались на блокпост в районе поселка Счастье, где проход был более безопасным. Это был дальний обход, люди теряли время, силы, но иного выхода не было.
Особо злобствовал высокий, крепкий телом «азовец», командир взвода, по кличке Шакал. Похоже, этот людоед даже гордился такой кличкой. Во время дежурства его взвода с блокпоста слышались пьяные выкрики, вселенский мат и утробный гогот перепившихся боевиков. Напившись, азовцы буквально сатанели. И после пика пьяных подвигов, сопровождавшихся беспорядочной стрельбой, пьяными воплями, боевики наконец выдыхались. На блокпосту после бессмысленной пальбы в белый свет наступала тишина, которую сменял нестройный топот и шарканье сапог приближавшейся смены.
На это и рассчитывал расчет Сережка. Его примитивный и дерзкий план состоял в том, чтобы напоить бандитов и взять блокпост без особого шума за полчаса до пересмены.
Предложения Сережки были примиттивно просты и рассчитаны на психологию этой безумной гражданской войны, на которой жестокость и насилие настаивались на пьяном угаре. Пьяные «нацики» всем коллективом входили в особое состояние, в своеобразную, созданную алкоголем дикую реальность, в которой они избавлялись от страха быть убитыми и обретали виртуально небывалую власть над «ватниками».
Центром психологического плана разведчика Якименко было пятнадцать бутылок водки и пара килограммов подкопченного сала. Попадание такого «комплекта» на вражеский блокпост за час до смены - вернейший способ превратить вражеский гарнизон в кучку сброда, в людей неспособных адекватно отреагировать на вторжение диверсантов. Штурм не включал артиллерийскую подготовку и стрельбу групп снайперов. Все выглядело так, словно далекий от военного дела специалист по борьбе с бандитскими группировками спланировал психологически проработанную акцию с воздействием на бандитов психотропных веществ, к которым отнесли водку знаменитого украинского разлива «Мягков».
Никита послал донесение и к концу дня получил ответ. Начальство план Сергея не поддержало, но не возражало, если они сами рискнут осуществить бесшумный захват объекта, а потом, в случае удачи, вызовут подмогу, либо оставят объект, выведя из строя и заминировав основные узлы обороны. На том и порешили. Единственное, что сумел выпросить Серега себе в помощь, это командирский АПС (автоматический пистолет Стечкина) в большущей пластиковой кобуре и ящик наступательных гранат РГД - 5.
Получив желанный «Стечкин», Сергей удалился в лесочек, расстелил на траве кусок ткани и принялся перебирать свое хозяйство. Вытащил длинноствольный пистолет из кобуры, попробовал его на вес - больше килограмма, разложил рядком коробчатые двухрядные магазины. Рядом уложил в каску новые, словно игрушечные, блестящие патроны 9х18. Перезарядил ими все обоймы. Со стороны можно было решить, что он вершит какой-то магический ритуал. На каждый патрон он заботливо дышал, потом протирал его белоснежным кусочком бинта, беззвучно шевелил губами, отсчитывая ровно двадцать штук в каждую обойму. Шептал каждому патрону ласково:
- Не подведи, пожалуйста, не подведи. Дай мне пожить еще немного, не дай мне погибнуть, прошу тебя. Ладненько? Ну, просто очень прошу...
Испытывал к этим крошечным орудиям смерти какое-то странное родственное чувство. В тот же день они отошли с Филимонычем подальше в лесополосу, где Сергей отстрелял целую обойму, исполняя его назойливое наставление:
− В ближнем бою ставь только на автомат (стрельбу очередями), иначе будет получаться один выстрел за две секунды. А тебе надо за секунду хотя бы две пули посылать…
ШТУРМ
Расчет оказался верен. Нацисты первым делом заставили, для проверки, не отравлена ли, выпить бабушку полстакана водки. Потом отобрали обе авоськи и вытолкнули ее за пределы блокпоста. Спустя полчаса, после того как демонстративно громко стенающая тетя Глаша, лишенная двух сеток с бутылками водки и двух шматов сала, проследовала через блокпост, оттуда послышался пьяный гогот. Через сорок минут, за час до пересмены, к блокпосту проследовал велосипед с бестолковой женщиной, наряженной в лиловый жакет, коричневые чулки и черную юбку ниже колен. Седые букли небрежно завитых волос, падающие на тщательно выбритые и нарумяненные щеки, огромные солнцезащитные очки довершали картину эксцентричной бабули, решившей проехать через пьяный блокпост. Это был Серега, под его жакетом на уровне живота едва просматривались две выпуклости - АПС и гранатная сумка, подвязанные к поясу на капроновой веревке.
Никита и пятеро бойцов сели в две старенькие машины, припрятанные в перелеске. Это было тяжелое ожидание. Когда рядом с машинами громко заверещал сверчок, сапер Яша нервно передернул затвор, вгоняя патрон в патронник. Сверчок мгновенно замолчал, и Никита стал про себя считать секунды. На счет сорок пять со стороны блокпоста послышались частые, слитные пистолетные выстрелы. Обе машины с оговоренным интервалом в сорок метров рванули по шоссе, в каждое мгновение готовясь получить очередь в лобовое стекло.
На блокпосту их ожидал Сергей. Его палец судорожно нажимал на спусковой крючок. Патроны давно закончились. Да и стрелять было не в кого. Живых на блокпосту не осталось. Окопы вокруг блокпоста тоже оказались покинутыми. Видно, оставшиеся в них боевики благоразумно решили в бой не вступать.
Вражеский блокпост, их вожделенная цель, был взят вопреки всякой военной логике, как и многое другое, что случалось на этой безумной войне. Никита сразу приказал собрать все боеприпасы, что могли бы им пригодиться. Благо все оружие, которым воевали они и ВСУ было советского производства, все выпускалось одними и теми же предприятиями. И кто знал, что этим оружием будут друг друга истреблять люди, бывшие совсем недавно гражданами одной страны…
Среди трофеев оказалось два стареньких крупнокалиберных пулемета ДШК. Их прихватили с собой, вместе со снаряженными пулеметными лентами
В нишах, вырытых рядом окопов обнаружилось четырнадцать противопехотных мин и два ящика наступательных гранат. Мастер-взрывник Яша Погосян тут же расставил дюжину растяжек, подготовил мины к подрыву.
