1222 год. Июнь. В Герат врывается сборное войско мусульман под монгольским командованием. Проломленные стены перемещают бои в кварталы. Часть горит, часть обороняется. Безысходность сопротивления поднимает вопрос о сдаче.
Человек развязавший всё, должен всё закончить. .
Продолжение. Предыдущая часть и выбор человека - ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Не беги от жены на войну, чтобы война за женой не прибежала
Город полыхал, а человек метался. Пережив кропотливую работу китайских огнемётчиков, западная часть Герата перестала существовать. Что могло сгорело, представляя почерневшие остовы, потемневшему от отчаяния взору. Смотреть было некому. Хозяева остались в домах, а по гостям на войне не ходят.
Сильного сопротивления на западе Герата не было. Кварталы некому было оборонять, да и атаковать их не стремились. Отвечавший за штурм Учкаш - найманский нойон приданный Эльджигидэю, несколько раз посылал мусульманские отряды в гудящую тесноту огненных переулков.
Уходили многие, не возвращался никто.
Чрезмерно воодушевленные и подозрительные (что одно и то же) ширили ноздри, исследуя воздух на запах измены. Ничего кроме горелой плоти носа не щекотало. Никаких засад не было, просто сгорели все. Кого жгли и кто это делал.
Пожары губили без счета, но многих спасли. Лавина огненного смерча отсекала захватчиков от отдельных улиц и домов (на отшибе). Имевшие достаточно терпения не идти на зов и не откликаться на страх - выживали. Как всякий умеющий выдержать подвешенную ситуацию, чтобы определенность вносила жизнь, а не её под себя перестройка.
Терпеливые всегда выживают.
Разделавшись с Гератом, монголы вернутся добить остаток, но в дымящиеся, закопченные лабиринты - сунуться не рискнут. Их опасения избавят от второй смерти, избежавших первой. Так же как погреба и припасы. Выживших будет немного, но они останутся.
Наибольшего ожесточения достигнут бои на севере города с подготовленной обороной. Атакующих встретила паутина подземных ходов, перегороженные телегами улицы и несчетное число мужчин на крышах. Не все из них умели драться, но все хотели.
На осколках мечты
Примеряй на себя, шитые для другого кафтаны
Северная стена непрерывно принимала валуны, размером с теленка. Китайцы удивляли точностью и следующий камень ложился в место, откуда отлетал предыдущий. Сыпалась известь, а кирпичные осколки проломили не одну высунувшуюся голову, отучая от лишнего любопытства.
Поверхность пошла волнами, стена заиграла и обвалилась.
Штурмовые команды незамедлительно ринулись в брешь. Встретила ярость утраченного и горечь неизбежного, отравляющие победную сладость. Мусульмане монгольские сталкивались с мусульманами хорезмийскими, которых из обыденной жизни вырвали игры сановников.
Их (сановников) настырная, вездесущая спесь.
Спесь поставила в один строй ремесленника и торговца, держателя бань и носильщика тяжестей. Неугомонного караванщика, не умеющего жить без дороги и робкого домоседа, просто не умеющего жить. Лишенные прошлого (и будущего) они стояли рядом, разделяя общую долю.
Здесь не было людей, разграбивших монгольский караван. Тех давно (до отвала...) насытили серебром. Не было убивших посланника, вернувших его спутников хану, голыми и опаленными. Как куцых псов ничтожному хозяину. Тех (наглецов) дорубали на реках и затаптывали в пустынях.
Не было (в строю) убивавших наместников без необходимости. Если не считать необходимостью злобу. Те (убийцы) еще были, но их как-бы уже и не было.
Но за всех отдувались (и отдуваются) простые и простые бились отчаянно.
В кипящую ревом и кровью схватку, захватчики карабкались через битый кирпич. Царапали руки и обдирали халаты. Многим хватало и этого. Такие отползали, сжимались в комок и обсасывали ссадины. Десятники оттаскивали их за шиворот, не стесняясь в ругательствах и их подкреплении. Для острастки, оцепеневших рубили на месте.
И это работало.
