рассказ посвящается Воронцову Николаю Михайловичу
Автор: Горбанев Егор Евгеньевич
МКОУ "Шебалиновская СШ" Октябрьского муниципального района Волгоградской области, 10 класс
Номинация "Книжная полка"
Снега было много в декабре. На всём протяжении Дона степи были завалены им. Пару дней назад жутко что тут разыгралось – в метели исчезло небо, исчез весь видимый мир. Потом всё стихло, погода прояснилась. Теперь скованные заносами степи стоят в морозной тишине. И только всё настойчивей возрастающий гул железных гусениц одинокого танка, двигающегося вдоль реки, как рыскающий волк, отправленный стаей на разведку, всё нарастал, всё приближался, усиливаясь с каждой минутой, и наконец, полностью завладел пространством.
Неделю назад танки шли стеной, охватывая Нижнекумский и слева, и справа, ползли во тьме дыма всё дальше, а противотанковая советская артиллерия с высоты правого берега реки Мышкова била по ним сзади. Сталинград был последним рубежом фашистской машины, ползущей вглубь страны. А донские хутора Васильевка, Громославка, Нижнекумский и Верхнекумский стали последним пристанищем гитлеровских «тигров» в декабре 1942-го года.
Это было неделю назад. А потом вдруг бой стих и началась метель. Метельный свей накрыл искорёженное боем железо, останки орудия, мёртвые тела бойцов. Снег толстым белым пуховым одеялом преобразил изуродованную снарядами степь: сравнял воронки, скрыл черноту пепелищ. Хуторские хатки безжизненными бугорками выпячивались на снежном покрывале. И тишина, мёртвая тишина…
Но вдруг появился этот одинокий танк, вынюхивающий добычу. Грохот танка над головой надвигался с такой грозной силой, что казалось, ещё немного – и случится что-то страшное. В какой-то критический момент так и получилось – с крутого откоса бугра, что прикрывал хату с севера, посыпались куски замерзшего грунта, подобно пушечным ядрам, и пробили сугроб, накрывавший погреб.
Дворняга Полёт отпрянул от деревянной стены погреба и, пятясь в темень сырого помещения, сжался, как пружина, вздыбив загривок и глядя перед собой горящими в полутьме глазами. Но опасения были напрасны. Это в открытой степи страшно, когда от взрыва снарядов некуда деться, когда пули оглушают свистом и автоматные очереди бьют под лапы, когда нет спасения и нет такой щели, где можно было бы схоронить бедную пёсью голову.
В хуторе другое дело – всегда найдётся, где затаиться, где переждать угрозу. Хозяин – бог для собаки. С ним не страшно, не одиноко.
Однако страх безрассуден. С приближением танка Полёт громко заскулил, втянул голову.
- Тш, тш, - зашептала девочка, сидящая у стены, поджав ноги.
- Тише, Полёт, тише, - успокоил уверенный голос хозяина.
Дед Сергей любил своего пса. Восемь лет назад он взял его щенком у местного чабана. Тот хвостиком бегал за хромой ногой деда от хаты до базов, от речки до огорода, на сенокос и пастбище. Ночью под крыльцом, положив голову на лапы, всегда держал уши торчком, охраняя сон хозяев. Заливался громким лаем, отпугивая котов и проходящих мимо плетня загулявшихся допоздна влюблённых. «Вот, паскуда», - слышал на это от деда, которому лай прерывал короткий старческий сон. Но были они неразлучны. Где бы ни хромала дедова нога, за ней всегда следовал преданный друг, а хозяин всегда находил в кармане душистый сухарик для любимца.
Сейчас в погребе, который за последние недели стал уже домом, спрятались от шального немецкого «тигра» дед, соседка с двенадцатилетней дочкой Мотей и Полёт. Стены погреба дрожали от рычащего мотора танка. Пёс притискивался боком к хозяину, прижимаясь всё теснее, продолжал скулить. Хозяин тяжёлой рукой как бы прикрывал голову Полёта от напасти. А тот продолжал трястись всем телом, не совладая с собой.
Стало тихо. Дед поднялся и приоткрыл скрипучую дверь погреба. Потянуло холодом. Все испуганно смотрели на грузную спину в дверях. Вдруг сухие строки просекли тишину. Дед упал на земляные ступени погреба. Тётка-соседка вскрикнула, Мотя свернулась клубком, накрыв голову руками. И только Полёт рванул к двери, забыв сейчас же о недавнем страхе, но тут же полетел вглубь погреба.
- Геть, чёрт, залезь обратно, - зашипел хозяин. – Немцы.
И опять тишина, странная, почти мертвенная. Полёт обиженно подполз в темноте к деду, нащупал носом мозолистую руку и беспокойно заурчал, выражая любовь и тревогу.
- Иде наши-то, чаво молчат? – зашептала тётка.
Девочка не поднимала головы, свёртком лежала у стены. Полёт, чуя беду, волновался. Сердце колотилось, его наполнила отвага, решимость защитить от опасности того, кого он преданно любил. Нежно стоня, он тыкался мокрым носом в сухую ладонь деда.
Вдруг явственно возник шум движения гусениц. Он приближался слишком скоро. Пёс притаился, вжимаясь в сырой пол. Тётка судорожно закрестилась. Мотя лежала неподвижно в темноте, лишь еле заметное подёргивание рук выдавало её жизнь.
- Неужели заметил, гад? – скрипнул старческий голос.
Беззвучный толчок земли, удар, рвануло громом. Сверху вздыбилась земля, тяжёлым грузом рухнула на головы прячущихся. Пахнуло жаром раскалённой печи. Страшным толчком Полёта подкинуло, бросило на живое, мягкое. Это Мотя. Она неистово кричала. Тётку засыпало землёй. Пёс ринулся к хозяину, ноги и тело которого накрыло огромным комом грязи. Голова лежала неподвижно. Кровь шла у него горлом.
Уже не было страшно и тревожно, тоска и беспомощность наполнили сердце преданного пса. Не слышал он больше ни пронзительного крика Моти, ни визга рядом проезжающих гусениц танка, ни стука пулемётной очереди. Всё, что так ужасающе действовало на него минуту назад, стало пустым и не пугающим. Полёт тыкался в плечо деда и скулил: ведь с хозяином погибла и его душа.
О, как же тяжко! Была уже ночь. Уткнув морду в пах, преданный пёс лежал возле хозяина. И снилось ему, будто он бежит по летнему лугу на сенокос. Дед Сергей широкими махами косы укладывает сено в ряд. Солнце ярко светит над землёй, и свежий воздух струится, как сама жизнь…
И тут Полёт проснулся и долго лежал, не шелохнувшись, придавленный жёсткой явью. Потом он осторожно встал, взглянул на мертвенно-белое лицо хозяина и побежал по грязному снегу. На ночном небе поднималось зарево страшного танкового боя на высоте 137,2, который станет решающим в Великой Отечественной войне. Но этого пёс, конечно, не понимал. Ветер до слёз жёг его глаза. Одинокий танк, убивший хозяина, дымил на краю хутора. Не промахнулась советская батарея. Пахло раскалённым железом, сладковатой резиной, горелым человеческим мясом. А собака бежала куда-то за белый горизонт.
На рассвете в хуторе Братском, что в двенадцати километрах от Нижнекумского, пятнадцатилетний парнишка Коля забежал с мороза в студёную хату и тревожно сообщил матери:
- Полёт у порога сидит. Видать, с дедом что-то случилось.