Через три часа ополченцы уже отбивали контратаку озверевших националистов. Никита знал, что совсем недавно батальон «Азов» преобразовали полк, набрав в него, по выражению Филимоныча, «отборную нечисть».
О том что они разворотили осиное гнездо, ополченцы поняли спустя несколько часов после «халявного» захвата блокпоста. А это было крайне неприятно, поскольку к боевикам стала присоединяться бронетехника украинской армии. В бинокль можно было наблюдать, как позади позиций батальона «Азов» начали устанавливать восьмидесятидвухмиллиметровые минометы и подтащили несметное количество ящиков с минами. Эти обстрелы можно было бы стерпеть, если бы через пару часов враги не привезли стодвадцатимиллиметровый миномет. А это стало для ополченцев настоящей трагедией. Потому что стодвадатимиллиметровая мина это «не просто убийца, а стиратель жизни», как выразился Сергей Якименко. Скоро появились танки. Один из них выполз прямо на шоссе и стал бить прямой наводкой метров с восьмисот. Спасения не было.
И Никита дал приказ на отход на свои позиции. Собственно, такой вариант он заранее согласовал с комбригом.
Через двадцать минут люди покинули блокпост. И вовремя. С запада послышался рев танковых моторов, в небе вновь завыли мины стодвадцатого калибра.
К своим позициям бежали врассыпную, опасаясь пулеметных очередей в спину. Среди вернувшихся не досчитались только Сережку… Все видели, как он выходил демонстративно неспешной походкой с вражеского блокпоста. Потом Яша вспомнил, что он зачем-то возвращался, похоже, что-то он там забыл.
Филимоныч, шедший в замыкающий группе успокоил:
- Сережка шустряк, вернется. Не может он просто так пропасть.
Сергей Якименко не вернулся.
Потом выяснилось, что вернулся он за забытой коробкой с автоматными патронами калибра 7,62, которые были для него манной небесной. Не мог он их оставить. На выходе из блокпоста 13, он нутром почувствовал грозную опасность и побежал к своим что есть сил. В этот момент его накрыла коварная мина из «василька», рванувшая прямо над головой. Сергей провалился в темный грохочущий мир, за долю секунды успев понять, что ему грозит самая главная и самая страшная опасность − попасть в плен…
Первым его движением после возвращения сознания стала попытка вытянуть из разгрузки гранату с ввинченным взрывателем и выдернуть чеку. Он успел это сделать, успел страстно поблагодарить все Высшие силы, что дали ему этот славный шанс − умереть достойно.
Никита сел было за рацию, чтобы доложить комбату об исполнении задуманного, как вдруг услышал ропот своих бойцов. Все они столпились у переднего ряда бетонных блоков. Никита поднял бинокль и, предчувствуя самое для него страшное, омертвевшими руками навел резкость. Новенький элитный охотничий бинокль - подарок командира батальона «Заря» сыграл с ним злую шутку, словно кто-то невидимый нанес удар глубоко в самый центр его тела, со злобной силой, не оставляющей шансов на исцеление.
В окуляры было отчетливо видно как на верхний, третий ряд блоков блокпоста 13 подняли, словно большую тряпичную куклу, бесформенное тело, обернутое в разодранный камуфляж. О том, что этот окровавленный кусок плоти совсем недавно был человеком, говорила неестественным образом вывернутая рука, свесившаяся с самого верха и оставившая кровавый след на щербинках бетона. Не было сомнений и в том, чья это была рука. Многократное увеличение окуляров позволяло рассмотреть татуировку на тыльной стороне ладони - лучи восходящего солнца и радиальное расположение букв «ЗАРЯ». Это был его друг, ставший в эти дни прозрения частичкой его «я», разведчик Сергей Якименко.
И вот теперь его тело висит на бетонной стенке. Над ним глумились нелюди, которых теперь ему, Никите, надлежало наказать. За это он должен, просто обязан наказать их смертью. С этой самой минуты это стало для него самой важной в мире целью, главной молитвой. Весь мир вокруг стал другим, призрачным, нереальным. Он обращался с молитвой, просил Господа Бога - дать ему шанс, пусть самый малый − ворваться на вражеский блокпост, истребить врага, забрать тело друга и похоронить с воинскими почестями. Все остальное остановилось и превратилось в серо-белые плоские декорации игрушечного мира. Где-то глубоко внутри утвердилась уверенность - он все сможет, он отомстит этим подонкам и похоронит тело друга достойно, как он того заслуживает. И уйдет его друг в могилу отмщенным, успокоенным.
Никита сжал бинокль, ощутив, как из под ногтей левой руки продавилась яркая, с оранжевым отсветом кровь.
Почувствовал как качнулась земля и, чтобы позорно не свалиться, сполз вдоль бетонной стенки. Словно через толстый слой ваты услышал, как заработал «утес» и в такт ему застучали, зловещим рокотом разрезали воздух все 19 «калашниковых» его товарищей.
Удушливая волна накатила таким непреодолимым валом, что стало трудно дышать. Казалось, мир вокруг рухнул и никак не желал восстанавливаться. Все стало серым ненадежным, хрупким…
ДАТЬ ШАНС
Никита прополз расстояние до «утеса», на корточках оббежал, старательно пригнувшись, всех стрелявших, собрал всех в кружок и скомандовал: всем выполнять его приказ. Потом снял с себя бронежилет. Отложил в сторону свой автомат. Собрал в сумку от противогаза дюжину наступательных гранат. Одну - Ф-1 с ввернутым взрывателем уложил в левый карманчик разгрузки. Затем добавил к своему Макарову изъятый у Филимоныча еще один пистолет, постарше возрастом, весь истертый до матовой серости, положил в правый боковой карманчик разгрузки три запасных обоймы. Вспомнились слова Филимоныча, всего неделю назад наставлявшего новичков, из которых половина не прошла службу в армии:
− Выбросьте из головы все картинки из фильмов, как там от взрыва гранаты на десять метров тела людей летят и пламя все вокруг сжигает. Все это пиротехника. Сам взрыв - простой хлопок, никакого пламени, и осколки, если даже очень захочешь, не заметишь. Зато если граната внутри комнаты рванет, то давлением может просто мозги выдавить. И запомните, в наступательной гранате РГД-5 взрывчатки в два раза больше, чем в оборонительной - 110 граммов. А в Ф-1, всего шестьдесят граммов. Зато от взрыва Ф-1 осколок может на двести метров пролететь. А от РГД-5 - всего на тридцать. А потому, если в разведку идешь - побольше наступательных и Ф-1 одну прозапас, для себя - поскольку в плен к уродам сдаваться нельзя, это запомните. Её, спасительницу, надо всегда в самом удобном месте держать, в разгрузке - поближе к сердцу и обязательно - с ввинченным взрывателем.
