Картофельный бунт в Камышловском уезде в 1842 году – дело давно минувших дней. О нем рассказывала местная газета, ссылаясь в основном на материалы А.А. Наумова. Интересно описывает события тех лет другой краевед – Н.К. Чупин.
«Жители Закамышловской волости принимали весьма большое участие в так называемом картофельном бунте в 1842 году. За четыре до этого года государственные крестьяне поступили в ведение вновь учрежденного министерства государственных имуществ и починены окружным начальником этого ведомства. Во многих местах крестьянам не растолковали порядком значения новых учреждений, и они находились в недоумении: зачем у них, кроме одного начальника – земской полиции, очутилось еще и другое – окружные начальники, с каким – то управляющим в главе, живущим в губернском городе? И с какой просьбой следует обращаться к которму начальству? Недоумение еще больше поддерживалось тем, что земская полиция отнеслась не совсем дружелюбно к окружным начальникам, ответом на неприязнь же, породившая местами настоящую бумажную войну: каждая сторона старалась присвоить себе часть власти, принадлежащей другой стороне, вмешивалась иногда не в свое дело, старалась преувеличить в глазах крестьян свое значение.
На первых же порах новое министерство предписало убеждать крестьян разводить картофель и поощрять их к тому наградами. Но ближайшие исполнители, вместо толкового убеждения крестьян, местами начали употреблять принуждение. Вскоре за тем последовало распоряжение о составлении у крестьян ежегодно неприкосновенных хлебных запасов на обсеменение полей на следующий год. Требовалось, чтобы ближайшее начальство, разъяснив крестьянам пользу этой меры, отобрало у них приговоры, согласны ли они принять ее. Между тем, в большей части волостей Камышловского и смежных уездов писаря, по заведенному издавна обычаю, составили приговоры от имени крестьян на согласие, не спросивши их предварительно о том и подписавши под приговорами из податных тетрадей имена, и представили их к начальству. По ошибке в подписи попали даже имена умерших и находившихся в отсутствии. Начальство стало принуждать мужиков составлять неприкосновенные запасы хлеба, цели которых они нисколько не понимали.
Между тем, в народе сделалось известно о составлении таких фальшивых приговоров, что и возбудило ненависть крестьян к своим писарям, большинство которых они и без того недолюбливали за произвольные действия, за выходившую из пределов законности угодливость начальству и за вымогательство взяток. В это время какие – то злонамеренные люди распустили в Камышловском уезде слух, будто окружные начальники с писарями, а местами и с участием волостных старшин, продали крестьян графу Киселеву, будто составили от имени крестьян фальшивые приговоры о том, что они согласны идти в удел к графу, и этими приговорами обманули царя; будто заставляют их сеять картофель и заготовлять хлебные запасы на нового помещика; будто с каждого мужчины по 30 рублей, а с женщины по 70 рублей и проч.
Как сказано уже прежде, Закамышловская волость принимала большое участие в этом волнении, которое в особенности было сильно в самом селе. Один молодой сельский писарь (Гурин), умевший благоразумными увещеваниями и разъяснениями скоро восстановить порядок в своем сельском обществе, отправившись за справками в волостное правление, задержан был бунтовщиками в с. Закамышловском и заперт (впрочем ненадолго) в арестантскую комнату при волостном правлении, наполненную жертвами безумной народной ярости. «Здесь представилась мне,-рассказывает он, - страшная картина: весь пол комнаты положительно был покрыт кровью, и в крови этой лежало человек до двадцати избитых и изувеченных; вырванные и окровавленные волосы облепили их лица, шеи, плечи и руки; я не на шел между ними ни одного, у кого лицо не было бы обезображено. Одни из них лежали молча, другие тяжко стонали. Я не мог сделать ни одного шагу с места близ дверей, где я остановился: буквально не было кругом меня места, куда бы я мог сесть; везде избитые люди и кровь, ссевшаяся наподобие киселя».
В то время в с. Закамышловском, наполненном толпами народа из других деревень, распоряжался всеми крестьянами Боровской, умный, но малограмотный, вовлеченный в бунт ложными слухами. Но когда Гурин разъяснил ему в волостном правлении все его недоразумения, то он, обратившись к народу, сказал: «Ну, старики, знать – то мы согрешили! Я теперь пойду домой; делайте, что хотите! Если бы писари делали, как Гурин, мы бы не согрешили; а то они написали фальшивые приговоры. И разбежались: поневоле поверишь всяким слухам, коли сам дела не знаешь».
Размеры бунта, грозившего разлиться далеко, заставляли начальство принять чрезвычайные, крутые и строгие меры: двинуты были в места
волнения военные команды, по приближении которых крестьяне присмирели; наехало губернское начальство, и начались наказания виновных. В Закамышловском селе экзекуция происходила так: крестьяне всех деревень волости собраны были в село и расставлены на площади рядами, каждое общество отдельно. Сельские власти указывали подстрекателей к волнению и вообще более виноватых; солдаты немедленно их отделяли, сильно и положительно наказывали палками и розгами. Затем, в наказание сельским обществам, которые участвовали в бунте, высечено было, но полегче, по одному человеку из каждого десятка: считали с краю до десяти человек, и приходившийся десятый по счету подвергался наказанию, потом опять начинали счет, и следующего десятого постигала та же участь и т.д.
А ведь будь тогда в этом крае между стариками крестьянами по больше грамотных, будь побольше хороших сельских школ с толковыми и истинно доброжелательными к народу учителями, подобный нелепый бунт был бы немыслим!»
Источник: Чупин Н.К. Географический и статистический словарь Пермской губернии. Т. (1-3). Пермь, 1873-1887.