Муж витиевато и бессовестно храпел под боком. Было слышно, как хронический насморк гуляет в недрах его носа. Где-то сбоку посапывал кот. Дочь спала беззвучно, мы её не отвлекали. Иногда муж подозрительно затихал, но через минуту напоминал о себе одиночным забористым хрюком, после чего наша троица дружно подпрыгивала, и ночь продолжалась дальше...
Утром я ехала к своим. Вообще после замужества мир родственников получает забавное наименование «твои», «мои», «свои», и, в конечном счёте, - «наши». «Мои» больше походили на «семейку Аддамс», чем на адекватных бывшего военного ракетчика и медицинскую сестру. Чего только стоили одни их прозвища!
Отец с лёгкой руки мамы стал вполне себе милой «Крыской», но в минуты гнева низвергался до «Крысины», а мама увековечила рекламу крема для ног, став «Натоптышем». И это далеко не весь список чудных уменьшительно - ласкательных, звучащих каждый день.
Разговоры их напоминали какие-то невнятные диалоги актеров театра абсурда.
- Ты укроп купила?
- Да. В холодильнике лежит.
- Где? Там только петрушка.
- Это укроп. Ты дурак!
- Нормально. Она укроп от петрушки отличить не может, а я дурак.
Маринадно-засолочный период выглядел примерно так же.
- Где хрен?
- Да здесь он.
- Не вижу, где?
- Да что ты так беспокоишься за свой хрен...
- Я не за свой...
Если нужно было срочно куда-то ехать, отцу немедленно требовалось троекратно покурить и в душ. Поджидая его у дверей, мама приговаривала: «Ну чисто проститутка на *лядки!»
Наводя порядок дома, мама умудрялась ещё больше всё разбросать и, к тому же, безумно устать от этого. Плюс ко всему она безоговорочно, совершенно, безусловно и абсолютно не умела готовить! Её блюда имели 2 стадии – «недо» и «пере». Более-менее сносно жарилась в духовке картошка с курицей и варилось варенье. С остальным была беда. Мама представляла из себя смесь Дюймовочки, Везувия и пожарной сирены. Поэтому скандалы часто начинались из ничего, но бурно и громко. И в них припоминалось всё: от сотворения мира до наших дней, в подробностях. Там было: и «лучшие годы», и «могла за другого», и «сколько можно». Отец не уступал. Его круглая ЛИЦО быстро становилось чем-то средним между «красный» и «очень красный». Глаза двустволкой от напряжения прижимались друг к другу, прикрываясь очками. Он что-то периодически надрывно выкрикивал, брызжа слюной, затем по-козлиному топал ножкой и убегал из дома. Так происходило каждый раз. Хотя претензии мамы в качестве основы скандала, в основном, были обоснованы, но пути достижения цели явно прихрамывали на обе ноги. Через пару часов отец возвращался на рогах, потом долго и мучительно, роняя голову, прощался по телефону с товарищем.
- Алё, Афанасич...ты добрался?
- ....
- Алё, Афанасич...
- ....
- Афанасич...ты дома?
Утром отец с извиняющейся улыбкой неуверенно выговаривал:
- Да я нормальный был! Пришёл домой и спать лег, ... наверное.
В раздраженном состоянии мама иногда не могла определиться.
- Ты меня нервируешь что ли?
- Ну тебе лучше знать...
Отец тоже «держал марку».
- Я тебя злю? Опять я тебя злю?
И, тем не менее, они жили вместе.
Совместные просмотры телевизора с «моими» могли ввести в ступор неискушенного свидетеля. Заставка «Metro goldwyn mayer», симпатичный лев кратким рыком оповещает о начале фильма... Мама молниеносно переключает канал.
- Ты зачем переключила?
- Да ничего не понятно!
После некоторого затишья следовало продолжение. Отца некстати заинтересовали мелкие факты.
- А как эту актрису зовут?
- Харрисон Форд.
- Я говорю, актрису как зовут?
- Харрисон Форд.
- Тьфу ты, да актриса! Женщина!
- Ааа.... Николас Кейдж!
Отец явно расстроился.
- Я про актрису вообще-то спрашивал...
Сцены с обнажением подлежали иногда невообразимым комментариям. Даже если обнажением было обычное переодевание героя мама могла удивиться.
- Это зачем он тут такой голый?
И всё в этом духе.
Отец периодически удивлял всех. Высшее военное образование накладывало заметный отпечаток на его личность. Чувство уместности отсутствовало напрочь! И это не аллегория. Он искренне не понимал, что и когда можно. Рыгнув за столом, он абсолютно серьезно интересовался не обрызгал ли кого?
Разговоры, доносящиеся из кухни, вызывали у меня лёгкую улыбку. Пятичасовой чай с отцом был представлением. Мама не выдерживала.
- Не стучи об стол своей стелькой.
- Она чистая!
- Ну тогда ещё мне в чай её мокни!
- И мокну!
Жизнь «моих» текла так изо дня день. И мы все к этому привыкли. Беспокойство могла вызвать только тишина.