Никита, ругая себя, все же медлил, где-то глубоко внутри зрел и наливался силой облик Сережки, живой, бодрый, словно вселившийся в сознание, вошедший в душу и плоть. В замедленном темпе вскрыл гранатный ящик, одну за другой выковыривал пластиковые заглушки из тел легких для его руки, казавшиеся почти невесомыми гранаты, ввинчивал в отверстия взрыватели УЗРГМ-2.
Уподобляясь Васильичу, главному спецу по огневой подготовке, взял один из запалов, отогнул усики, выдернул чеку и бросил далеко за обочину. Раздался громкий хлопок. Живем! Значит партия взрывателей в норме.
Потом вновь перебрал свои любимые РГД-5. Взвешивал каждую зеленую тушку с твердым глянцевым ободком посередине. Аккуратно вынимал заглушки и ввинчивал в отверстия серебристые запалы с ребристой головкой. Каждую гранату ласково гладил, как любимого домашнего зверька. Гранаты отсвечивали ему глянцевыми боками и при укладке в гранатную сумку, глухими благодарственными звуками.
Воспользовавшись паузой в артобстреле (похоже, нацисты подсчитывали свои потери), собрал всех бойцов вокруг себя. Пояснил:
− Минут через сорок ударим по ним из всех стволов. Главное - у нас есть два восьмидесятимиллиметровых миномета и девяносто восемь мин. Их хватит на десять минут стрельбы. Так что «духи» ( сам не понял, почему назвал тех «духами») залягут в траншеи и минут десять не смогут поднять головы.
Мы с Льюисом и Макаром проползем слева от дороги вперед метров на сто. Вот тогда дам вам отмашку. Дальше поползу один. И мне потребуется 10 минут поддержки огнем. Когда Макар, а потом Льюис сделают по два выстрела из РПГ-7 − бейте из всех стволов. Патронов не жалеть. Я доползу и положу всех гадов гранатами. Как услышите взрывы и пистолетную стрельбу - срывайтесь и вперед! Не сомневайтесь, я управлюсь и дождусь вас там… И тело Сергея заберем, похороним достойно.
Никита полз по небольшой поливной канаве, отрытой трактором для полива лесопосадок, как казалось, совсем недавно. Время непостижимым образом изменилось. Все события, люди, мелкие кузнечики в пожелтевшей траве стали двигаться медленно, лениво, словно заснули. Воздух уплотнился, превратился в густую осязаемую субстанцию, которую надо было преодолевать с серьезным усилием. Повернувшись вправо и назад, Никита увидел, как в замедленном кино, две гранатометные вспышки, выбросившие фугасные снаряды в сторону проклятого блокпоста. Понял, что пришел его черед. Встал на четвереньки и побежал. Вспомнились веселые детские гонки по пляжу по желтому карьерному песку в родном Затоне. У него получалось тогда быстрее всех…
Выручало и то, что он еще на учебке научился бросать макеты гранат дальше всех. Пристроившись за едва приметным земельным холмиком, разложил неровными рядками гранаты с заранее ввинченными запалами. Выверенными движениями распрямил запальные усики.
Когда бросал первую округлую «посылку» из положения лежа, совсем рядом натужно затренькали пули: его заметили. Зато третью и четвертую гранаты он бросал стоя в полный рост.
Боковым зрением, наклоняясь за очередной гранатной тушкой замечал, что каждая брошенная граната была густо замазана его кровью. Похоже правую ладонь он серьезно порезал, когда бежал на четвереньках. А сейчас, в состоянии восторга и в замедленном темпе увидел, как летящее округлое тело гранаты сбросило с себя каплю густой темной крови, черным пятнышком мелькнувшее на фоне белесого неба. Руки сами выполняли задуманный план четко и быстро. Совершенно отдельно от тела напористым потоком шли мысли, губы непроизвольно выдавали слова, больше похожие на странную молитву:
- Господи, освяти кровь мою! Дай мне сил покарать этих нелюдей!
Всё последующее вспоминалось одной колеблющейся деформированной картиной, словно отраженный горячий воздух, покидая землю, горячий асфальт, дымящиеся серой пылью сколотые бетонные блоки, расплавил и исказил картину смерти и разрушений. Перед глазами колебались струи горячего воздуха и воспаряли вверх, милосердно размазывая изображения разбросанных окровавленных трупов в обрамлении мелких осколков бетона, скомканных кусков обмундирования, расщепленных и разбитых автоматов, лежащего на боку безоткатного орудия. В руках у Никиты было по пистолету. Каждый из них с непостижимой скоростью выбрасывал пули, Никита выстрелов не слышал, только ощущал рывки ствольных коробок, отбивающих такт смертельной музыки.
Слух не воспринимал криков и стонов раненых, контуженных. В голове звучал лишь голос старого вояки Филимоныча:
− Контрольный в голову - это обязательно. А то раненый дух очухается и шмальнет тебе в спину. Контрольный… Держи это в свое башке как «Отче наш»…
Через несколько минут увидел, как толпой на проклятый блокпост вбегали ополченцы, его бойцы с Филимонычем во главе. Обрадоваться этому он не успел, так как внутри щелкнул какой-то переключатель и кто-то невидимый выдернул изнутри жизненный стержень. Дальнейшее он помнил какими-то рваными фрагментами. Словно неведомые силы превратили его в бездушного оператора, ведущего документальную съемку на редкость кровавой войны. Он попытался взвалить на себя тело Сережки, но его тут же качнуло в сторону и бросило на асфальт. Теперь время побежало по другой траектории - все люди, ополченцы во главе с Филимонычем стали двигаться многократно быстрее, чем он. Всего минуту назад казалось, что они еле передвигают ноги, вяло лениво перепрыгивают через разбросанные по блокпосту тела. Теперь же все вокруг ускорилось. Сознание его только автоматически отмечало, что его поддерживают и подталкивают, а сам он натужно передвигает по асфальту онемевшие ноги. Филимоныч скрипучим голосом покрикивал:
− Щас стодвадцатыми жахнут, всех порубают. Все бегом, бегом, кто ишшо пожить жалает!
