Из-под земли понемногу начинало выглядывать хмурое мартовское утро. В голове по нарастающей обрывками фраз пульсировала бессонная ночь. Я медленно шёл к проходной, поеживаясь от свистящего в ушах степного ветра, как уже издали, сквозь мутное окно КПП, разглядел широкую спину отца. И тут мои брови сами собой сползись к переносице. Оказавшись на проходной, я молча поравнялся с отцом между двух турникетов и намеренно небрежно протянул ему руку. Лёгкая улыбка скользнула по его лицу, но молчание он не нарушил, тряхнув мою руку сильнее обычного. Ритуал был окончен, а где-то под ребрами у меня всё нервно приплясывало. К выходу я шёл чуть быстрее - развозка с моей вахтой стояла в ожидании. Я наконец-то выдохнул.
В этот день сменился я неважно. Вся ночь прошла возле проклятого насоса, с которого всё и началось...
К слову сказать, таких моментов было немало за относительно короткое время моей работы. Но я ещё учился, и мне хотелось, чтобы это было уважительной причиной для «кривизны» моего мнения. Только вот отцу так не казалось: он рубил и в бровь, и в глаз... «Делать надо по уму!» - отрезал он мне всякий раз, когда я начинал с ним спорить, доказывая свою правоту. В итоге я взрывался...
- Разберись в схеме установки, прежде чем лезть делать перекачку!
- За уровн̀ями в аппаратах постоянно следи! Сорвешь подготовку - три шкуры спущу!
- У нас на работе главное: не торопиться, но и не затягивать...не затягивать, но и не торопиться!
Так звучали регулярные комментарии отца.
Наблюдая за тем, как я собираюсь в парк, он обязательно подтрунивал:
- РВС не рюмка - до краев не надо...
- А хорошо сказал, Михалыч!» - хохотал наш мастер Зубенко.
В начале моей работы часто приходилось слышать поучения, которые должны были сделать из меня оператора с большой буквы "О".
Всю неделю я должен был работать в ночную смену. Ночная вахта, в принципе, хороша: нет начальства, обычно спокойнее, но и происшествия становятся для тебя испытанием на прочность. С этого ты и начинаешься как специалист.
Вернувшись в операторную после обхода парка, я посылал отборные проклятия в адрес весны и всех её прелестей. На улице стеной шёл дождь с ледяным выдувающим душу ветром. Второй оператор Сергей Кардонский, а за глаза просто «Дон Кардон», сидел за столом и тихо радовался какому-то новому кулинарному рецепту. Всю вахту он был воодушевлен своими грядущими успехами на кухонном поприще: частенько шептал себе под нос и делал какие-то пометки в блокноте. Еда его занимала больше всего остального.
«Саныч, а погодка-то просто шепчет!» – хохотнул и закашлялся у меня за спиной машинист Ванька Евсеев, имя которого частенько сливалось с фамилией, и на работе он всё чаще превращался в Евсея. Тонкие ручейки воды стекали с нашей спецовки на вытертый рисунок линолеума. Лицо сразу же загорелось от перепада температур, и я скривился в какой-то ехидной улыбке.
- Давай чайку, что ли, хлопнем?! Я до кишок промерз! – потирая руки, предложил Евсей.
- Ставь чайник! У меня ещё пряники остались…черт бы побрал этот ветрище! – искренне ворчал я.
- Ну какие пряники, народ? – с брезгливостью отозвался Дон Кардон. – У меня круассаны остались!
- А что без фуа-гров чай попить уже нельзя? Или что ты там кашеваришь? – издевался над ним Евсей, заглядывая в сокровенный блокнот Кардона.
Кардонский с максимальной снисходительностью и ядовитостью парировал: - «Гратен Дофинуа, да будет вам известно, милостивый государь, весьма популярный и широко известный с 18 века гарнир французской кухни!»
- Кулинар! - воскликнул Евсей и расхохотался.
Но пока мы раздевались и пристраивали свои вещи по разным углам на просушку, мой глаз скользнул по экрану АРМа оператора, где агрессивно-красным горела мнемосхема по остановке насоса.
На мгновение я замер. Евсей что-то с нетерпением спрашивал, но услышал я только конец: «…пряники где?»
- А?
