…Случилось это в начале февраля 1943 года. А если точнее, или 8-го, или 9-го. Служил тогда я в третьем батальоне 159-й отдельной стрелковой бригады.
Время сами знаете, какое было. Лихое. Под Сталинградом Паулюс со своей армией в окружение попал, а наши войска вырвались на оперативный простор и рванули по степи к Ростову. Ворота Кавказа освобождать. Лично я очень этому обрадовался. Ростов-папа мой родной город, так как родился я здесь и вырос. Отсюда и на фронт ушел. Когда наши войска во второй раз город оставляли. Приписал год себе и ушел воевать. Не захотел под немцем оставаться. Хоть и служил в пехоте, но судьба меня щадила. Я ни в отступлении не погиб, ни в боях на Волге не сгинул. А уж как назад фашиста погнали, так сразу духом воспрянул. Хотя, честно скажу, понимал прекрасно, что умереть можно был в любой момент.
Это, как в песне поётся - «А до смерти четыре шага». Хотя часто не четыре, а один шаг - расстояние штыкового удара, или броска гранаты. Но я на войне пообтерся, пообвыкся. Стал относиться к ней, как работе. Тяжелой, опасной, но работе. Поэтому шансы выжить у меня были.
Когда узнал, что идем освобождать мой родной город – обрадовался. Прямо душа запела! Кто-же не обрадуется? Не часто солдату удается во время войны домой попасть. А если еще пройти по родной улице воином-освободителем! Чтобы все соседи увидели. Это может быть лучше всякой награды.
Так вот, взяли мы Батайск, если кто не знает – это город совсем рядом с Ростовом. Закрепились на Левом берегу и ждем приказа. Немцы тоже не дураки, понимают, чего мы хотим. Правый берег укрепляют, склоны поливают водой, чтобы скользкие стали, пулеметные гнезда оборудуют. Левый берег из пушек пристреливают. А мы лежим, в землю врывшись, город в бинокли рассматриваем. Собор с разрушенной колокольней, дома сгоревшие, разбитую набережную. Видим, а сделать ничего не можем, только злость копим для броска.
И вот 8 февраля началось. В полвторого ночи наши разведчики тайно переправились по льду через Дон и уничтожили на правом берегу несколько пулеметных гнезд. Потому, что под пулеметами наступать невесело и опасно. Как ухлопали, дали знак - проход открыт. Вперед, ребята!
Мы и рванули вперед, по льду. Задача у нас была стратегическая - захватить железнодорожный вокзал. Не дать немцам вывести оттуда свои эшелоны. А было их там много.
Однако фашисты наш маневр заметили, прикинули х…, простите, сапог к носу, разгадали наши намерения и лупанули изо всех стволов. Сколько ребят под огнем полегло, сколько под лед ушло, не сосчитать.
Мы конечно грянули «Ура!» и вперед бросились, но крик, такое дело, отваги и куража боевого добавляет, а от пули не бережет.
Хорошо, что между нами и левым берегом был Зеленый остров. Он так и называется Зеленый, не Синий, не Желтый, а Зеленый. Потому что на нем деревьев много растет. Хотя в тот день остров был кроваво-черно–серый. Весь вдоль и поперек воронками перепаханный, и телами моих товарищей покрытый. Но все равно, это остров, земля, твердь, а не лед колотый, не вода ледяная. Но не е буду я же на берегу сидеть, и ждать, когда другие в атаку идут? Это у нас трусостью называлось и до сих пор называется. Да и под трибунал за это дело угодить можно.
Заорал я «Ура-а-а-а-а-а!», приподнялся, для броска, и, вдруг, рвануло прямо передо мной, и свет в глазах погас.
Очнулся я быстро. Ощупал себя. Руки, ноги целы. Голова только звенит. Контузило меня легонько. Наверное, камень защитил. Камень? Я точно помню, перед разрывом никакого камня не было. И взрывом меня не отбросило. Я место хорошо запомнил. Вон, пара деревьев переплетенных, вон – развалины какие-то. И никакого камня здесь не было! А теперь есть. Большой, черный и чуть теплый. Совсем чуть-чуть. Нет, он не с неба упал. Он тут давно лежит. С него вокруг него грязный, не подтаявший. Обычный большой камень.
Оглянулся я, рядом со мной много солдат залегло. Не могут подняться. Остров то этот сам небольшой. 5 км в длину и 2 км в ширину. Ровный как стол. Насквозь простреливается. Вот и не могут люди подняться. А я как-никак старшина, замкомвзвода, пример должен подавать. Только я духом собрался и попытался встать, как у меня поплыло все перед глазами. Как будто в обморок падаю. И увидел я, как форсирую Дон, как за мной поднимаются бойцы, как мы деремся за вокзал, как в меня стреляет снайпер. А дальше прямо какое-то раздвоение начинается. То я падаю и умираю, то уклоняюсь и воюю дальше, и как в Берлине на Рейхстаге расписываюсь, Дальше еще что-то было, но я не стал досматривать. Испугался упустить удачу. Она дама капризная.
Встал я во весь рост, заорал «За Родину, за Сталина! Вперед!» и бросился через реку. Не подвел меня Дон-батюшка, удержал, и бойцов, что пошли за мной сберег. Дальше помню все отрывочно, кусками.
Как по скользкому ледяному склону правого берега вверх поднимались. Как я саперной лопаткой в него вгрызался, чтобы не упасть. Когда поднялся наверх, этой же лопаткой зарубил немецкий пулеметный расчет. Они так увлеклись стрельбой, что меня не заметили.