Они успели...
Первые мины завыли в воздухе, когда они уже миновали ржавый обгоревший остов длинномера, означавшего границу их обороны. Все были живы. Все девятнадцать бойцов. Двадцатый, Сережа Якименко, чье тело сейчас нести четверо бойцов, тоже был с ними, мертвый, но его тело Никита с бойцами смог спасти от издевательств, от невыносимой пытки, на которую способны только нелюди. Они заплатили за все.
Ополченцы сползли в придорожные кюветы, оттуда - в окопы, кустарник и лесопосадки, спасаясь от бешеного артобстрела, от смертельных осколков, прилетавших со всех сторон. И тут контрудар нанесли танки с намалеванными звериными мордами. Первая группа из трех танков шла прямо по шоссе. Следом, прижимаясь к обочинам, двигались боевые машины пехоты. Левый из головных танков напоролся на фугас, выбросивший вверх и влево облако жирного черного дыма с вкраплениями ярко-оранжевых всполохов. Тело танка лениво взлетело в воздух и боком приземлилось на обочину. Справа из лесопосадок разом выстрелили два факела пламени - это сработали СПГ-9. Шедший в центре танк осел и будто ткнулся в невидимую стену. Через несколько секунд чудовищной силы взрыв сорвал башню и бросил ее вперед на двадцать метров.
Огромная многотонная башня с толстым длинным стволом орудия летела медленно, вращаясь подобно брошенной детской игрушке на игрушечной войне. Из нее выпали человеческие останки, словно кто-то решил, что отслужившую марионетку можно выбросить из этой заканчивающейся игры.
Никита, чей мозг уже не успевал верно оценивать происходящее, в этот момент пробился наконец по рации в дивизион ополченческих гаубиц. Прокричал в микрофон что-то невнятное, но означавшее гибель всех его людей, если не будет артиллерийской поддержки. Отмечал, словно со стороны ход боя. Вот левый танк дважды выстрелил по обнаружившим себя гранатометчикам. Двое из них, включая Николая, свалились, словно кто-то невидимый с чудовищной силой отбросил их тела в разные стороны. Тяжелый танковый снаряд, летящий с огромной скоростью, срезал ему правую ногу и, не разорвавшись, ушел через лесополосу в степь.
Обходя подбитые танки, на первый план выдвинулись вражеские боевые машины пехоты. Чувствовалось, что в этих грозных машинах были лучшие механики-водители и операторы наводчики. Крупнокалиберные танковые пулеметы очень точно ударили по позициям укрепрайона 14,5 мм пулями, пробивающими насквозь мешки с песком, разбивающие в мелкие куски остатки бетонных блоков, Никита только успел скомандовать всем обороняющимся покинуть ячейки, отойти в окопы и вырытые щели.
− Неужели конец, неужели он, Никита, не справится? Неужели слезы женщин, целовавших его руки, растворились, ушли в песок, канули в бездну? - Горечь от украденной победы ударила в мозг. Комвзвода выпрямился в полный рост и побежал к ячейкам, в которых были тщательно замаскированы пульты для подрыва фугасов. Надеялся, что взорвав фугасы даже на некотором отдалении от БМП удастся сбить прицелы и пугнуть матерого врага.
Его заметили и стали бить прицельно. Горячие волны от пролетающих у виска пуль обжигали словно плазменные предвестники неминуемой смерти. Но какая-то высшая сила берегла Никиту. Видно, не все он еще сделал из предназначенного.
Об этом же подумал Васильич, нажимая на заветные кнопки подрыва фугасов.
Об этом думал и бронебойщик Федор, несмотря на истошные крики своего второго номера Мити: «Стреляй, дядя Федя! Ведь помрем! Все помрем!»
В этот критический момент четко, с ровным интервалом, несколько раз ударило его легендарное ружье. Первая бронебойно-зажигательная пуля пробила броню левого БТРа, угодила в механика-водителя и застряла в броне у ящика с боезапасом. Вторая ударила в височную кость командира машины. После двух последующих попаданий БМП густо задымила и, съехав на левую сторону от дороги, ткнулась в мясистый ствол придорожной осины.
Вторая БТР-80 дала задний ход. Видно, механик-водитель почуял запах смерти. На той стороне хорошо знали о бронебойщике, который не давал никаких шансов прорыва. Наводчик стал лихорадочно разворачивать ствол пулемета в поисках бронебойщика. Но было поздно. Пуля ударила со стороны механика-водителя, разбила приборную доску и зашипела в боеукладке. Первым из БМП выскочил командир, вытолкнув свое непослушное, скованное страхом тело через полукруглый люк . За ним через бортовые двери посыпались остальные десантники. Последний из них ухватил раненого механика-водителя и потащил к выходу. В этот момент сработал взрыватель одной из трех противопехотных мин, опрометчиво уложенных в боеукладке. Бронированная машина, словно живой раненый монстр присела, прижалась к асфальту шоссе и через долю секунды, срывая приоткрытые люк и бронированные двери, выбросила два могучих факела пламени, смешанных с черным дымом. Звук взрыва, разрывая перепонки, прозвучал словно слитный звук сотни литавров сошедших с ума военных оркестров.
В этот момент вся земля вокруг вражеских позиций начала медленно, словно в замедленном кино подниматься выше, выше, покрывая все пространство вокруг черной россыпью осколков, смешанных с жирным донбасским черноземом. Это ударила артиллерия ополченцев. Знаменитый командир отдельной артиллерийской бригады Александр Бабич наконец решил сказать свое веское слово. Над позициями ВСУ зависло два беспилотника необычной формы.
- Наши! Это наши корректировщики, - закричал мальчишеским срывающимся голосом новобранец.
