Огромным везением оказалось то обстоятельство, что фамилия моего деда по матери — единственная в России, да и в мире, наверное. А вот с предками по отцовской линии сложнее. Слишком много Голубевых в Псковской губернии, и слишком мало о своих предках знал мой отец. И не удивительно. Кроме своих брата, сестры и матери, никого из близких родственников застать живыми ему уже не довелось.
Отец очень хорошо запомнил эвакуацию из Пскова в Мордовскую глубинку. Рассказывал про бомбёжки, панику, тысячи раненых и нескончаемый ужас от ожидания очередного налёта Люфтваффе на их эвакопоезд.
Затем были голод и страшная нищета в пустовавшем задолго до приезда беженцев доме на краю поля, в шести километрах от ближайшей деревни. Когда трое полуголых ребятишек лежали в холодной избе с раздувшимися от голода животами, в то время пока мать, моя бабушка, Екатерина Васильевна (в девичестве Уситвина), работала где-то далеко в совхозе, чтоб принести к ночи хоть краюху хлеба, состоявшего наполовину из древесной коры. И отец, и моя тётка, старшая из детей, не раз вспоминали, как их мать заворачивала мякиш этого эрзац-хлеба в тряпицу и давала по очереди сосать эту «соску» немаленьким уже ребятам. Тётке тогда было семь лет, отцу пять, а самому младшему, дяде Алексею, не было ещё и двух лет.
Много было воспоминаний о тяжких временах в эвакуации и послевоенном восстановлении из разрухи. Но ни разу не прозвучало ни единого слова об их отце, которого, по идее, они должны были бы помнить! Ведь помнили же, как покидали Псков 8 июля 1941 г., прямо накануне его захвата солдатами группы армий «Север», испанской «Голубой дивизией» СС и эстонскими карателями из «Омакайтсе» и «Кайтселийте».
Позже мне стало ясно, почему. Оказывается, что деда моего, Петра Тимофеевича Голубева, на тот момент в Пскове не было. Разведены они с Екатериной Васильевной не были и, судя по возрасту младшего из детей, расстались прямо накануне войны. Но что мой дед мог делать на юго-востоке Молотовской (Пермской ) области, мне совершенно не понятно. Вроде бы судимостей не имел. На заработках был? Не знаю и вряд ли когда-нибудь уже смогу выяснить хоть что-то об этом.
А вообще о предках отца мне удалось установить совсем немного. Мать была родом с острова Залит Талабского архипелага, что в Псковском море. От её дома до ближайшей пристани на материке нужно было пройти 18 километров на вёслах или под парусом. Ясно, что все её предки из рода Уситвиных (тоже очень распространённая в Пскове фамилия) из поколения в поколение были профессиональными моряками: рыбарями, как говорят местные.
Предки Петра Тимофеевича издавна селились на юго-восточном побережье Псковского моря, в местечке, которое известно под названием Писковичи (ударение на первый слог). Сейчас это уже в черте Пскова, а до войны там было крупное село. И едва ли не каждый второй в селе носил фамилию Голубев. Наш род имеет характерные наследственные особенности. Предки наградили нас носом-клювом, в профиль напоминающим птичий, и морщинками — «гусиными лапками» по внешним уголкам глаз, которые проявляются даже у детей, когда они улыбаются.
Вероятно, характерная форма носа и стала причиной появления прозвища-фамилии. Хотя есть информация о том, что подобные фамилии давались ученикам церковно-приходских школ, если их успеваемость была «так себе». Успешные ученики получали фамилию по ближайшему к дате рождения религиозному празднику. Отсюда все Успенские, Преображенские и прочие Крестовоздвиженские. А если особых талантов за учеником не наблюдалось, то отрока, научившегося читать и писать, что было очень даже немало по тем временам, отпускали на волю с почётным присвоением «птичьей» фамилии Голубев, Соколов, Воробьев и т. п.
Как сын рабочего одного из псковских заводов Тимофея Голубева встретил дочь рыбаря Василия Уситвина, к сожалению, уже некому рассказать. Известно только, что у Тимофея было множество братьев и сестёр, которые продолжали жить в Писковичах. Пётр был не единственным ребёнком в семье, и все его братья и сёстры были уже во втором поколении горожанами, из рабочих.
Где был Пётр и чем занимался во время гражданской войны, неизвестно. Но, скорее всего, жил у многочисленной родни в Писковичах. Воевать его никто не отпустил бы, да и сам он туда вряд ли мог рваться. А после возвращения к мирной жизни снова заработали предприятия, и Пётр стал рабочим на канатной фабрике, которая до войны была в Пскове на улице, носящей теперь имя Леона Поземского. Тогда-то они с Екатериной Уситвиной и поженились, и детей рожали неподалёку, на той же улице, в фабричной казарме. Вероятнее всего, Екатерина, как и многие из молодых людей того времени, переехала в город в поисках стабильной заработной платы. Чтобы не зависеть от величины урожая пшеницы или улова судака и окуня в опасном, бурливом Псковском море.
