- Спасибо, зятёк, за подарки. И четверть к празднику придётся, и пряники внучкам да племянникам раздам. Что сапоги мне привёз, а старухе бурки, так за то отдельное спасибо. Давай за стол, зятёк, за стол.
-Водки, вишь ты, привёз. Пьяница старый, чему радуешься? Лучше бы табуретов из города прислал. А то всё на лавках, да на лавках.
-Цыть, стара. Не гамонь, слухай сюды! От дедов заповедано, крестьянин на лавке рождается, на лавке ест, спит да помирает. И так в этом доме будет. Ты ещё, дура старая, стулья себе попроси, как у бар, с резными ножками. На стол вон лучше собирай. Садись, Иван Антоныч, сейчас поснедаем, да почаёвничаем.
-Благодарствую, батюшка Ананий Васильевич, да только некогда рассиживаться сильно. Мы в Хохлове в барском доме печки подрядились перекладывать. Вот подарки вам завёз, да скоро и обратно.
-Чайку-то давай попьём, уважь старика. Сейчас старуха соберёт. А ты мне обскажи, Настасья как, внучата не болеют ли? Как по ремеслу, всё ли у твоего мастера гладко?
-По-разному, батя, по-разному всё. Детишки да жена здоровы, слава Богу. Никитку сговорил в обучение отдать, к Макару Скворцову, серебряного цеха мастеру. Вот после Пасхи отведу.
- А что ж не к Беренту, мастеру своему? По печному-то делу?
-Печному делу я его и сам научу, малость понимаем. А сейчас пусть часовому да ювелирному делу обучиться.
-И то дело. А не будет Никитку-то забижать мастер-то?
-Учить будет, батя, учить. Как и меня когда-то учили. По тупости, али по лени не дойдёт наука, так и подзатыльник понять поможет. Это ремесло, батя.
- Ну, да ладно. А что по-разному то, по работе что не так?
-Да свои ж, цеховые мастера чудят. Глупости разные вытворяют. Тут по концу лета Юлий Иванович, мастер наш, сговорился с немцем Литке, мастером слесарного цеха, на устройство шести новых печей у него в доме. Да ещё одну надо было до половины разобрать, да переложить. Нас с Арсентием Москалёвым к слесарю в дом и направили. Четыре фундамента мы уложили, да забутили. Тут немец попросил ту седьмую печь разобрать, да начать ремонтировать. Хозяин-барин. Взялись за это. Арсюшка-то, тот правда, чудной бывает. Как книжек начитается, так давай обсказывать, как в прежние века по Европам цеховым жилось хорошо, как их все уважали. А почему, говорит? Потому, что честь цеховую блюли, мол Были у цехов и свои гербы, как прям у дворян, и даже гимны. Ты, говорю, совсем крышей поехал со своих книжек. Ну какие, к лешему гимны? Работай, давай. А он мне в ответ, послушай, мол. «Мы не сапожники, не столяры, но сожалений горьких нет, как нет. Мы с глиной шамотной работники, да, и с высоты вам шлём привет…» Представляешь, батя.? Я аж кирпич себе на ногу уронил. Ты, говорю, точно трёхнутый. С какой-такой высоты? Как с какой, отвечает. Ты когда трубу печную выводишь, по самой кровле ползаешь, вот тебе и высота. А дома вон нынче всё вверх лезут, по три этажа уже. Поругались мы с ним короче. А на следующее утро Литке нас в дом не пустил. Кричит, что мы материмся да дело не делаем, грязь развели. А как в нашем деле без пыли да грязи? Мы в дом, а он нас материт. Да не смотри что немец, загибает как какой фельдфебель с Костромы али с Нижнего. Стоим на крыльце, орём друг на друга. Литке уж и по- немецки на нас кричит, шайзе, мол, да тойфель. Ушли мы к Беренту. Юлий Иваныч к слесарю отправился, да вернулся ни с чем. Не хочет Литке платить. Мастер наш в Управу, так, мол, и так, работу, сколько ни есть, сделали. Пошлите к Литке мастеров, пускай оценят. Голова так целую комиссию отправил. Старшину нашего цеха, Елисеева Василия