Как мы на вокзал ворвались, как немцев вышибли, как оборону заняли, как я заметил за сгоревшим грузовиком фашистского снайпера. Если сказать точно, я знал, откуда он покажется. Я это в своем видении видел, когда за камнем лежал. Поэтому и увернуться успел. Пуля фашистская мне лишь руку слегка задела.
В общем, живых нас из трех батальонов немного осталось. Командиров первого и четвертого батальонов убили, и тогда командование на себя взял старший лейтенант Мадоян. Я сначала думал, что он из наших, ростовских армян, а нет, он из самой Армении оказался. Работал там по торговой части, пока в армию не призвали. Воевал он лихо. Мы 6 дней в окружении дрались, 43 немецкие атаки отбили. И все под его командованием! Немцы озверели совсем. По нам и из пушек, и из танков стреляли. Иногда голову невозможно было поднять, и в эти моменты я вспоминал, что видел, как расписываюсь на Рейхстаге. На душе сразу легче становилось. Короче говоря, оказались мы немцам не по зубам. Что они не делали - не смогли нас выбить из вокзала.
Потом от огня и взрывов загорелся уголь, и вокзал превратился в огненный ад. Часть бойцов отступила на паровозо-ремонтный завод, а часть, во главе с Мадояном, прорвалась на Хлебзавод №1. Я тоже был в той группе
А ночью 14 февраля в город ворвались войска Южного фронта, которые смогли окончательно сломить сопротивление фашистов. Немцам сразу стало не до нас. Рванули в сторону Таганрога, на Миус-фронт.
А мы вышли, построились и пошли строем вверх по улице Энгельса. Усталые, закопченные, еще не верящие в то, что выжили. Но старались идти в ногу и выглядеть молодецки, как и подобает солдату Красной Армии. Уцелевшие люди видели нас, плакали, обнимали. Цветы, правда, не дарили, какие в феврале могут быть цветы? Нам и этого с головой хватило.
Здесь на пересечении улицы Энгельса и Буденновского проспекта встретили нас командующий Южным фронтом генерал Малиновский, член Военного совета Хрущев и еще один генерал-лейтенант Герасименко, кажется.
Мадоян скомандовал «Смирно!». Руку в шапке вскинул, честь отдал и, отрапортовал, как положено. А рука у него черная, с обломанными ногтями в царапинах и ссадинах вся.
Малиновский рапорт принял, скомандовал «вольно» приобнял его, потом строй обошел, каждому руку пожал. Да и, честно говоря, нас и немного осталось, тех, кому можно пожать руку. Пообещал представить всех к орденам и медалям, а Мадояна к званию Героя Советского Союза.
Как вывели нас на передышку, разместили в каком-то уцелевшем складе, попросился я домой сбегать, узнать, что и как.
Выписали мне увольнительную, я и пошел. Гордый, представляющий себя с новым орденом. Лучше бы не ходил. Расстреляли всех моих друзей и знакомых в Змиевской балке. 27 тысяч человек в землю фашисты положили.
Честно говорю, никогда до конца войны мы эсэсовцев в плен не брали. Только в расход. Не было к нацистам никакой пощады.
Все случилось, так как я видел у камня. Войну я закончил в Берлине. Расписался на Рейхстаге. После победы вернулся домой, в Ростов. И, знаете, тут первый раз пожалел, что не досмотрел до конца то видение, так хотелось узнать, что будет дальше.
Собрался я и отправился на Зеленый остров. Место, где все случилось, нашел довольно быстро, но никакого камня там не было! Я тогда был коммунистом, в 44-м на фронте в партию вступил, материалистом до мозга костей, а тут столкнулся с таким неопознанным явлением!
Подумал я, что может камень появляется только в один день, утром 8-го февраля. Пришел, ночью. И ничего не случилось!
Начал я потихоньку узнавать об этом острове. Оказалось, что он издавна дурной славой пользуется. Что по ночам на нем огни разные светятся и двигаются бесшумно, и что человек может на нем заблудится и бродить несколько часов. И про камень тоже слышал. Называют его ведьминым. И что он может предсказывать будущее, но только людей для этого сам выбирает. Второй раз его искать бесполезно. Многие пытались, как и я, но не нашли. Впрочем, я и за то предсказание ему благодарен. Ведь это по любому важно знать, что ты доживешь до победы.
А еще говорят, что в 20-е годы на остров упала летающая тарелка и НКВД построил там целую лабораторию по её изучению. В 41-году на острове полег целый полк НКВД, эту лабораторию защищая. Но это - вранье. Переправу они защищали от немцев. А потом на острове прогремел мощный взрыв. Это они не лабораторию взорвали, а понтонный мост грохнули.
Старшему лейтенанту Мадояну Героя дали, да и я свой орден получил. А на остров я больше не хожу. Так только иногда рыбу половить. Ведь каждый знает, у него самые большие сазаны и чебаки, лещи, по-вашему, ловятся.
Примечание: подход к собеседнику был осуществлен под прикрытием музейного работника собирающего данные о взятии Ростова-на-Дону. Все описанные события подтвердились. О черном камне в городе ходят упорные, но глухие слухи. На его поиски каждый год отравляются экспедиции уфологов-неформалов. К ним внедрен наш сотрудник. Он рапортует, что дело уних не двигается с мертвой точки и все изыскания ограничиваются распитием водки у костра и распеванием песен Визбора и Окуджавы. Антиправительственных разговоров не зафиксировано.
Рекомендовано: передать дело в архив.