КТО ОН, ДОКТОР МАЙЕР ?
«Пребывание на Кавказе доставило мне знакомство и дружбу замечательного по своему уму доктора Майера, выведенного Лермонтовым в его «герое нашего времени»
Ф.Ф. Торнау «Секретная миссия в Черкесию»
Люди, которые представляют своей персоной и своей жизнью «картину эпохи» жили в Сочи во все времена. И это не только государственные деятели, вожди и «звезды» разных размеров. Это – наделенные достоинствами, особенными свойствами характера времени, слабостями и предрассудкам сформировавшими их необычайные, интересные, трагические или феерические судьбы. Доктор Майер стал прототипом доктора Вернера в повести М. Ю. Лермонтова «Княжна Мери». Это его личная заслуга. Лермонтов не любил людей. В этом откровенно признавался в повести «Герой нашего времени». Но доктор Майер не был удостоен презрения великого поэта, потому что он делал самое главное в пору, когда многие из его окружения нестерпимо страдали. Во времена «самовластья» и страшного бедствия на побережье Черного моря непобедимой тропической лихорадки- малярии Майер приезжал в гарнизоны, укрепления российских военных постов на Кавказе и лечил солдат. Одним из них был прапорщик Александр Одоевский. Дело было в Форте Лазаревском. В августе 1839 года. Одоевский умер от «лихорадки», именуемой еще современниками «нервической» не случайно. Заболевало много интеллигентных, умных, угнетенных невыносимой тяжестью «самовластья». В том числе сосланные на Кавказ декабристы. Александра Одоевского называли «случайным декабристом». И были правы. Соратники по тайному обществу не раз упрекали его в том, что никакой «полезной работы» он не ведёт. Зато сохранилось воспоминание о том, как Одоевский, узнав о готовящемся выступлении на Сенатской площади, восторженно воскликнул: «Мы умрём! Ах, как славно мы умрём!»
…Николай Васильевич Майер зашел в палатку, расположенную на «безветренной стороне» крепости Лазаревской, где лежал Одоевский. Даже не прибегая к датчикам температуры было видно-сильный жар, дышать Александру Ивановичу было трудно, глаза блестели нездоровым блеском. Фельдшер Сольстет, «приставленный» командованием Кавказской береговой линии к лазарету постоянно менял холодные компрессы. Вошедший в палатку доктор представился кратко: «Николай Майер, главный врач медицинского ведомства Восточного берега». Сольсет посмотрел на главного врача.Небольшого роста, худой, коротко стриженный с выпирающим вперед лбом. Маленькие черные глаза, беспокойный, пронзительный взгляд. Обоим было ясно-последствия малярии неотвратимы для тех, кто не смог преодолеть «пик лихорадки». Одоевский не смог, он был подавлен и, похоже, не видел смысла в жизни вообще.«Таких, как Одоевский,– думал Майер,– у нас в России отправляют на каторгу, в ссылку, рядовыми под пули горцев... Лучших-на верную смерть». Мысли доктора Майера именно так передал М. Ю. Лермонтов изобразив его в образе доктора Вернера в повести «Княжна Мери».
В Российском государственном историческом архиве сохранились сведения об отце Николая Майера. С 1811 года Вильгельм Майер занимал должность «комиссионера книжной лавки». Имеется документ «о разрешении иностранцу Мейеру, комиссионеру книжной лавки Академии наук, издания журнала об образовании и воспитании детей». В семье было шестеро детей: сыновья Егор, Александр, Григорий и Николай и дочери Кристина и Анна.. Младший из сыновей, Николай в детстве часто болел. Возникшая в результате одного из осложнений хромота сохранилась у него на всю жизнь. Николай уже в феврале 1816 года по просьбе отца был принят на должность «копииста при правлении Академии наук». К тому времени Николай владел кроме русского ещё немецким, французским и латинским языками. В 1823 году вступил «в число волонтеров по части медицинской» вольнослушателем медицинской академии.
Четыре года спустя, в мае Вильгельм Майер из-за финансовых затруднений и долга Комитету Академии наук покинул дом и, предположительно, покончил жизнь самоубийством.
Один из друзей Николая Майера писал об этом времени: «Необходимость жить своим трудом заставляла Майера служить, а склад ума заставил служить на Кавказе, где среди величавой природы со времен Ермолова не исчезал приют русского свободомыслия, где по воле правительства собирались изгнанники, а генералы, по преданию, оставались их друзьями»., Лермонтов создал настоящий «прототип» Майера в образе доктора Вернера. «Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец. Вернер человек замечательный по многим причинам. Он скептик и материалист, как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, - поэт на деле всегда и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов. Он изучал все живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, но никогда не умел он воспользоваться своим знанием; так иногда отличный анатомик не умеет вылечить от лихорадки!. Вернер, точно так же как и Печорин, глубокий скептик, материалист, эгоист, и человек, изучивший все необходимое “ключи к сердцу”.
У него был злой язык: эпиграммы- не один добряк прослыл пошлым дураком; его соперники, завистливые медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих больных, больные взбеленились, почти все ему отказали».
Эпиграммы доктора Майера, возможно, сохранились в каких-то хранилищах Ставропольского Государственного архива. Так же, как и его карикатуры. На Алекасандра Одоевского эпиграмм нет, но небольшой рисунок карандашом последних часов жизни поэт-декабриста, возможно принадлежит доктору Майеру. Одоевский скончался от малярии в крепости форта Лазаревского 15 августа 1839 года. А доктор Н. В. Майер в последние годы жизни (с 1839 года) служил при штабе генерала Н. Н. Раевского-младшего. Лечил раненных в тяжелых сражениях с горцами в переполненных лазаретах Тамани, Геленджика, Ольгинского, Лазаревского. После женитьбы на С. А. Дамберг он продолжал жить в Керчи, где его изредка навещали ставропольские друзья, в том числе декабрист Н. И. Лорер, «сохранивший к доктору самые теплые чувства».
Лазаревское, полночь 15 августа 1839 года. «Доктор вышел наружу, откинув полог. Посмотрел на небо. Над темной вершиной горы прочертила яркий след падающая звезда. Вокруг стояла гнетущая тишина. Майер почувствовал холодные мурашки на спине и сгорбившись пошел в дом...
«Глас песни, мною недопетой,
Не дозвучит в земных струнах,
И я в нетление одетый
Ее дослышу в небесах.
Но на земле, где в чистый пламень
Огня души я не излил,
Я умер весь…
И грубый камень, обычный кров немых могил,
На череп мой остывший ляжет
И соплеменнику не скажет,
Что рано выпала из рук
Едва настроенная лира,
И не успел я в стройный звук
Излить красу и стройность мира».