Все в округе знали, что Настя - проклятая невеста. В ту пору ей 4 года было, заехали в деревню цыгане и остановились табором у леса. Никто подобному соседству не обрадовался, слава цыганская впереди народа бежит, и люди ворота да двери позакрывали, хоть до этого всегда все отперто было – некому воровать, все свои. И за себя особо боялись, никак увезут дитя и ищи ветра в поле.
Настя у бабушки Дуни была, пока мать да отец на работе с утра спину гнули, в огороде помогала, как слышит – зовет кто. Девочка к забору подошла, а женщина ее просит калитку отпереть, она и открыла. Вошла цыганка во двор, юбкой землю подметает, вся пестрая, а на голове платок яркий намотан. Улыбнулась золотой улыбкой, похвалила девочку и дальше пошла. Смотрит Настя, а женщина в дом направилась, прямо по крыльцу и дверь уже открывает.
Увидела баба Дуня черноволосую, вскочила, как могла, на старость лет колени совсем замучили, еле разгибались, бежит и кричит вдогонку.
- Стой, куда?!
Цыганка остановилась, повернулась к старушке, глаз блестит хитро’.
- Хозяюшка, - говорит, - позолоти ручку, всю правду скажу.
Баба Дуня только головой замотала.
- Ничего не надо, уходи!
Цыганка со ступеней сошла и прямо в глаза женщине смотрит.
- Ну хоть дай чего, чтоб не с пустыми руками к детишкам своим вернулась. Голодают. Муки или крупы какой насыпь по-человечески.
Сердобольная была баба Дуня, пожалела женщину, а, как и правда, голодают, помогать людям надо.
- Сейчас вынесу, - кряхтя поднималась старушка по ступеням. – Обожди.
Вошла она в дом, взяла пакет и сложила еды немного. Гречки, макарон, хлеба, сахара, даже маслица и сыра отрезала. А как вышла, так обомлела. Не было цыганки, и Насти не было. Кинулась она вниз, чуть со ступеней не упала, бежит до ворот, а слезы по лицу бегут. Вот, дура старая, доверилась цыганке, где теперь ребенка искать? За калитку выскочила – а их уже и след простыл, не видать нигде. Заголосила на всю округу баба Дуня, на траву упала, а сама себя ругает, да кулаком по голове бьет. Не уберегла внучку.
Выскочили соседи, кто поближе жил, узнали о беде, собрались мужики вместе, вилы взяли да лопаты, а у кого и ружье было, и кинулись в сторону табора. Мать Насти дояркой работала неподалеку, увидала мужиков, спросила, что стряслось, а как узнала, побелела, да с ними бежать. И вот уже табор виднеется. Бегает мать, кричит белугой, дочку свою зовет, только не откликается Настя.
Вышли женщины с детьми босоногими, голопузыми, за мамкины юбки прячутся, глазами черными сверкают. Только светловолосой девочки среди них не видно. И бросилась мать по кибиткам дите свое искать. Вышел тогда барон, выслушал деревенских, грозный взгляд на женщин бросил, заговорил по-цыгански. Ушла одна куда-то, а потом вернулась с женщиной, а та за руку Настю ведет. И такое зло мать обуяло, ей бы ребенка забирать и идти, а она коршуном накинулась на цыганку, да ну ее за волосы драть да по спине кулаками охаживать. Чтоб не повадно было детей чужих из семьи уводить.
Бросились на выручку цыганке подружки, оттащили Настину мать, а у той клок волос черных между пальцев торчит. Рассердилась цыганка, зарычала от злости, волосы всклокочены. Смотри волком на мать, хотела той что-то сказать, да передумала, подошла к Насте и под ноги ей плюнула.
- Проклинаю, - прошипела она в сторону матери, а у той аж ноги подкосились. Задрожали губы, из глаз слезы выступили, смотрит испуганно на дочку, ловит ртом воздух. Пожалела уже о поступке своем, но назад не воротишь.