- Саныч, я говорю, так пряники где? – отчаянно пытался понять Евсей.
- Какие пряники?! Смотри!» – я ткнул пальцем в сторону монитора и Евсей «пошёл на свет».
- Да чтоб тебя! – через секунды озарение сошло и на машиниста.
- Кардонский, ты куда смотришь, давно у тебя давление упало? – повышая голос, наступал я на немолодого шеф-повара.
- Что упало? Всё в порядке было, я только что смотрел! – врал напропалую Кардон.
Надо было срочно перейти на резервный насос и выяснять, что случилось.
Мокрая спецовка и ледяной ветер значительно убавляли оптимизм, но зато прибавляли нам скорость. В насосную мы пришли вместе с Евсеем. Кардонский остался «на хозяйстве» в операторной, по-отечески давая мне возможность набраться опыта.
Показания манометра меня расстроили сразу – 0 кг/см2 – давления на приёме насоса нет. Мы скинули зимнюю спецовку.
- Ох, чует моё сердце, Саныч, ночь будет длинной…
- Да уж…сплюнь!
- Эх, понеслась…
Вариантов у нас было не много. Евсей проверил запорную арматуру на приёме, но там всё было открыто. Я подумал о фильтре, и мы несколько часов провозились, прочищая его.
- Саныч, ну что ему ещё надо? – кивал в сторону насоса уставший машинист.
- Я думаю, Евсей, думаю…
Тем временем ночь становилась всё ярче, тихо подползая к утру, а результатов всё не было. Манометр предательски показывал 0.
Решив, что отец уже собирается на вахту, я набрал его номер. Евсей стоял бледный и мокрый.
- Привет, пап! Собираешься?
- Привет! Да, скоро выходить. А ты чего?
- Да у нас тут всю ночь давления на приёме насоса нет. Мы, вроде, всё проверили: фильтр прочистили, запорная арматура открыта, а на манометре 0 кг/см2. Вот думаю, может, спускные краны на подводящем проверить?!
Отец на том конце провода молчал.
- Снова проверяйте запорную арматуру! – внезапно отрезал он.
- Зачем? Проверили же…всё открыто.
- Сквозь металл видеть начал? Разбери и увидишь в чем дело.
- Пап, мы тут полночи уже торчим с Евсеем. Зачем я то же самое делать буду? Может жидкость не поступает?! – всё больше горячился я.
- Ты чего звонишь тогда, раз всё сам знаешь?! Я тебя чему учил, вот и вспомни! Говорю же: сними запорку, там могли упасть плашки – это просто так не увидишь, сам же знаешь! Голову включи!
Наш разговор невольно подслушивал Евсей, и тут лицо его начало меняться. Он всё чаще кивал мне.
- Ладно, потом позвоню! – оборвал я отца и положил трубку.
Кровь приливала к моей голове, мне вдруг стало невыносимо жарко: то ли от работы, то ли от разговора с отцом. Кто угодно мог сказать мне те же слова, и я бы не отреагировал. Но он меня всему этому учил, рассказывал и показывал, а я сам звоню, прошу помочь и тут же спорю. Какая-то заноза начала саднить внутри.
- Михалыч прав, надо плашки проверять! - хмуро сказал Евсей.
- Да я уже понял…
Меня ели изнутри злость и досада на самого себя, на свою упёртость и невнимательность. Мы быстро отсекли арматуру и разобрали задвижку.
От вида упавших плашек у меня в голове с укоризной прозвучало отцовское «Я тебя чему учил?». Машинист тихо выругался и сплюнул.
Мы запустили насос, спецовки полностью высохли, Кардонский в операторной доел круассаны.
Звонить отцу я не мог: он знал, что он прав, а я знал, что я не прав. С самого начала мне хотелось делать всё как надо, чтобы отец мной гордился. А я промахивался. В былые времена, когда ещё только выстраивалась работа на нашей установке, отец многое повидал, многому научился, и я уважал его мнение, уважал его самого. Думаю, он это знал.
Сдача смены шла достаточно громко, Зубенко с полным правом неистовствовал, разрывая воздух хаотичными взмахами рук. Я тихо подавленно оправдывался. От отца пришло сообщение: «Я знаю, насос работает. Сын, всё в порядке.» После прочтенного я немного приободрился. Пора было собираться домой…