Вражеская атака захлебнулась кровью атакующих. Около чадящего БТРа кто-то громким мальчишеским голосом кричал с надрывом - просил о помощи. Но никто на помощь не спешил. Все знали и ощущали - прощения и снисхождения не будет. Высовываться под огонь никак нельзя…
СИЛА ЖИЗНИ
Никита был жив, только получил несколько касательных ранений. То что он остался жив после второго штурма блокпоста 13, всем казалось чудом. Он упал, прополз несколько метров и скатился за обочину, в придорожную канаву:
- Нет, ребята, еще не выполнил я своего предназначения - дать шанс. А тем, со звериным оскалом, брошу одно, презрительное - не достанете вы меня, не надейтесь.
Только судьба распорядилась иначе. Когда обессилевший Никита прилег в ложбинку в нескольких метрах от позиций , а Петя Захватов побежал за порцией воды для него, в трех метрах рванула последняя в этом бою мина, стодвадцатая… Через минуту едкий дым рассеялся и Филимоныч подбежал к распластанному телу - у комвзвода шла кровь горлом и из ушей. Петя, застывший с флягой в руке у ложбинки, осипшим плаксивым голосом сказал:
- Ну вот, теперь встретятся на том свете два друга, Никита и Серега, никак видно не могут расстаться…
Через сорок минут Никиту, Николая и еще двух раненых гранатометчиков увезли в госпиталь в Стаханов. Мало кто верил, что тяжело раненые выживут…
Никита был контужен, сгоревшая оборванная одежда клочьями свисала с носилок. Один из бойцов, грузивших раненых в машину, сообщил, что с комвзвода клочьями слезала обгоревшая кожа…
В темноте беспамятства перед Никитой метались знакомые лица живых и мертвых. Среди них на первом плане - Сережка Якименко. Оторвавшись от созерцания собственной татуировки «ЗАРЯ», он поднял на него взгляд, в котором непонимание и отрешенность сменились осмыслением случившегося. Этот взгляд наполнился какой-то внутренней силой и благодарностью: «Спасибо, Брат!»
Несколько раз в палату приходили его фронтовые друзья. Первым пришел Петр Васильевич Наливайко. Долго сидел на заботливо пододвинутом медсестрой стуле и всматривался в лицо больного. Натужно кашлял и рассказывал, как после тяжелых боев и его ранения на их участке фронта неожиданно установилась тишина. К ним стали заглядывать разные комиссии из ОБСЕ. Седовласые эксперты ходили по укрепрайону, замеряли глубину воронок, цокали языками и что-то лопотали по-своему. Комбриг потом рассказал - наблюдатели заявляли, что ранее не видели таких ожесточенных боев и обилия воронок от снарядов и мин. Они посчитали, что все защитники укрепрайона должны были погибнуть.
На следующий день пришел Филимоныч. Постоял у дверей, разминая красноверхую кубанку в руках. Потом помахал призывно рукой и в палату бочком вошла тетя Глаша. Она робким шагами подошла к кровати и порывистым движением попыталась обнять раненого. Мгновением ощутила исходящий от него дух тления и зарыдала во весь голос. Медсестра и Филимоныч вывели ее в коридор успокаивать. А в Никите боль от неловких движений тети Глаши лишь пробудила желание закрыть глаза и поплыть по волнам детских воспоминаний о солнечных днях на берегу Волги в Затоне, о живых струйках воды, омывающих ноги… Он любил это воспоминание, эту живую картинку из детства. Одновременно он понимал, что картинка эта влечет, манит его в тот мир, в котором не будет боли, операций, капельниц и жгуче болезненных отдираний бинтов от гноящихся ран.
Последними ночами Никита впадал в странное, тревожное состояние. Чаще всего приходил Сережа Якименко, садился на краешек кровати и благодарил, заглядывал в глаза. Ругал себя за промашку с возвратом на проклятый блокпост. Уходил, прощаясь, одним движением отталкиваясь от панцирной сетки: «Держись, Брат!»
Потом все закрывал черным куполом большой бесшумный взрыв. И Никита проваливался в черную удушливую пустоту, откуда выкарабкивался с трудом, теряя последние силы.
Врачи, выведя его из комы, надеялись на постепенное восстановление всего организма. Возвращалась память, заботливо показывая важные моменты, вехи его жизненного пути. Однако тяжелая контузия и полное истощение всех сил сводили на нет усилия медиков и его собственного организма.
Никита угасал.
Сознание работало предельно четко, пронзительно высвечивая картины из прошлого. А настоящее воспринималось отстраненно, словно Никита со стороны наблюдал за своим телом в старой больничной палате с облупившимся потолком и сырым, пахнувшим плесенью воздухом. Однажды утром, во время врачебного обхода, Никита услышал спор врачей, один из которых настаивал на его перевозке в Ростов на Дону. Второй голос, принадлежащий главному врачу, утверждал - пациент просто не выдержит этого переезда. Никита воспринял этот спор как свершившийся вердикт, но не испытал при этом ни отчаяния, ни горечи. Где-то глубоко жило покрывающее все боли и невзгоды осознание - он исполнил свой долг достойно. И теперь не так уж важен финал его жизни…
Как выяснилось, не так думал об этом другой человек, судьба которого прошла по касательной, но потом какой-то неведомой силой развернулась в его сторону. Произошло это в тот момент, когда Никита уже устал бороться. Этот человек, Марина, словно фея из сказки, оказалась неожиданно сидящей на краешке его кровати и держащей его правую ладонь своей мягкой теплой рукой. Её горячие слезы струйками потекли на его руку и случилось чудо. Никита вдруг ощутил, что тепло соленых струек превращается в жизненный сок, который побежал от ее ладони внутрь его тела. Вот этот жизненный сок достиг сердца, и оно заработало с новой силой, ритмично, уверенно направляя поток крови в мозг, желудок, в мышцы. Что за несусветскую глупость говорят кардиохирурги о сердце как о насосе для перекачки крови. Неправда! Сердце повинуется Душе и еще каким-то таинственным, неведомым силам. Сердце способно решать - жить ему или не жить. Сердце может отторгнуть жизнь, а может и принять жизненный сок и направить живительную силу, возрождая бережно и нежно каждую клеточку. Марина невольно ощутила этот ток жизненного сока и смущенно опустила руку. Никита пробормотал:
- Нет-нет, наоборот держи меня покрепче. Тогда, может, останусь в этом мире. - Так пролетело несколько минут. Щеки раненого слегка порозовели, с них разом ушла мертвенная бледность, синюшные губы налились свежей кровью, - А чем так вкусно пахнет? Неужели это те самые блинчики со сметаной и медом?
