Странно, но в детстве я больше всего любил играть в войну. В семилетнем возрасте мог допоздна носиться по улице с палкой и палить из неё, издавая звуки, очень похожие на свист пуль, очереди пулемёта, взрывы гранат и падение бомб с пикирующих бомбардировщиков. Имитация была столь правдоподобной, что родители интересовались, где я мог этому научиться. А научили улица и кино. Надо сказать, что все мальчишки в то время умели это делать. А еще мы ползали по-пластунски по грязи, приходя домой по уши в глине, но с ощущением героев. Откровенно говоря, эти детские войны жили сами по себе, были не жестокими и не с каким-то умыслом. Годам к десяти я вернулся с фронта, а точнее, разочаровался в подобных играх и чуть позже перенёс остатки своих эмоций на бумагу. Трудно представить, сколько листов мною было изрисовано с одной лишь темой – сражение!
Бились все: турки и русские, русские и монголы, шведы, поляки, индейцы с конкистадорами, пираты с пиратами, самураи с китайцами и даже цыплята с утятами. Выплеснув остатки героики на бумагу, я потерял интерес к этой теме и ко всему, что было связано с армией. Отрочество внесло коррективы, и моей нелюбимой передачей по ТВ стала программа «Служу Советскому Союзу» – программа о службе в армии. Тем не менее после школы я поступил в военный вуз, получил отсрочку, с чем окончательно и укрепился в пацифистских взглядах. В то время это было действительно небезопасно в сравнении с той вседозволенностью, которая есть сейчас. И если кто-то говорит о притеснениях и какой-то там нынешней несвободе, то он просто ничего в этом не смыслит. Мы уже лет тридцать живём не просто в свободной, а гиперсвободной стране, а потому и протесты, если они есть, воспринимаются как постановочные пиар-ходы демонстративных личностей. Свобода привела к бескультурью, инфантильности, скудомыслию и вялой реализации талантов. Кстати, на Западе уже тогда хорошо знали, что со всяким протестом бороться не надо: достаточно его узаконить и он превратится в ряженую самодеятельность, что сегодня наблюдается и в России.
Видимо, это – свойство взросления, а потому годам к сорока мой патриотический стержень стал обрастать кристаллами убеждений, и я впервые взглянул на войну СССР и Германии с позиции чести и совести. В круг моих знакомых стали всё больше и больше входить участники Великой Отечественной, простые люди с героическим прошлым. В то время судьба меня привела в журналистику: я стал главным редактором газеты «Сад духовный» и на правах редактора к 60-летию Победы увлёкся встречами с людьми, которые прошли войну. В каждом таком разговоре я постигал не ту жизнь, что со школы вкачивала в меня советская идеология, а иную: ту правду о войне, которая осталась даже за чертой содержания книг – гениальных романов Симонова или Бондарева.
Простые встречи с ветеранами, долгие и задушевные беседы с ними пробудили и закрепили во мне почти благоговейное отношение к подвигу советского солдата. Почему-то вспоминаются наивные попытки школьных учителей разбудить в нас – в детях – то, что называется уважением, но мало что получалось. А всё потому, что мы были юными и несмышлеными, и нужны нам были другие дела и другой подход. Помню трудовика, участника войны, который однажды на уроке, сам не зная зачем, ушел в воспоминания тех лет и рассказал, как у его товарища осколком оторвало задницу, когда тот присел по нужде. Мы тогда все, как один, затихли и ждали, что он расскажет ещё. Трудовик это заметил и разговорился, да так, что когда прозвенел звонок с урока, никто из нас даже не шелохнулся. Это было почти что боевое крещение, перевернувшее всё моё естество, так что о войне тоже надо уметь говорить.
И даже тогда, когда военная тема меня покинула, я, самоотверженно уходя в духовные поиски, с каким-то волнением вглядывался в лица людей, на груди которых были ордена и медали.
Увы, но перестройка, словно напалмом, стала выжигать чувство любви к Родине и знания о войне с фашизмом в сердцах молодёжи. Увлекаясь оцивилизованной реальностью, мало кто отдавал себе отчёт, что память военных лет – это не просто форма бытия русского человека, но во многом его духовное содержание. И вот случилось то, что случилось!
Оказалось всё намного сложнее, потому как русский патриотизм – это не патетический акт душевности, а гомеостаз нации, без которого она не может существовать в правильном движении. С того времени в моих дневниковых записях и статьях всё больше стали появляться не просто описательные темы, связанные с Родиной, а попытки войти в суть человеческой социально-нравственной природы, где память о недавней войне стала необходимым звеном для построения правильного мышления.
Колоссальная жертва советского народа – это не просто война, но духовная мутация в сторону добра всей нации, и любое вторжение в эту программу приведёт к безусловной ответной силовой реакции. Война действительно стала священной для россиян, и это на сегодня – факт! Пройдет время, и именно через праведную память о многомиллионной мученической жертве это состояние перерастет в верное понимание христианства, которое пока еще в России почти не взошло. Не этого ли больше всего остерегается Западный мир? Будучи далёким от тотального переживания беды, он пока ещё не понимает, что подобное изменение русской души в рамках нации не фатально для него, а как никогда благостно, ибо, найдя в себе силы и приняв это, Запад обретет способность не срастаться с продуктом собственной жизнедеятельности, а именно с культивированным оплотнением себя.
Вне всякого сомнения, все мы – на пороге трансформации, когда отечественный патриотизм, избавляясь от многолетнего морализированного кликушества, обретает не столько форму, сколько содержание, достойное и чести, и совести человека любящего.
Терентiй Травнiкъ