Умевшие отмахнуться от ссадины, и того чем её делает воображение, лезли вперед. Не обращая внимания на рев врагов и переломавших руки (и ноги) товарищей. Мусульман Эльджигидэя встречали копьями в шею и сапогами в лицо, плескали кипяток и кидали камни.
Среди осажденных (почти) не было воинов. Но узкое место атаки делало их отсутствие несущественным. Пролом мог защитить каждый, владевший хоть каким-то орудием. А орудием они владели.
Первых атаки отбили, образуя у кирпичных завалов завалы из тел. По ним мусульмане карабкались подчиняясь, подчиняясь неумолимой воле, не жалевшей и не колебавшейся.
Человек никогда не колеблется, пока дело его не касается.
Волны атак захлебывались, требуя вмешательства сверху. Вскоре за халатами замелькал пластинчатый панцирь монгольских стрелков. В защитников стали бить из-за спин. Близкое расстояние сделало каждую стрелу смертоносной.
Возникло замешательство и мелкая трещина, достаточные чтобы закрепиться на той стороне. Несколько десятков атакующих бились уже за стеной, поджидая товарищей. На кирпичных (и других) завалах показались стрелки. Они били в упор, откатывая схватки в кварталы.
Улочки давали преимущества суженной обороны, но лишали ее общего командования.
Единая воля сменилась частной, со всеми последствиями. В некоторых местах будут драться и после того как Герат сдастся. Другие проходили легко, пользуясь дырами в защите и дрожью в коленях, что одно и то же.
Скоро обнажилась уязвимость - крыши.
Найманские и урянхайские стрелки шли поверху. Не рискуя попасть под горячую руку, напоровшись на кузнецкий молот или поварской тесак, неумело примотанный к палке. Подвинувшись, стрелки Эльджигидэя зажгли жаровни и стрелы летели огненными.
Наваленный скарб загорелся, защитники бежали от дыма и пламени. Их били в спину и оборона рассыпалась. На базарную площадь к кафедральной мечети вывалил первый (монгольский) отряд. Державшие стену в других частях узрели себя окруженными.
Предвидя параллели, вспомним латынь:
всякое сравнение хромает.
И прежде чем цитировать Тараса (Бульбу), Страшную месть тоже не помешает... перечитать.
Трудные решения
Народ не Бог, но и от него отрекаться не стоит.
Иззаддин Муккадам - потомственный глава гильдии ткачей Герата, охранял один из восточных районов. Раньше здесь дни напролет делали самит, икат и великое множество других тканей, одевавших богатых (и бедных) всего Хорасана и всего мира.
Не было материи недоступной рукам гератских умельцев, не было и узора, что они не могли нанести. Бывало что в них угадывались и вольности, сколь лицемерами порицаемые, столько же ими и ценимые.
Работа кипела в дозволенные (и недозволенные) часы, в зависимости чего заказчик хотел и сколько мог заработать. В вопросах чрезмерного труда гильдия отличалась строгостью, запрещая привлекать рабов и превращать в них работников.
Еще дед, суховатый мужчина с иссеченным ветрами лицом, пошучивал
Что со мной не так? - плачет девушка.
Дедушка-дурак, брал не ту денежку.
Внучата несмышленыши заливались смехом.
Посмеивался вместе с ними и дед, который вечно кряхтел и чесал рану. Ее он получил в Китае, куда ходил под видом караванщика. Подсмотреть работу тамошних мастеров. Понимающему много видеть не нужно, но и его понимающие видят насквозь. Некий китаец-ткач учуял лазутчика и шилом истыкал ему бедро.
Буйного уняли, сочтя помешанным. Дед с тех пор хромал. Но чего только, ради любимого дела не сделаешь...
Взрослый уже Иззаддин понял старика, предостерегающего от излишней наживы и нечистых денег. Понимал это и старик, поучая словами, которые из памяти уже не уйдут.
Добру учат, пока ум ничего не смыслит. Иначе зло поработает раньше.
При Иззаддине в гильдии ценили людей.
Не брали случайных, не давали в обиду своих. С ткачами, наполнявшими ситцевой кровью вены торговых путей, считались все.