Марина быстрыми порывистыми движениями стала доставать и укладывать на тумбочку стопки блинов на тарелочке, сметану, баночку с медом, малосольные огурчики. Решительно наклонилась над раненым, подложила дополнительную подушку под голову, и поднесла верхний румяный блин к его губам.
Никита проглотил его так, словно впервые за последние годы ощутил настоящий вкус еды, вкус жизни.
После третьего блина Никита обессилено откинулся на подушку:
- Прости меня, пожалуйста, сколько дней прошло со дня гибели твоего Николая? Наверное, скоро 9 дней отмечать…
- Через неделю будет сорок дней. Будем поминать… Но ты не смущайся. Николай успел тебя по-настоящему полюбить. Он мне рассказал, как ты его хотел отправить со своего участка, поскольку знал, что там бойня будет. Говорил, что ему белой завистью завидуешь и хочешь его спасти. Благодарен он тебе за это, - Марина зачерпнула ложечку меда. Ты меня прости, я слишком сильно горевала. А так нельзя, за тобой надо было ухаживать. Ведь вся твоя родня там, в Саратове. Ты не только им - нам всем живой нужен. Нельзя, чтобы ты вслед за Николаем ушел. Понимаешь - нельзя! Ты нужен! О тебе столько людей думает, и так Бога просят, чтобы дал тебе жизнь!
С этого дня Никита обрел новое жизненное измерение, почувствовал особый вкус жизни. Время, протекавшее в последние дни и недели тягуче и монотонно, вдруг оживилось, словно, в его слабеющую речушку сильным притоком влилась другая, более могучая река, дающая новое мощное течение.
Ночные беседы с Сергеем Якименко прекратились. Изредка, просыпаясь среди ночи, Никита слышал удаляющий голос: «Спасибо, Брат!!!»
Марина стала приходить каждый день, принося в каждое посещение особым образом приготовленные блюда. Поясняла - все боевые друзья добывали ей продукты, щедро снабжали деньгами. Больше всех старались два ветерана Петр Васильич и, конечно же, Филимоныч. Несколько раз приезжала тетя Глаша, привозила молоко и сливки от подаренной ей ополченцами молодой буренки. Марина щедро угощала всех пятерых соседей по палате, благо продуктов хватало.
Просыпаясь ранним утром, Никита просил всех святых, чтобы сегодня опять пришла Марина. Ему нужно было только одно - уловить ее взгляд, ощутить исходящий от нее аромат, силу энергии жизни… Каждый ее уход казался ему жизненной трагедией, которую предстояло переживать бесконечно долго - до следующего дня… Однажды он записал в своем заветном блокноте:
- Неожиданно, на самой грани жизни между мной и Мариной выросло бесплотное связующее жизненное полотно. Оно бесплотно, но всесильно, сумев забрать меня из объятий смерти. Это какая-то мистическая, могучая жизненная сила, завораживающая своим величием, Спасибо тебе, Господи, за саму возможность ощутить это!
ГЛАЗА ДЕТЕЙ ВОЙНЫ
Никита начал вставать и попытался ходить. Ему было очень важно избавиться от унизительных хлопот, когда ему приносили и подкладывали судно. Непривычно и тяжело было справлять нужду. Все эти процедуры лишали сил, притормаживали надежды и навевали образы инвалидов, заполонивших Россию после Великой Отечественной войны. Эти сцены увидел комвзвода в одном из современных фильмов и воспоминания об этом фильме навязчивой волной накрывали его, принося боль и сомнения. Он словно вновь встал перед новой тревожной необходимостью выбора.
Но этот выбор за него сделал кто-то другой. А случилось это так.
Однажды ранним утром в палату Никиты вошла Марина, привычным жестом приоткрыв дверь и пронеся к никитиной тумбочке банки и тарелочки с кулинарными изысками. Однако дверь она необычным образом оставила открытой, что никак не соответствовало ее аккуратным привычкам. В оставшейся открытой двери очень осторожно проявились детские глаза. Комвзвода эти глаза отметил и привычно повернул лицо к Марине, намереваясь хотя бы взглядом раскрыть свою благодарность. Но через секунду глаза вернулись к двери, потому что следом за одной парой детских глаз на нем сосредоточили небывалую силу внимания еще две пары детских глаз. Они смотрели с грустной надеждой и глубинной мудростью, свойственной только детям, увидевшим лики войны и познавшим горечь утрат, еще не ощутив радостей обычной человеческой жизни.
Трое детей, незаметными движениями подталкивая друг друга, вошли в палату. Три детских голоса сказали «Здравствуйте». Дети подошли к Марине, раскладывающей продукты у тумбочки Никиты, и остановились в смущении. Подошедший первым мальчик лет семи представился:
- Товарищ командир, меня зовут Семен, а Марина моя мама. Со мной вот еще сестренка Ирина и мой новый братик, Миша. Стоящий рядом мальчик лет пяти неловко повернулся правым боком к кровати и Никита увидел, что у мальчика нет правой руки. Грубо наложенные на культю швы выше локтя были пронзительно ярко освещены солнечным лучиком, заглянувшим в больничное окно. В сознании мальчика сохранилось инстинктивное мужское правило, привитое погибшими родителями - пожать руку. Теперь правой руки не было. Один из осколков крупнокалиберного снаряда срезал ее начисто. Остальные осколки убили Мишиных родителей, младшего братика, бабушку и дедушку. Семья в момент прилета снаряда собралась ужинать. Все сидели за одним столом. Только Миша пошел открывать дверь своему другу из соседнего подъезда. Благодаря этому он остался жив, потеряв руку.
Миша покраснел и неловким движением развернулся, протянул для рукопожатия левую руку.
На минуту в палате зависла тишина. Потом Никита неловким рывком поднялся с постели, качнулся, наклонился вперед, прижав руками малышню к себе:
- Как же я вас всех люблю, детки! Как я благодарен, что вы пришли меня навестить!