Фёдоровича, Матвея Спиридонова, да пруссака Глембовицкого. А Берент меня с ними послал, показать, что к чему. Пришли мы, а слесаря дома нет. Жёнка его нас впустила, старшина всё посмотрел, посчитал, да на двух листах протокол написал. Один в Управу забрал, другой Литке оставил. Насчитал старшина на сорок рублей работ. Всё, вроде как чин чином. Но на следующий день Литке принёс в Управу своё прошение. Экспертизу, мол, проводили в моё отсутствие, поэтому с оценкой согласиться не могу. Я, пишет, попросил мастера Михаила Степаныча Кадушного поучаствовать в комиссии, а вы пришлите кого хотите. Василий Фёдорович, злой был, что твой чёрт. Взял с собой и Берента да мастера Щелкунова. Снова всё смотрели, считали. Берент сказал, что Литке с Кадушным за каждый рупь со старшиной спорили. Но всё ж таки насчитали на тридцать три рубля. Немец согласился. А старшина обиду-то на слесаря затаил. И через недельку нагрянул к нему на дом. Да не один, а с околоточным. А там какие-то мужички с Лобковской волости, без разрешений и свидетельств печи кладут. Литке, говорят, аж позеленел, а попробуй с полицией поспорь. Мужиков в часть, под протокол да в Управу, чтоб оштрафовать. Немцу же Елисеев хороший выговор сделал, что ж ты, мол, своего брата цехового мастера обижаешь. Такие вот дела в городе творятся, батя.
- Да уж, весело живёте, друг друга что не поедом едите. Ну, да пей, давай, чаёк-то.
- Спасибо, Ананий Василич, с превеликим нашим удовольствием.
- Ты что творишь, идол?
-Как что, чаю собираюсь налить. Ты чего голосишь, батя?
- Пентюх городской, кто ж так чай пьёт, не в трактире же, леший тебя забери. Чай только с чайника в стакан льют, в самоваре вода, чтоб заваривать снова. А ты чего? Это трактирные ироды придумали, пара чая. Заварки чуть, да водой из другого разбавь. Ты ещё мне начни, как они спитый чай всяким говном подкрашивать да в дело пускать. Ни вкуса, ни аромата, один цвет. Тьфу, короста.
- Ты чего блажишь-то, Ананий Васильевич?
- Того, чай пить правильно надо. Я в своё время на отхожем промысле по всей Руси походил-поездил. С купцами смоленскими как на Нижегородскую ярмарку попал, так и закружило-завертело. Я с кяхтинскими в Китай за чаем ходил.
-Ходил он, чёрт старый. На три года из дому пропал, храпоидол. Батюшке твоему спасибо, не дал пропасть.
-Цыть, стара. Эх, Ванька, где я только не был. И Байкал-море видел, на Алтай-камне побывал, у китайцев за меха да мануфактуру тюки с чаем выменивал, с бурятами да с калмыками чаи гонял. Калмыцкий чай, я тебе скажу, дрянь редкостная. С молоком, маслом да с солью. Тьфу. А вот китайцы в ентом деле понимают. Вот там тебе чаю заварят правильно, так что не оторвёшься. А аромат, ай. Так-то вот. Сам слушай, да детям-внукам накажи. Чай заваривают в чайнике, из чайника и разливают, так и пьют. И не надо в него никакого сахара кидать, ложкой в стакане стучать-возить. Крепковат ежели для тебя, вон вареньицем заешь, али левашиком. Варенье-то скусное, духмяное, земляничное. Старуха тебе потом, как в город соберёшьси, для внучат вареньица-то соберёт. Пущай лакомятся. Ты ж ещё зайдёшь?
- Конечно, как закончим, зайду обязательно. И что же, все три года без весточки?
- Да почему же? Купеческие приказчики грамотные, с моих слов письмишко и накалякают. Придёт она на Корытнянскую почтовую станцию, ко мне домой и доставят. А батюшка али дьячок из церкви в Церковищах прочитают. Дома и знают где я, что да как. Пей чай, зятёк, да правильно пей…
Из разговора в доме Жукова в деревни Савостёнки Хохловской волости, что случился в середине декабря 1887 года.