За какой-нибудь (средний) год плоды их труда превосходили всю военную добычу династий. Отчего сведущие спорили, что первично и кто кому служит. Ремесленники государям или государи ремесленникам. Споры приходились на обеденный час, когда жара не дает работать, а спать не хочется.
Потом пришли хорезмийцы, чье правление от прочих царей отличалось разительно. Свой нос люди султана совали во всякое дело, считая угрозой любое незанятое пространство. Их интересовало как человек живет, куда ходит и о чём думает.
Несогласие делалось поводом к переубеждению, недовольство причиной угроз. Увещевали с доброй улыбкой, но стоило отрицанию их правды переусердствовать, улыбку сменял оскал.
На человека бросались и бросали его в застенки.
С нами шутки плохи
Шутили они.
А Иззаддину казалось будто они насыщаются смущением, страхом и желанием примириться. Которым человеческая природа питает зло, через невидимые, но заметные чувства.
Не так страшен дьявол, как желание ему нравиться.
С духовенством, знатью и ремесленной старшиной у людей султана не заладилось сразу. Поделать они долго ничего не могли, исподволь занимаясь развращением простолюдья. Ему внушали исключительность и превосходство (над всеми). Намекая, что избранность выше правил, а предназначение разрешает их нарушать.
Неудивительно, что грабежи караванов, убийства послов и расправы над богачами находили одобрительный отклик.
Теперь избранные (и исключительные) дрожали в строю, ожидая когда подойдет монгольское войско. Оно и подошло.
Ткачам повезло.
Это был действительно монгольский отряд. Урянхайцы одного из тысячников Атсуадай-нойона. Сам мастер и оттого понимающий в любом мастерстве, Иззаддин ужаснулся, увидев на что эти люди способны.
Один из монголов - шутник лет тридцати, выбился вперед. Оказавшись перед десятью гератцами в одиночку. Они рванули на него скопом. Полоснув первого, монгол ушел в сторону, оказавшись между домов. Подходить к нему нужно было по одному или (сгрудившись) по двое.
Так и сделали.
Двойка навсегда осталась в проеме (их кости Иззаддин увидит через 15 лет), а монгол с проворством дикой кошки взмыл на крышу. Спрыгнул и оказался у мусульман сзади, выкашивая сабельными ударами. Ни единый взмах не пришелся напрасно.
Растеряв задор остальные бежали, разгоняя ужас под вражеский смех. Монголы не преследовали (никуда не денутся) наслаждаясь схваткой как осенней охотой и холодным напитком в зной. Люди Иззаддина на войне умирали, а эти люди на войне жили.
Квартал пал.
Но оставаясь главой гильдии, он за каждого отвечал головой. Оторвавшись от преследования, Иззаддин отправился к Мубараз-малику, у которого уже толпились знатные люди. И духовенство.
Главе султанских людей, описанного летописцем (Дзузджани) как:
Пожилой человек прекрасного вида
Предстояло принять решение, делая выбор меж страшным и худшим
Выбор генералиссимуса
Вредит человеку не то что о нем говорят, но что он об этом думает
О психосоматике, в Герате 13 века не знали. Но догадывались, отгоняя тревожные мысли подальше. Люди султана до последнего тешились призрачными надеждами, возникавшими и исчезавшими как водная зыбь. Наконец пришел момент, когда даже они не могли позволить себе остаться незрячими.
Половина города пылала, половина была захвачена. Бои стремительно смещались в центр. К Цитадели, дававшей укрытие чиновникам и эмирам. К камням жались люди, много людей. И до штурма гератское население удвоилось, а резня и пожары сбили его в загон. Царили давка и скученность, повенчанные с голодом и укрытые страхом.
Поговаривали, что монголы привели с собой отменных негодяев. Прирожденных преступников, отребье со всего Хорасана. Той породы, чьи наклонности пристыжают лишенных стыда (собак!). Людей подобного хотя негодяями были не все. Больше сказать большинство негодяями не было. Войска Эльджигидэя хорошо дрались, а преступникам это не свойственно.
В завершении бедствий раздался грохот.