- Пощади, - закричала вслед цыганке, на колени упала, руку к сердцу прижала. - Христом Богом прошу.
Зыркнула цыганка в ее сторону, улыбка кривая губ коснулась, рассмеялась, видя испуганные деревенские лица.
- Рада, - окликнул ее мужской голос довольно жестко.
- Кого дочка твоя полюбит – тому беда будет. Несчастливая она из-за тебя станет, - пророчила цыганка матери. – Первый суженый на себя весь грех возьмет, тогда и слова мои развеются. – Сказала и ушла.
А Настя глазенками голубыми хлопает, не понять ей, что случилось такого, да что сейчас судьба ее решилась. А мать плачет – заливается. Жалеет ее Настя, по голове гладит, только жалеть не ее тогда стоило. Помогли соседи матери подняться и ушли вместе домой. Только с той поры мать как-то осунулась вся, в глаза дочке смотреть боялась, вину чуяла. А уж про бабу Дуню и говорить нечего. Изводились женщины: одна недосмотрела внучку, другая злости не сдержала.
Отец Насти только рукой махнул, не верил он в подобные сказки. Напустили бабы на себя страдания, а мужикам тоже майся – смотри, как жена да теща поедом себя едят. А табор ушел в тот же вечер, собрались как один, и дальше двинулись. Поговорила деревня о случившемся, да потом и забыла.
Через несколько лет умерла баба Дуня, похоронили, памятник поставили, да наведывались по праздникам. Настя так одна в семье и была, не смогли родители обзавестись детишками, не выходило. И ждала мать с ужасом, когда вступит Настя в ту пору, что щеки огнем пылают, сердце из груди выскакивает, когда милого своего видишь. Радовалась и грустила одновременно, видя, как хорошеет девка, на выданье пора, только страшно матери, боязно.
Да и люди не позабыли о том времени, когда тут табор стоял. Играть с Настей никому не возбранялось, а вот как подрастать парни стали, так родители им сразу наказ дали: так и так, люби, кого хочешь, только на Настю не засматривайся. Надо сказать, что лицом и телом вышла девка ладная да складная. Волосы русые в косу вплетены, на щеках румянец играет, глазищи огромные, а в них море плещется, сама весела да любезна, а хохотушка какая. Смех так и льется, что всем остальным не удержаться.
Костику с детства нравилась соседская Настя, да только мать строго-настрого запретила ей какие знаки внимания оказывать. Наговорила про какое-то проклятие, а Костику чего в такое верить, если в груди огнем горит, когда видит Настеньку. Ей же тоже Костя был по нраву, прикипела к нему, парень хороший, добрый, работящий. Старший в семье, во всем опора и надежда матери и отца. Да и соседям нередко помогал: кому забор починит, кому крышу залатает, от отца всему научился.
Подарили ему на 16 лет мотоцикл, старенький такой, но ездит, тарахтит на всю округу да газы выбрасывает. Громкий, зато свой. Всех по очереди катал, но больше всего нравилось, когда Настя обнимала его тонкими руками за талию, прижималась всем телом и упиралась лицом в спину. Нарочно ехал быстрее обычного, чтоб не расцепила она объятий. Скорость и близость Насти пьянили, хотелось кричать, так внутри все распирало, только сдерживался Костя.
Исполнилось им по 18 лет, и задумал Костя жениться. Мать как услышала, в обморок упала, настоящий или нет Костя не проверял, сестры над мамкой хлопотали. А как хотел выйти из дома, вскочила та, бросилась следом, кричит: не пущу.
- Да что ты, мама, в конце концов, в сказки старые веришь. Люблю ее, не могу жить. Уж лучше смерть, чем без нее.
Мать побледнела и разрыдалась. Внуков хотелось, а тут что ж теперь выходит, любимого сына на такую участь обречь. Только упертый был, весь в отца, как сказал – так будет.
Продолжение здесь