Из дневника моего дедушки, участника Великой Отечественной Войны.
Мы двинулись вдоль границы. Километров через пять ворвались в деревню, где настигли немцев. Завязался бой, смешно было как орали немцы, толи с перепуга, толи чтоб нас испугать. Полк наш был свежим, позже к нам присоединились танки. Была дана команда приготовиться к нашей атаке. В атаку пошли два эскадрона.
Предстояло идти по чистой поляне, а впереди стояла усадьба. Не доходя до усадьбы, мы должны были крикнуть: «Ура!» и захватить её. Предполагали, что там засели немцы. Когда мы шли, было время подумать и посмотреть. Первое, что бросалось в глаза, ни одного офицера с нами не было. Я лично, почему-то, не боялся, хотя достаточно было подпустить нас ближе, и расстреляли бы нас из пулемёта. Но этого не случилось. Выкрикнули: «Ура!» и ворвались в усадьбу. Там никого не было.
Что делать дальше мы не знали, некоторые полезли на чердак. Но вдруг показались два танка, которые двигались на нас. Получилась небольшая заминка, но вовремя подоспел командир эскадрона, дал команду, и мы заняли оборону вдоль канавы. Спрашивает: «Птэровцы есть?». «Есть», - отвечаем. «Приготовить противотанковые гранаты!» Я вынул гранату из чехла, она весила килограмма два. Начался бой, один танк подбили, второй ушел. Так прошёл первый день этой операции.
Из написанного видно, что нам не пришлось есть уже вторые сутки. Но этого мы как-то не замечали, скорее всего потому, что нервы были напряжены. Вечером нас оттянули опять к деревне, где мы заняли оборону. Я выкопал окоп, принёс перину из дома, постелил на дно. Тут старшина привёз ужин, и дали по стакану водки, что было кстати. После всего я уснула в окопе, а утром рано подошла пехота.
Нашу часть переместили на другое направление. Пограничные войска были разбиты. Мы продвигались в течение трёх суток, не встретили особого сопротивления. Гражданских немцев захватывали мало, все убегали, боялись возмездия. Раз пришлось наблюдать такую картину. Немцы, по-видимому, муж и жена, было им лет под 60, стояли на обочине шоссе, и с ними был наш русский паренёк лет 15. Когда его стали спрашивать, он говорит, что жил у них в работниках. Сам из Белоруссии, немцы их угнали, на нём было надето всё новое, как «с иголочки». Он попал к этим хозяевам, они с ним обращались очень хорошо. Мы двинулись дальше, не знаю что с ним стало.
Пока мы шли, по сторонам видели много убитых гражданских, немцев, как правило, стариков. По-видимому, они думали, что их пожалеют, а может и что-то другое. Почти у каждого нашего солдата кого-то убили из родных или родственников. Во время войны было такое стихотворение, в котором были слова: «За все заплатишь ты, Германия, заплатишь дорогой ценой!» И каждый солдат эту ненависть и злобу носил в своем сердце. И вот, сейчас, когда мы были в Германии, никакие приказы бы нас не остановили. Такие приказы и не выходили, может и были, но я и наши ребята этого не знали.
Картина была такая: горели поместья, немцы попадались только убитые, гражданские. В подвалах все было забито: окороки, ветчина, всякие продукты. Награблено было предостаточно в домах. Я был за то, чтобы пройти всю Германию так, как мы начали первые дни наступления. Но, впоследствии, вышел приказ о прекращении мародёрства. Я же думаю, что это был акт мщения, гнева народного. Хотя, если вникнуть глубже, эта территория после войны стала нашей. Город Кенесберг, на который мы двигались, переименовали в Калининград.
Операция началась в первых числах января. Лежал снег, но морозы были мягкими. После ночного наступления, наш эскадрон сделал привал в лесу. природа здесь была как в сказке! Мне взбрело в голову посмотреть окресности. Когда я вышел из леса, впереди, метров за 200, виднелась железнодорожная насыпь. Здесь я повстречал еще троих солдат из сабельного взвода, я их знал. И тут мы увидели, как по насыпи идут три человека гражданских. Мы выстрелили, они остановились. Двое ребят побежали туда. Минут через пять привели трех немецких девушек. Одна была старше, лет двадцати, очень симпатичная. Вторая лет восемнадцати, немного конопатая, но тоже неплохая. А третья лет двенадцати. Мы их обыскали, в карманах ничего не было. По-русски они совсем не понимали, были очень напуганы, не знали что с ними будет. Мне тогда было 18 лет, старшему из нас лет 25. И вот, он говорит, я сейчас эту старшую заберу с собой. Я сначала не понял к чему он это говорит. Солдат направил на девушку карабин, говорит: "Ком!", и стал отталкивать ее от других. Но девушки вцепились друг в друга, стали плакать и что-то говорить. У меня появилась жалость, я стал пробовать уговорить парней пожалеть их. "Зачем вы их обижаете?" Получилась пауза, немки поняли, что я их защищаю, уцепились за меня как клещики. Ничего не могу с ними сделать. Но этот старший парень был решительный, говорит: "Знаешь, уходи лучше отсюда!" Против меня было трое. Что я мог сделать? И я пошел во взвод.
Рассказал командиру взвода, он сразу говорит: "Веди меня туда!" Мне ничего не оставалось делать, как выполнить приказ. В последствии, я часто размышлял над этим эпизодом, и всегда приходил к одному и тому же выводу: даже если бы я был старше, вряд ли я смог бы совершить такое. Я был очень стеснительным, и воспитан совсем по-другому.