Комвзвода потом еще много говорил с детьми , расспрашивал, шутил. Но в голове его уже созревал план, словно зазвучала музыка, призывающая в дальний поход. А сознание уже прорабатывало решение - как детей увезти с этой войны. Надо эти детские глаза запомнить на всю жизнь и сделать все, чтобы в детских глазах не отражалось столько горя. А самое главное − эти три пары глаз в будущем должны отразить благодарность за отцовскую защиту, за отцовскую щедрость и доброту. Почувствовал − эта цель с лихвой перекрывает его неудовлетворенное чувства долга и ответственности за судьбы людские, которые он взвалил на себя.
Никита увлеченно рассказывал детям о своей Родине, о Саратове, о матушке-Волге, о золотистом песочке на пляже, о шикарных речных островах и протоках. Прощаясь, посмотрел в глаза каждому:
- Я вас очень прошу поехать со мной в Саратов. Я обещаю вам, что очень скоро выздоровлю, и мы вместе поедем на мою родину. Там нет войны, дети играют на площадках, ходят в кукольные театры, едят мороженое, его в каждом киоске продают. Клянусь, вам очень понравится.
Когда дети прощались, где-то вдалеке разорвался снаряд. Маленький Миша упал первым и закрыл голову левой ладошкой. На культе правой руки, которой он порывистым движением нечаянно задел разбитый придорожный бордюр, медленно налились кровяные капли.
Ирочка прощалась с дядей Никитой последней. Помяла обеими ручками его все еще одутловатую, непослушную левую ладонь:
- Дядя Никита, наш папочка улетел на небушко. А здесь, на земле, у нас нет папы. Ты мог бы нам стать папой? Ведь ты был папиным другом!
Никита почувствовал, как земля плавно и мягко качнулась, приподняла ставшее невесомым тело:
- Дорогая моя Ирочка, я очень буду просить вашу маму, Марину, чтобы согласилась стать моей женой. И если она согласится, то ваш папа и мой друг Николай там, на небесах, очень порадуется. А вы уж меня поддержите и попросите вашу маму, чтобы мы все вместе стали дружно жить одной семьею - ты, Семен, Миша, мама и я…
Через три дня Никита настоял на выписке из больницы и стал собираться в родной Саратов.
Вечером третьего дня комвзвода в новенькой униформе зашел в палату попрощаться. В ней было шумно и дымно. Выздоравливающие не спешили брать в руки костыли и выходить в курилку. В это время посетителей становилось намного меньше, чем днем. Дверь открылась так, словно в короткий миг успел прозвучать торжественный победный марш. В палату неспешно вошел грузной походкой командир первой особой бригады полковник Бабич. Был он, что называется, при параде - в хорошо подогнанной форме с полковничьими погонами и с двумя орденами Красной Звезды и Георгиевским крестом. Александр Федорович махнул рукой, демонстративно показывая, что в палате курить нельзя. Прищурился, ища взглядом кого-то. Остановившиеся на Никите глаза потеплели. Зычным басовитым голосом комбриг провозгласил:
- Все, кто может, встаньте и поклонитесь этому герою, Никите Евграфову, командиру блокпоста. А кто не может встать, мысленно поблагодарите от всей души этого человека. Он и его бойцы всех нас спасли, и заплатили они за то дорогую цену. Они всем нам дали шанс выжить и победить!
САРАТОВСКИЙ КУДЕСНИК
Наша встреча с Никитой Евграфовым состоялась на фоне увядания общественного интереса к проблемам войны и выживания на юго-востоке Украины. У многих русских людей не сложилось понимание смысла войны на Донбассе. Многие, а быть может большинство, живут по законам мира потребления. В современном мире так уж сложилось - интерес подогревается яркими картинками на телевидении, показом масштабных жертв, разрушений, крови, насилия. Но вот в другой земной точке вспыхивает очередной кровавый конфликт - и интерес падает. Россия вошла в зону «общественной психологии попкорна»: чем больше сцен насилия, убийств, ярких страстей на очередном показе фильма в кинотеатре, тем больше попкорна потребляют зрители. У обслуги кинотеатров есть самый верный способ измерить интерес к фильму (а следовательно и выручку), количеством потребленного попкорна. Так что, выражаясь словами Никиты: «Потребление попкорна по поводу войны на Украине резко упало, грустно - но факт».
Никита энергично поднимался на наш четвертый этаж, обогнав меня на целый лестничный пролет.
- Простите, задумался. Знаете, с некоторых пор мозг у меня находится в процессе непрерывной работы. Ищу решения некоторых задач, преимущественно технических, иногда это скучная логистика. Но главное, что меня сейчас прямо-таки жжет, это чем могу помочь людям с Донбасса. Вы уже знаете, что почти год я воевал там добровольцем, был дважды ранен. Получил Георгиевский крест. Потом несколько раз отвозил туда гуманитарную помощь. Теперь вот взял паузу. Решил подзаработать денег, чтобы быть не просто свободным, но свободным в поступках, в умении влиять на некоторые процессы. Но об этом позже.
Как выяснилось, Никита - успешный предприниматель. Сумел раскрутить оригинальную, не имеющую аналогов технологию энергосбережения. У многих производственников и ученых его идеи вызвали сомнения. Но для Никиты чужие сомнения не значили ровно ничего.
Выяснилось, что он за последние полгода выполнил ряд контрактов с предприятиями и фирмами по энергосбережению - до двадцати процентов. Причем оплата его работ осуществляется заказчиком только после того, как созданная им система в течение трех месяцев будет экономить более 20% электроэнергии.
В монтируемых им комплексах применяются как известные технологии, например, установка энергосберегающих ламп освещения по датчикам движения, так и неизвестные ранее приборы, снижающие расход энергии непостижимым образом. Сотрудники электросетей, подозревая, что снижение расхода энергии означает хитроумный обман счетчиков, учинили серию проверок и убедилось - да есть у Никиты и его компании «ноу хау». Он назвал свои приборы «никоэкономайзерами». Более пяти десятков блестяще выполненных контрактов принесли Никите известность и деньги. Только делиться своими секретами он не стал ни с кем. Просто прокомментировал:
- Когда стал вникать в процессы генерации, в принципы работы разных электрических приборов (не только электрических двигателей, конденсаторов) убедился: электричество - это процесс движения «живых» электронов. Знаменитый Тесла в свое время открыл это. Потом, правда, «закрыл», закодировал свои главные открытия. С той поры никто по-настоящему не пытался разработать этот подход к электричеству как к живой субстанции. Мои приборы - это только попытка осмыслить некоторые аспекты создания и движения электронов.