Рухнула одна из крепостных башен, открывая еще одну дорогу врагам. Не в силах терпеть страдания дальше, к Мубараз-ад-Дину Сабзавари явилась делегация. Разные люди твердили одно:
Мы больше не можем драться
Говорили они не столько о нежелании, сколько о невозможности.
Слушал их пожилой человек, вельможа. Статный как кипарис. Помнивший маленького Мухаммеда (хорезмшаха) и войны его отца. Сейчас он стоял в растерянности и только природная знатность с младенческим воспитанием не давали хлопать ресницами и закусывать губ.
Он сжился с прошлым настолько, что не заметил как пришло настоящее. В котором ему (и его укладу) не было места.
Зашипев, соратники - люди султана стали огрызаться.
Посыпались угрозы о разглашении тайн, изъятии имущества и расправы над семьями. Всего, на чем их власть так долго стояла. Тщетно. Обреченному на тайны плевать, имущество сгорело, а семьям угрожало нечто большее, чем тупая злоба неостроумных вельмож.
До Мубараз ад Дина донеслось страшное (слово):
Сдавайся.
Твердо вымолвил кто-то. И другие это требование повторили.
Людям султана припомнилось всё. Притеснения, грабежи, расправы. Стремление не просто отобрать, но при этом унизить. Чтобы признавая себя виноватым, ограбленный улыбался и заискивал. Превращаясь из человека в пса.
Во всем их облике читалось - посягательство на чужое. Чужую землю, чужую совесть, чужую честь. И как долго сопротивление посягательству, они считали посягательством на свое... Их то теперь укоряла обслуга и поучали что делать торгаши...
Выйди к ним. Ты это начал. Тебе отвечать.
Требовали люди.
И тогда Сабзавари смутился. Взгляд скосился на бок, плечи сбились в комок и собрание отчетливо услышало:
Это не я....
После которого мятежника прорвало
Это они. Меня вынудили. Не мы такие - жизнь такая. Если не ты то тебя. Они всё заранее подстроили.
Бормотал убийца наместника.
В седовласом теле старшина Иззаддин увидел изолгавшегося мальчишку. Каковым остается каждый не умеющий взять ответственность. Сказав это я - когда это (я) действительно.
Пути собрания разошлись.
Замкнувшись холодным презрением, малик и его люди взмахнули на коней. Кавалькада унеслась в самое пекло и в полном составе погибла. После Сабзавари искали, чтобы отправить голову Чингисхану. Но не нашли. Да и кому нужна мертвой голова, что и при жизни стремилась к смерти. Предпочтя лучше сгинуть, чем держать ответ.
Будто их не спрашивают и после, когда отвечать поздно.
Иззаддин умчался к своим, которых уже рубили возле мечети. Выставив ладонь, глава ткачей прорычал на всю площадь
Переводи!
Надеясь что среди чужих мусульман найдется послушный. Так и произошло. Некто зашептал его слова монгольскому сотнику.
Это хорошие люди!
Кричал Иззаддин вначале.
Сотник лишь усмехнулся. Все люди хороши, но когда это мешало плохим..
Это полезные люди.
Продолжил Иззаддин, доставая из-за пазухи тончайший выделки холст
Они знают как делать это.
Если ты не скажешь о нас своим ханам, про тебя им скажут другие.
С этим доводом служака-монгол согласился.
Сотник махнул головой и ткачей (Иззаддин назвал ими всех) погнали в монгольский лагерь. По жребию они достанутся Царевичу Угэдею.
Ответственному человеку повезло и в этом. Как везет тому, кто видит жизнь местом, где все и всегда по-настоящему.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Резервная площадка ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489
BTC - bc1qmtljd5u4h2j5gvcv72p5daj764nqk73f90gl3w
ETH - 0x2C14a05Bc098b8451c34d31B3fB5299a658375Dc
LTC - MNNMeS859dz2mVfUuHuYf3Z8j78xUB7VmU
DASH - Xo7nCW1N76K4x7s1knmiNtb3PCYX5KkvaC
ZEC - t1fmb1kL1jbana1XrGgJwoErQ35vtyzQ53u