Близкие странными стали. Муж сидит, уткнувшись в компьютер. Что ищет? Часами что-то ищет. Печальный, думает о чем-то. Вдруг осознала, что говорить не о чем. Наверное, деградирует - он.
Как-то купил бутылочку. Нарезал сыр, колбасу. Взял хлеб и квашеную капусту, ушел на балкон. Сидел, пил, вздыхал.
Пробовала ругаться, посмотрел грустным взором, попросил, чтобы «не лезла». И на другой день – ни слова, как будто чужими стали.
Всё хорошее забыл, все доброе забыл. А ведь дочь вырастили. Пробовала поговорить, навести на откровенность. Отмахивается.
Надо же, вот когда эгоизм проснулся! Понимаете, молчит и молчит. Конечно, начинаешь думать, что надоела – ему. Люди же меняются. И ничего с этим не поделаешь.
Обида смертельная. И боль душевная. Не нужна, полное одиночество. Страшнее не придумаешь.
И дочь замкнулась. Неприятности на работе. Муж выпивать начал. У него тоже что-то нехорошее. Придешь к ним, а они как воды в рот набрали. Только иногда переругиваются.
Скажешь что-нибудь, взглянут на тебя тяжело и как-то недовольно, и замолчишь. Возьмешь сумку и домой, к недовольному мужу.
С внучкой никакой душевной связи. Подростком стала. И общаться перестала.
Одиночество! Как наказание. Только – за что? Работала честно, кормила и одевала, тащила все домашние дела. И вот – пожалуйста.
Одиночество. Пустота и тишина. И не поговорят с тобой, словно не доверяют. Как жить?
И протест. Не хотите? И не надо. Сидите и грустите. Переругивайтесь, торчите в интернете, ешьте капусту на балконе. Что хотите – делайте. А я видеть все это не желаю.
Села и уехала к сестре. Взяла немного вещей – и в путь. В вагоне стало легче. И спокойнее. Потому что движение утешает. И люди кругом, люди. Чужие люди. Можно в окно смотреть. Или полежать. Выйти на станции и пройтись, воздухом подышать. Ночью слушать стук колес и дремать. А за окном темно, или убегающие огоньки.
Сестра приняла хорошо. Уехали в сад. Возились на грядках. Июнь, птицы поют до самой глухой ночи. И звезды на небе. Говорят, что их больше, чем песчинок на земле. С ума сойти можно.
И тихие задушевные разговоры, особенно вечером. Воспоминаний – полно. Можно, не торопясь, перебирать: одно, второе, третье: а ты помнишь? А это помнишь?
И никто не нудит, не прячет грустные глаза. Нет одиночества. Сестра, какая она замечательная. Можно сказать – душу вылечила.
Пусть они там буками сидят. Надо жить с тем, кому ты нужен. И кому ты нужна. Незачем страдать, незачем доводить себя до невроза.
Вечером сидели рядом с домиком. Пили зеленый чай с мятой. На столе – первая редиска. И зеленые полоски лука. Тишина и покой. Ничего не надо. Нет тревоги.
Как это нет тревоги? Она всегда рядом. Прячется за углом и вдруг выскакивает, в сердце проникает.
Дочь позвонила. Сказала, что отец в аварию попал. В больнице. Состояние тяжелое.
Ночь была ужасной. С первыми лучами – в аэропорт. Тревога превратилась в страх. В панику. Вдруг помрет? Боже, вдруг помрет! И тогда – настоящее одиночество. Трагическое одиночество.
Прилетела. В больницу. Сказали, что сотрясение и небольшой перелом. Жить будет. Через неделю – дома.
Лежит на диване, смотрит в потолок. Главное, что живой.
Надо подать ему бульон. И какие-нибудь витамины. Ничего, глаза у него оживились. Улыбается, о чем-то спрашивает.
Дочь пришла. В щечку поцеловала, сказала, что соскучилась.
Ой, нечего Бога гневить. Какая тоска? Хорошо, что все живы и здоровы. Благодарю тебя, Господи! Не оставь нас.