И эти годы, между Гражданской и Великой Отечественной, были, судя по всему самыми счастливыми в жизни моих деда и бабки. Нарожали троих детишек всё-таки. Точно не известно, как Пётр Тимофеевич оказался в селе Орда Кунгурского района Пермского края, но версия у меня есть. Вероятно, он завербовался (как тогда говорили) на высокооплачиваемую работу в шахте, где добывали селенит (разновидность минерала гипс, отличается характерным параллельно-волокнистым строением).
В июле 1941 года его, как по возрасту ещё военнообязанного, призвали в ряды РККА в Ординском райвоенкомате.
Куда он попал после этого — загадка. Может быть, проходил переподготовку в каком-нибудь учебном подразделении, а может быть, его с другими призывниками возили с полустанка на полустанок, от одной воинской части к другой до тех пор, пока он не получил назначение в 127 стрелковую дивизию, которую в первые месяцы войны так потрепали немцы, что она осталась практически полностью без личного состава. Но уже в августе 1941 г. на её базе была сформирована 2-я стрелковая дивизия под командованием полковника Андриана Захаровича Акименко.
Тот, кто интересуется военной истории, сразу поймёт, что речь идёт о легендарной, овеявшей себя бессмертной славой Второй гвардейской Таманской Краснознамённой ордена Суворова им. М. И. Калинина стрелковой дивизии. Но когда мой дед оказался в её рядах, она была только что создана из множества остатков других подразделений. Не имела ничего, кроме номера «2», и никто тогда ещё не мог предполагать, какой путь уготован этому формированию в составе Брянского фронта к нынешнему статусу элиты русской армии двадцать первого века.
С первых дней своего существования дивизия оказалась в самом пекле войны. Сначала Смоленск, затем Ставрополье, Северный Кавказ, Кубань и Ростов, Таманский полуостров, и вот на начало Керченско-Эльтигенской десантной операции это уже заслуженная, именная, гвардейская дивизия.
После короткой передышки по окончании Новороссийско-Таманской операции, за что дивизия и удостоилась звания «Таманская», мой дед, уже командир отделения Первого стрелкового полка Таманской дивизии, гвардии сержант Пётр Тимофеевич Голубев, отправился в свой последний бой.
31 октября 1943 года полк, в котором служил мой дед, начал погрузку на десантные катера азовской флотилии в порту Тамань. Их полк был каплей в море среди множества войск, задействованных в масштабной операции по высадке морского десанта на Керченский полуостров. С 1 ноября по 4 декабря на плацдарм было высажено более 75 000 десантников, 796 орудий и миномётов и 128 танков. Так началось освобождение Крыма от немецких оккупантов.
И так закончился жизненный путь моего деда, Петра Тимофеевича Голубева. Он высаживался в самый страшный, самый кровавый период операции, с 7-го по 11 ноября 1943 г. В эти дни потери с нашей стороны были колоссальными. Немецкие орудия, танки, миномёты и пулемёты, не считая ручного стрелкового оружия, обрушили шквал огня на заранее пристрелянный пятачок береговой линии, единственно пригодной для высадки морского десанта в той местности.
Добавьте сюда ещё массированную бомбёжку с воздуха. Это был настоящий ад! Катера, баркасы, простые фелюги всё прибывали и прибывали с моря, не успевая разворачиваться для рейса за следующей группой десантников. Множество бойцов гибли ещё вдали от берега, а те, кто добрался до суши, был обречён, потому что на каждый квадратный метр пляжа мгновенно обрушивались десятки тысяч пуль и осколков.
Прибывающие с моря шли в атаку по телам тех, кто прибыл за минуты до них. А огромное число погибших были просто распылены на атомы при попаданиях мин, снарядов и авиабомб. Сценаристам из Голливуда, создававшим фильм о высадке десанта союзников в Нормандии «Спасение рядового Райана», такого и представить не было возможности.
Именно потому так много в эти дни было пропавших без вести. Тех, кого разрывало в клочья, так что опознавать потом было нечего. Таких просто записывали в «пропавшие», не обнаружив ни среди утонувших, ни среди погибших при высадке. Так я и пришёл к выводу, что, скорее всего, моего деда Петра разорвало на мелкие частички взрывом крупного снаряда или авиабомбы, но после мне удалось восстановить реальные обстоятельства гибели моего деда.