Никита задумался на минуту. Потом улыбнулся:
- С некоторых пор я стал задумываться о многом. Как мне кажется, кое-что в нашем мире стал понимать глубже, чем ранее. Но стараюсь поменьше распространяться об этом, поскольку мало кому можно доверять в наше время. Поэтому многие секреты таковыми и останутся. Есть несколько фигур, которые мне близки и понятны. Им я и буду помогать, - так пояснил Никита свою непатриотичную позицию.
В нашем офисе Никита внимательно осмотрел комнату с гуманитарной помощью, полистал журнал, в котором были сделаны все записи о приеме беженцев с Украины. Потом достал ежедневник, списал с него несколько фамилий с телефонами и выложил на стол пять пятитысячных купюр:
- Прошу принять этих людей и направить в нужную сторону - помочь оформить документы для разрешения на временное проживание, включить в программу переселения соотечественников.
Эти деньги на первое время.
С трудом убедил его забрать деньги, пояснив, что за консультативную, гуманитарную помощь переселенцам мы денег не берем, и это принципиально. Никита согласился с этим не сразу. Потом как-то незаметно взгляд его потеплел и он довольно быстро превратился из собранного делового человека в расслабленного мечтателя.
Стал рассказывать о себе, говорил необычно, короткими рубящими фразами. Иногда бескомпромиссная уверенность сменялась рассуждениями, размышлениями вслух о двойственности, хрупкости его судьбы. Постепенно приоткрывался занавес таинственности и необычной энергетики вокруг него. Стало понятно, что жизненный путь этого сильного духом человека заполнен не только решительностью, железной волей, но и сомнениями, метаниями в поисках истин.
ЭПИЛОГ
На следующее утро в дверь нашей приемной уверенно и настойчиво постучали.
- К нам входят без стука, - заметила наша бухгалтер Маша.
Дверь распахнулась решительно и широко. Через порог уверенным размашистым шагом переступил Никита и сразу шагнул влево, подав руку шедшей за ним следом молодой женщине:
- Это моя супруга, самый надежный и самый добрый в мире человек, Марина. Она будет у вас трудиться добровольцем, волонтером, поможет собирать гуманитарную помощь на Донбасс. Она и сама оттуда. Там занималась распределением гуманитарной помощи нуждающимся, выхаживала раненых.
Никита присел за стол, задумчиво повертел в руках лежащую на столе ручку.
− Мы с первым мужем Марины воевали вместе. Хорошо воевали. Он командовал двумя расчетами станковых гранатометов «копье». В один день нас тяжело ранило. Только Николай от ран скончался. А мне повезло, выжил. Мне в этом Марина очень помогла. Теперь у нас четверо детей. Двое − дети Марины и Николая, моего друга, третий − Миша, сирота, его родители погибли от взрыва снаряда в Кировске, четвертая − моя Ленка. Бывшая моя супруга уехала за границу и там замуж вышла, дочку мне оставила. Теперь мы − многодетная, дружная и сильная семья. Мы счастливы!
А для Вас, для Вашей писательской работы я припас интересный документ. Он недавно выплыл из секретных донесений Вооруженных сил Украины, добытых Луганским разведуправлением. Одна из последних сводок октября 2014 года - продолжение моего рассказа о подвигах моих друзей Сергея Якименко, Николая, бронебойщика Федора, двух Васильичей, сотен и тысяч других, оставшихся пока безымянными. Это сводка о том, что мы выполнили задачу дать шанс выстоять всем, кто тогда держал оборону на стахановском направлении, − Никита посмотрел вдаль, словно там, за окном, раскрылся новый горизонт, доступный только его глазам. - Это была трудная, почти невыполнимая задача. Но мы справились.
Расплывшиеся буквы на потертом листе бумаги сообщали:
Разведка народной милиции ЛНР.
Донесение 9 МБр ВСУ от 29 ноября 2014 года.
Представлен подлинный текст и перевод на русский язык. Переводчик, капитан Алевтина Гончаренко.
Строго секретно
« Оборонительный рубеж противника на направлении Кировск-Стаханов в последние недели укреплен превосходящими силами противника и спецподразделениями. Сепаратисты сосредоточили на данном направлении силы до трех батальонов, усиленных артиллерией и минометами. Наш блокпост 13 и оборонительный рубеж подверглись массированному артбострелу и штурму. Блокпост 13 в результате действий двух батальонов сепаратистов и их спецподразделений дважды захватывался, но был нами отбит с большими потерями с обеих сторон. В боях за блокпост 13 и оборонительные позиции вдоль шоссе только батальон Азов потерял убитыми и ранеными более половины личного состава. Тяжелые бои на данном направлении показали, что сепаратисты постоянно наращивают силы, вводят в бой специально обученные спецподразделения. Скорее всего, это российский спецназ ГРУ. В связи с этим запланированное наступление на данном направлении прошу отменить и направить сосредоточенные ранее резервы на укрепление обороны на этом участке».
Командир бригады, полковник Секирко М.С.
[1] БТР (Бронетранспортёр) - боевые бронированные машины, предназначенные для транспортировки личного состава к месту ведения боя.
[2] РПГ–7 - многоразовый ручной противотанковый гранатомёт для стрельбы кумулятивными боеприпасами. Предназначен для борьбы с танками, самоходными артиллерийскими установками и другой бронетехникой противника.
[3] Ручное противотанковое ружье Дегтярева создано для борьбы с фашистскими танками в августе 1941 года; показало высокую эффективность в начальном периоде Великой Отечественной войны.
[4] ПТР - огнестрельное ручное оружие, характеризующееся большой дульной энергией пули и предназначенное для поражения бронетехники противника
[5] Советская боевая гусеничная плавающая машина десанта. Состоит на вооружение украинской армии. Изготовлена из алюминиевых сплавов. Вооружена 30мм автоматической пушкой и двумя пулеметами.