Интересно, сколько раз в жизни он об этом пожалел?
В зале, который называется «Мы ждем перемен!» пытливый посетитель еще раз задумается о том, что больше повлияло на ход истории - реальное выступление Ельцина на пленуме ЦК КПСС или его мифологизация? Чем подлинное выступление отличается от фальсифицированных, многочисленные варианты которых распространялись через самиздат? Действительно ли сказанное тогда стало спусковым крючком для дальнейших событий в стране?
Итак, один из уникальных экспонатов этого зала – написанное от руки письмо первого секретаря Московского горкома КПСС Бориса Ельцина генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву, датированное 19 сентября 1987 года. В этом письме Ельцин мотивировал свою просьбу об отставке и подробно объяснял, почему стиль работы политбюро кажется ему несовместимым с провозглашенной перестройкой.
Текст письма долго был известен исключительно по книге Ельцина «Исповедь на заданную тему» (1989 г.), но в процессе поиска экспонатов для Музея первого президента России в одной из коробок с бумагами из домашнего кабинета Ельцина была найдена факсимильная копия знаменитого письма. Рукописный вариант ушел Горбачеву, копия осталась у Ельцина.
21 октября 1987 года Борис Ельцин выступил на октябрьском пленуме ЦК с первой за многие годы условно публичной критикой руководства страны. Наказание было быстрым: Ельцин был лишен партийных постов и сослан на скромную хозяйственную должность. С событий октября—ноября 1987 года начался один из самых масштабных поворотов в истории страны. Впрочем, тогда об этом вряд ли кто-то догадывался.
В своей речи Ельцин повторил положения своего письма Горбачеву, написанного 12 сентября 1987 года. За полтора месяца до пленума он рассказал генсеку о своих проблемах, забюрократизированности партийного аппарата, отсутствии «критики снизу» и стилистических разногласиях с Егором Лигачевым. «Я неудобен и понимаю это,— написал Борис Ельцин и попросил освободить его от обязанностей первого секретаря МГК и кандидата в члены политбюро.— Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к пленуму ЦК КПСС». Михаил Горбачев оставил это письмо без ответа — позже он сам объяснил, что в это время «был на отдыхе в Крыму».
Участники пленума резко раскритиковали Бориса Ельцина, признав его речь «политически ошибочной» и рекомендовав МГК освободить его от руководящей должности. На следующий день «Правда» вышла с сухим отчетом: «Пленум одобрил основные положения и выводы, изложенные в докладе М. С. Горбачева, и принял соответствующее постановление по данному вопросу. Пленум рассмотрел организационный вопрос… На этом пленум ЦК закончил свою работу». О выступлении Бориса Ельцина не говорилось ни слова.
Несмотря на отсутствие какой-либо официальной информации, о выступлении Бориса Ельцина вскоре говорила вся Москва, люди узнали о нем от знакомых в руководстве комсомола и журналистов. Начался сбор подписей и «хождение по инстанциям» в поддержку гласности в деле Ельцина. Поддержали Ельцина и на его родине в Свердловске. «Около здания облисполкома собрался стихийный митинг из 20–30 человек, и тысячи, может быть десятки тысяч, писем хлынули в Москву, в ЦК, редакции газет, на адрес Ельцина — от преподавательских составов институтов, от цехов заводов, письма шли из самых разных мест СССР»,— рассказывает журналист, биограф Бориса Ельцина Борис Минаев.
На фоне молчащей советской печати (не поднимали тему даже прогрессивные «Огонек» и «Московские новости»), зарубежные СМИ бурно обсуждали происшедшее — на страницах New York Times и Le Monde, в эфире «Голоса Америки» и радио «Свобода».
Официальная печать («Правда», «Московская правда») впервые коснулась темы октябрьского пленума после празднования юбилея революции, в публикациях о пленуме МГК 12 ноября. Сообщалось, что пленум «полностью одобрил постановление октябрьского пленума ЦК КПСС, признавшего выступление на нем т. Ельцина политически ошибочным», и освободил Бориса Ельцина от должности «за крупные недостатки, допущенные в руководстве московской городской партийной организацией».
Что именно сказал Борис Ельцин 21 октября, так и оставалось неизвестным. Отсутствие стенограммы только подогревало интерес, появились самиздатовские версии речи, в которых Борису Ельцину приписывали куда более критические высказывания, чем он произнес на самом деле.
«Ельцин говорил важные и острые для того времени вещи, но, конечно, в рамках партийного мышления и партийного языка. А в самиздате текст был написан наотмашь, с таким звонким эмоциональным подтекстом. Речь стала фольклорной: от источника к источнику ее переписывали, редактировали, сокращали, вкладывая в ее содержание повестку, которая бродила в народе, обсуждалась на кухнях»,— рассказывает Борис Минаев, автор биографической книги о Ельцине.
Настоящая стенограмма октябрьского пленума была опубликована лишь полтора года спустя в «Известиях ЦК КПСС» в феврале 1989 года. Сам Борис Николаевич рассказывал, что когда прочитал в 1989 году свою речь, «слегка удивился»: «Мне казалось, что выступил я тогда острее и резче, но тут, видимо, время виновато, с тех пор общество так продвинулось вперед, столько произошло острейших дискуссий».
Вот стоишь перед этим экспонатом и думаешь, что, возможно, именно эти несколько стандартных листов с текстом, написанным чернильной ручкой, радикально изменили судьбу и первого секретаря МГК КПСС и страны в целом.