Первыми придрались поляки, сначала спросили, не служил ли я в Польше, я ответил: нет, тогда они спросили, почему я повесил именно флаг СССР?
Я не хотел конфронтации, и ответил вполне корректно, что это дань истории. Они покряхтели, но ушли без скандала. После этого пришли уже наши, не хочу называть национальность, но это были люди, подвергшиеся репрессиям во времена советской власти.
Они прямо заявили, что не могут ходить в мой магазин, пока здесь висит этот флаг; расчёт был такой: если я сниму, они снова начнут ходить.
Но я ответил им, что они вправе решать, ходить ли в мой магазин, а я вправе решать, какой флаг в нём вешать.
Надо признаться, даже сейчас при встрече они окатывают меня взглядом, полным ненависти.
Скоро снова начались претензии к флагу, уже от кададских посетителей, и все они прямо заявляли: «Ты должен снять этот флаг!»
На мой вопрос, чем он им мешает, они приводили такие доводы, что это флаг преступного государства, под этим флагом велись войны, и погибло огромное количество людей.
Тогда я задавал контрвопрос, и просил показать мне флаг, под которым люди не погибали, под которым не велись войны. Тут они начинали мычать и недовольные уходили.
Мне это надоело, и я решил повесить на флаг ценник, чтобы снять вопрос, почему здесь висит флаг СССР, — ведь здесь магазин, а это товар на продажу.
В поездках по Кададе я люблю заезжать в магазины, где продают старинные вещи, начиная от кузнечных инструментов и заканчивая оружием, которое немцы привезли с собой со второй мировой войны.
В одном из таких магазинов я увидел фашистский флаг со свастикой, причём это было современное изделие, цена которому 25 центов, но продавали его ровно за $1000. Я ещё тогда задумался, почему фашистские медали и флаги стоят намного дороже наших вещей, и ответ пришёл сам собой.
Мы ведь уничтожили их, а после этого никто не производит больше этих медалей, касок и остального обмундирования. Вот поэтому их вещи и ценятся.
Но если мы сами будем уважать нашу историю, то и наши вещи будут стоить дороже. Исходя из этих рассуждений, я поставил на флаг СССР цену $999.
Когда мне говорили, что я должен снять этот флаг, я предлагал в ответ приобрести его за названную цену и тем самым реально снять его с флагштока. Как вы наверняка догадались, желающих не нашлось.
С того момента, как нам пришлось защищать наш флаг от посягательств, мы с юнгой решили считать его знаменем нашего корабля.
И мы развернулись для того, чтобы принять последний бой и на полном ходу вошли в новогодние распродажи, которыми мы хотели запомниться нашим посетителям.
Передо мной стояла задача подготовиться к новогодним распродажам. Одновременно мы решили продать или закрыть магазин.
Юнга противился закрытию магазина, но я понял, что магазин не может спонсировать общество: той выручки, которую мы получали, хватало только на безбедную жизнь, при этом всё время своей жизни надо было посвятить этому магазину.
Но не для этого человек родился, чтобы только работать, а после этого упасть лицом в хрустальное корыто с чёрной икрой.
«В общем и целом», —как говорил товарищ Швондер, мы тайно начали готовиться к закрытию.
Я пытался даже продать магазин, но все предложения были от людей, которые не понимали, что новое оборудование стоило более $100, 000. А всё остальное ещё столько же, поэтому я принял решение продать оборудование, расплатиться с банковским займом, и выйти из бизнеса.
По условиям договора всё оборудование до полного погашения долга принадлежит банку, при этом мой дом заложен и тоже является залогом для этого же банка — на случай если я не выплачу заём.
Но, как ни странно, в договоре аренды отдельным пунктом стоит условие, что если мы прервём пятилетнюю ренту, то мы должны оставить всё оборудование и товары в распоряжение арендодателя.
То есть получаются ножницы, но, как говорят солдаты и матросы, на хитрую гайку у нас всегда найдётся винт подходящего размера, и я легко подобрал резьбу.
У нас были прекрасные соседи, — парикмахерская, владельцем которой был араб, и работали в ней только молодые арабы, мы смогли позволить себе тайную операцию по ликвидации магазина.
В момент открытия магазина нам прислали около тридцати огромных ящиков оборудования, холодильники и морозильники, мы с юнгой оказались перед неразрешимой задачей, — где взять людей, чтобы занести это громоздкое оборудование в магазин.
Но наши соседи пришли к нам на помощь, и огромные холодильники просто впорхнули в магазин.
Конечно, я не забыл этого, а ребята все полтора года были в прямом смысле в шоколаде: конфет для них я никогда не жалел. Вряд ли они прочтут эту книгу, но никогда у меня не было таких хороших соседей, как арабы.
Несмотря на то, что речь идёт всего лишь о магазине, но в реальности
о попытке создать русскую общину, но, сам того не сознавая, я оказался и устроителем эксперимента, и испытуемым в одном лице.
То есть большой эксперимент можно разбить на некоторые фазы, но всё это — один цельный эксперимент, включая и эту книгу, которая является практически отчётом о проделанной работе.
Наше плавание приближалось к празднованию второго нового года, я бы сравнил это с приближением корабля в кругосветном плавании к родному дому.
К этому моменту я точно понял, что Варяг пойдёт ко дну и я, как капитан корабля, должен позаботиться о юнге и чести корабля — его флаге, и мы стали бортом, как легендарный Варяг, к вражеской флотилии.
Кого же мы считали вражеской флотилией? Не русские магазины, которые отчаянно с нами боролись (и зря, мы спокойно опережали их по прибыли, и не соревновались с ними), и не тех, кто лично пытался бороться с нами, и тоже зря, — мы честно вели торговлю и действовали в их интересах.