Словари объединяют в синонимы «зодчего» с «архитектором», равно как «зодчество» и «архитектуру». Между тем очевидно, что разница в смысле всё-таки есть. Зодчий — мастер, автор признанных или необычных архитектурных памятников. Это не профессия, а призвание. В отличие от архитектора мастер запросто может быть самоучкой. Но он созидает, а не конструирует... К зодчеству применимы прилагательные: деревянное, древнерусское, народное. А вот классическая, новоготическая, индустриальная — это уже архитектура.
Парадоксально, но в лингвистической основе основе зодчества спряталась старославянская «зьдь» — глина. В русские летописи зодчие стали попадать с конца XIV века, причём понимались под ними и архитекторы, и каменщики, и гончары. Прорубая окно в Европу, Пётр I позаимствовал передовую «архитектуру», восходящую к Древней Греции, где она обозначала «высшее плотничное или строительное искусство». Окончательно всё запутал Карамзин, который поставил между терминами знак равенства, но отнёс зодчество к архаическим славянизмам.
Если учесть, что основным строительным материалом на Руси была древесина, а зодчество имело отношение именно к кирпичным дворцам и храмам, остаётся только гадать, какой смысловой оттенок вкладывал Державин в стихотворении, называя Сальватора Тончи зодчим. Кстати, Тончи (в России его называли Николаем Ивановичем), хоть и служил инспектором в Дворцовом Архитектурном Училище, имел художественное образование и занимался живописью. То есть в прямом смысле слова к строительству он не имел отношения и зодчим мог называться либо как творец чего-то нового, либо как «художник» применительно к аферисту...
Тогда же, в начале XIX века, будущий министр народного просвещения Шишков, отстаивая право «зодчего» на существование, сетовал, что слово это одним непонятно вовсе, другие же его упорно меняют в разговоре на иностранного «архитектора». Зодчество «токмо тем известно было, которые прилежно в языке своём упражняются» (А.С. Шишков «Рассуждения о старом и новом слоге российского языка»). Пожалуй, лишь размытие границ между письменной и разговорной речью во времена Пушкина пустило зодчество в литературный обиход. Герцен, Григорьев, Венецианов, Феоктистов упоминают зодчих именно как архитекторов. Причём это скорее разговорное упрощение казённой «архитектуры», зафиксированной в названиях институтов, обществ, комиссий.
Словарь под редакцией Ушакова, изданный в 1935 году, к «зодчеству» ставит примечание: «книжное, устаревшее». Логично, ведь шла эпоха индустриализации. И господствовала архитектура — преемница классической науки. Именно на архитекторов возлагались задачи по созданию нового стиля, адекватного первой социалистической империи. Вероятно тогда же зодчество стало альтернативным термином, который историки, преимущественно интеллигенты с дореволюционным образованием, стали применять к памятникам старины, идеологически чуждым, но подлежащим сохранению в силу историко-архитектурной ценности.
Помните замечательный анекдот: служивый сетует, дескать окончил школу милиции, распределён был в полицию, оттуда переведён в гвардейцы, видать судьба на пенсию уйти мушкетёром. Вот и зодчество удостоилось «экологической» ниши, а зодчими «титулуют» модных и пропиаренных архитекторов, следующих вековым традициям. При этом, как ни странно, однокоренное «зодчему» и «созиданию» «здание» прочно переместилось в индустриальную сферу, и с зодчеством в нынешнем понимании слова вовсе не ассоциируется.
Павел РОЖИН
Иллюстрации автора