Бригада спала под дощатым навесом. Роза с Алексеем тоже.
Как только темнело, работники спускались с крыши, ужинали и пели.
Роза не разговаривала с Григорием.
Он при этом к ней тоже не подходил, а вот с Алексеем возился часто.
Через неделю у Алексея получилось присесть, опираясь на руки, ещё через неделю он сидел уже уверенно.
Впервые в тот день, когда Алексей сел, ни на что не опираясь, Григорий подошёл к Розе и спросил:
— Как его вылечить?
— Баня нужна, — ответила Роза.
— Что же ты молчала, Роза?!
На следующий день бригада стала возводить баню.
Когда она была готова, Роза с Алексеем переехали в неё.
Уже холодало, ночами случались первые заморозки.
Первый банный день Роза была сама не своя. Её тело выкручивало, ломило кости. Она еле передвигалась. Отказывалась от еды. Григорий беспокойно ходил возле неё и всё причитал:
— Не уберёг, заболела, не уберёг!
А потом Роза попросила Григория оставить её наедине с Алексеем.
Она раздела мальчика, осмотрела его и вдруг стала издавать какие-то странные звуки, похожие на карканье вороны.
Роза испугалась своего голоса. А Алексей заливисто смеялся.
Роза стала неистово хлестать его веником. Но мальчик продолжал заливаться смехом.
Вскоре Роза почувствовала облегчение. Встала перед смеющимся ребёнком на колени и перекрестила его. Он тотчас уснул.
Роза тоже прилегла прямо на пол.
Пол в бане был земляным. Григорий застелил его сосновым лапником.
Поначалу Роза чувствовала, как всё тело как будто пронзает иголками, а потом уснула.
Когда Григорий вошёл в баню, чтобы позвать Розу на ужин, то испугался и закричал:
— Кыш, кыш отсюда!
Он размахивал руками и пытался согнать большого ворона, который сидел в ногах у Алексея.
Но птица и не собиралась улетать.
Разъярённый Григорий выбежал из бани, схватил топор, вернулся и замахнулся. Но ворона уже не было рядом.
Роза вскочила. Увидев нависшего над Алексеем мужчину с топором, она закричала. Ударила его по спине кулаком.
Григорий встрепенулся и стал озираться по сторонам.
— Чёртов ворон, — произнёс он, — сидел прямо в ногах.
Но Роза рассказу не поверила. Запретила подходить к ребёнку.
Григорий послушался и в баньку перестал захаживать.
Еду Розе приносили работники. Крыша была уже готова.
Теперь занимались внутренним убранством.
Алексей затосковал. Всё время смотрел на Розу глазами полными слёз.
Перестал улыбаться. Роза успокаивала его и твердила:
— Он убить тебя хотел, убить…
Мальчик мотал головой.
К началу декабря Григорий постучался в баньку сам.
Роза открыла и уставилась на него.
— Дом готов, — радостно сказал мужчина, кажется позабыв о том, что с Розой в плохих отношениях.
— Хорошо, — ответила Роза. — Уводи всех, и я перейду туда.
— А как же я? — голос Григория задрожал.
— А ты сделал всё против моей воли.
Алексей услышал голос Григория и подполз к двери.
Уже неделю он ползал и пытался вставать на ноги.
Розе даже не верилось, что это всё происходит. Вспоминая, каким Алексей был, когда она его впервые увидела, не верила, что это тот же самый ребёнок.
Мальчик вцепился в ноги Григория, встал.
Его тоненькие ножки дрожали.
Григорий прослезился, опустился на колени и обнял мальчика.
Роза тотчас вспомнила, как Григорий стоял над ребёнком с топором и силой забрала у него Алексея.
— Не смей! Ты его погубить хотел, а теперь ластишься к нему.
Мальчик замычал, пытался вырваться из рук Розы. Но она держала его крепко.
— Да что же ты за баба такая?! — воскликнул Григорий. — Отдай мне дитя! Он вон как мне рад!
Но Роза захлопнула дверь прямо перед носом мужчины.
Алексей бил Розу своими кулачками, тянул её за нос и уши.
Но она была непреклонна.
Мальчик успокоился только ближе к вечеру.
Роза уложила его спать и легла сама.
Впереди была последняя ночь, когда работники жили в доме.
Роза слышала, как Григорий с каждым прощается, каждого восхваляет и благодарит.
Пели почти до утра.
— Я на заре разбужу
Твои локоны нежностью.
Рядом с тобой не тужу
И с тобою безгрешен я!
Капли росы на ресницах
Застынут и высохнут.
Нам бы с тобой пожениться,
Но вдруг меня высекут.
Трудное счастье по капле
Стекает и плавится.
Чувства ослабли,
Мне локоны больше не нравятся.
Роза не спала, а под утро её сморило. Когда проснулась, обнаружила, что дверь открыта.
Привстала, подумала, что забыла вчера запереть дверь после того, как захлопнула её перед Григорием.
Пошла закрывать. Когда оглянулась, не заметила Алексея.
Вскрикнула и выбежала на улицу. Во всё горло Роза кричала:
— Алёша, Алёша! Сынок!
Построенный дом оказался запертым.
Роза вставала на цыпочки и стучала в волоковое окно*. Потом стала тарабанить в дверь. Никто ей не открывал.
— Гринька! — кричала она во всё горло.
Раньше не позволяла себе так обращаться к Григорию. Считала, что это как-то небрежно. Хотя он и сам так представлялся. А потом он стал другим, и «Гринька» возможно звучало теперь обидно.
Но Роза не унималась.
— Гринька! Верни мне сына! Ей-богу, сожгу сейчас избу!
Григорий открыл дверь, но Розу не впустил. Она пригнулась и хотела проскользнуть, но мужчина схватил её за руку и произнёс:
— Ты чего разоралась? Мать называется. Ты ребёнка зачем на улицу выгнала в чём мать родила?
Он бедненький на крыльце до утра дрожал, пока я мужиков не встал провожать. До сих пор его согреваю. Знобит его.
Роза вытаращила глаза.
— Никого я не выгоняла.
— Неужто сам ушёл? — обеспокоенно произнёс Григорий. — Не дури, Роза! В доме тепло и светло. Зима суровая, да и мальчишке лучше в доме. Там просторнее. Он расходится там.
— Так ты же меня не пускаешь в дом, — язвительно произнесла Роза и упёрла руки в бока.
— Дак пущу же, раз желаешь и мальчонку не заберёшь. У меня-то детей нема, а этот как будто родной.
Григорий стал улыбаться.
Роза нахмурила брови.
— Тогда ты будешь жить в бане, — промолвила она.
— Ээээ, нееет, — Григорий тоже упёр руки в бока. — Я этот дом построил, я в нём жить и буду. А ты решай. Но ребёнок пусть со мной живёт. Ты можешь опять петь. Мы и без тебя справимся.
— Как же вы без меня? — голос Розы вдруг подобрел.
Мужчина обнял её, прижал к себе.
«Мы ещё посмотрим кто кого», — подумала про себя Роза, прижимаясь к Григорию.
Волоковое окно* — окно, которое вырубалось в срубе и задвигалось дощатым засовом.
Продолжение тут