Помнится, в 1979 году мы с родителями жили в Керчи с августа по ноябрь. Я там даже в украинской школе учился первую четверть. Благодаря местным сверстникам, оболтусам из школы им. Генерала Аршинцева, я научился прогуливать уроки и курить в затяжку. Но речь вот о чём:
Мой отец, Виктор Петрович Голубев, читал всегда скучные, по моему мнению, книжки. Где бы мы ни бывали, а бывали много где, поверьте, была возможность путешествовать, отец покупал книжки об истории каждого города или села, где бы он ни оказывался. Тогда отец скупил все книги по истории Великой Отечественной войны на территории Керченского района. Прочёл он и про тот десант с Таманского полуострова. Был крайне потрясён, и однажды, когда мы с ним просто прогуливались вдоль холодного уже осеннего моря, он в красках, очень эмоционально начал мне описывать ту страшную десантную операцию. Я тогда удивился, отчего он так близко к сердцу принял ту далёкую трагедию?
Как-то внезапно он прервал свой рассказ на полуслове, пристально посмотрел мне в глаза и сказал: «А знаешь, ведь твой дедушка где-то здесь, в Крыму, похоронен».
— Как? Ты же всё время говорил, что на него не было похоронки, что он числится без вести пропавшим!
— Так и есть. Только когда я летал с Колымы на материк, в 1969-м, чтоб похоронить свою маму — твою бабушку Катю, нашёл в её комнате письмо из военкомата, в котором было написано, что выяснилось место захоронения гвардии сержанта Голубева Петра Тимофеевича. Он похоронен в братской могиле в Крыму, рядом со станицей Мариенталь.
Тогда я запомнил это красивое, какое-то по-космически звучащее название МА-РИ-ЕН-ТАЛЬ…
Через годы, когда отца уже не стало, я начал искать эту станицу. Думаю, раз отец не смог почтить память деда, так хоть я доберусь до его могилы. Раз уж не судьба мне принести цветы деду Андрею, так хоть этот Мариенталь отыщу… И за отца, который никогда не видел свое папу, поставлю гранёный стакан, наполненный до краёв горькой, как слёзы, водкой, и накрою горбушкой ржаного хлеба.
Но… Нет такой станицы. В Крыму их вообще нет. А на Кубани, где каждая деревня носит статус станицы, ничего подобного не числится. Да и где Крым, а где Кубань! Впоследствии мне попалась информация о селе Раздольное Кущёвского района Краснодарского края, и, оказывается, что раньше это поселение называлась станицей Мариенталь. Только проку от этого открытия никакого не было, потому что в результате долгих поисков мне удалось убедиться, что это точно не та станица, которую я ищу.
Как бы то ни было, я твёрдо знаю одно: мой дед Пётр, как и дед Андрей, был настоящим героем, не трусил, не прятался, не искал повода пожить ещё немного. Оба моих деда погибли как настоящие мужчины, в борьбе с захватчиками. Чтобы смогли жить их дети и внуки. И правнуки. Пафосно звучит, но точно: «Ради жизни на Земле!»
Очень жаль, что мои родители в своё время не записали для потомков всё, что было известно им об их предках. Надеюсь, что мои записки сохранят память о тех, кому мы обязаны жизнью, и у моих детей и внуков будет возможность в любой момент прочесть хотя бы то, что было известно мне.
Благодарю вас, деды! Надеюсь, вы видите, какие замечательные у вас выросли правнуки. Помогайте им, и они о вас будут помнить всегда, как помню о вас я…
Дополнение от 11.05.2014 г.
Огромная благодарность одному из моих читателей, который называет себя "Кардинальный Крендель". Он подсказал мне, где на самом деле находилась станица Мариенталь. Теперь это село Горностаевка. Всего в двадцати пяти километрах от Керчи! Мне снова туда нужно попасть.
Дополнение от 29. 05. 2016 г.
Один из моих читателей побывал в Горностаевке и познакомился с директором местного краеведческого музея. Говорит, что видел своими глазами пожелтевший от времени листок из больничного журнала, на котором написано «Голубев Пётр Тимофеевич. Умер».
Теперь я точно знаю, что произошло с моим дедом. Раненый, он попал в плен и оказался в немецком полевом госпитале, который размещался в больнице станицы Мариенталь. Туда попадали не только раненые немецкие солдаты, но и советские. Немцев лечили скрупулёзно, а к нашим было иное отношение, что понятно. Удивительно, но фашисты не добивали раненых на поле боя, а хоть и небрежно, но оказывали им хоть какую-то медицинскую помощь. Кому-то это спасло жизнь, а моему деду повезло меньше.
Теперь его прах покоится в братской могиле на сельском кладбище, причём на памятной плите его фамилия не указана.
Верю в то, что я однажды буду в Горностаевке и сделаю всё, чтобы это поправить.