Актриса Катерина Шпица окончила школу с золотой медалью, а в кино прославилась в таких лентах, как «Метро», «Молодая гвардия» и «Елки 1914». Недавно она выпустила книгу «Жизнь в эпизодах», где увлекательно рассказала свою биографию. Ну а нам оставалось выяснить те нюансы, которых нет даже в этом издании.
– Катерина, в некоторых эпизодах вашей книги заметна поразительная детализация, например, в начале, когда подробно описывается, как отец не мог прорваться к вам с мамой в роддом после вашего рождения, застряв в аэропорту. Понятно, что знать это вы могли только из рассказов родителей. А какие еще моменты вы у них уточняли для книги и какие открытия сделали?
– Что-то я знала по рассказам родителей, что-то у них переспрашивала. Потому что я очень много затронула в автобиографии того, что касается их личной жизни, которая была задолго до моего появления на свет. Были вещи, о которых я не имела права писать без их благословения. Какие-то формулировки мне пришлось изменить, но немного. Что-то было смягчено, о некоторых событиях мы сообща решили умолчать. Но это не судьбообразующие подробности. А что-то я художественно додумывала. Перед тем как я сдавала первый драфт, мои родители все читали, и, конечно, моменты вымысла были ими узнаны (смеется). Однако они не имели ничего против. Ведь какие-то вещи уже невозможно было вспомнить ни им, ни мне. Но что касается одежды и цвета волос – это все было в реальности.
– В сцене описания вашего попадания в аварию по дороге из ночного клуба меня умилила ваша ремарка, что, прочитав об этом, мама узнает впервые. А много ли было еще таких «откровений» для родителей в ваших воспоминаниях?
– Мои родители знают обо мне достаточно много. Полагаю, что какие-то нюансы они узнали о моей внутренней кухне. Кстати, мы это толком так и не обсудили. Что касается фактов, то я никогда не сбегала из дома и ни от кого не таилась.
– Вы обмолвились, что, просматривая свои записи в социальной сети за последние несколько лет и надеясь что-то использовать для книги, в итоге по большому счету отказались от этой идеи. В книге же вы упоминаете ваш дневник, который вели и в детстве, и в юности. Не было ли мысли что-то использовать в книге из этого дневника?
– Я писала там всякую ерунду, связанную с повседневностью. Дневники сохранились, но для книги я их не использовала. Даже и не перечитывала перед написанием биографии, потому что достаточно хорошо их помню. Что мне было нужно, я восстанавливала в памяти с помощью разговоров с близкими.
– Из книги мы также узнаем, что в детстве вы были отличницей, а позже сами признавались, что мама с вами не просиживала часами за уроками.
– Зато она привела меня в правильную школу и рано обучила буквам и счету. Думаю, что у меня была предрасположенность к учебе. Я из тех, кому это действительно нравилось. Плюс доверие со стороны родителей и моя амбициозность вылились в то, что я училась самостоятельно.
– А каков вклад учителей?
– Огромный! В обеих школах, где я училась, были очень хорошие учителя. В Инте совершенно гениальный коллектив. Люди специально там создали французскую гимназию, для того чтобы их дети могли учиться и получать хорошее образование. Все, что я видела в стенах этой школы, делалось с большой любовью и энтузиазмом. Я постоянно видела со стороны учителей неравнодушие к профессии и любовь к детям и к людям в целом. Эта школа до сих пор на хорошем счету, пусть она и находится в загибающемся городе. Инта, конечно, сдала свои позиции, это даже не тот город, в котором я раньше жила. Но я полагаю, что в конце концов школа, может быть, куда-то переедет, и уверена, что как заведение она не зачахнет. Просто, видимо, придется перебраться в более крупный региональный центр.
– А что можете сказать о школе в Перми, где вы учились позже?
– Она была несколько иная по духу. В Инте все было более по-домашнему. Первое здание местной школы принадлежало раньше детскому саду. В Пермь я переехала в 1998 году, до этого училась именно там. А позже школа переехала в другое помещение, но я уже этот период не застала. Это была по-семейному камерная частная школа с хорошими традициями воспитания. В Перми была обычная государственная школа, но с необычной программой, с углубленным изучением языков, с очень хорошим директором у руля и коллективом неравнодушных педагогов. Ездили на фестивали, участвовали в олимпиадах. Личность учителя, безусловно, очень важна. Не берусь говорить за моих одноклассников, может, у них и были учителя, которых недолюбливали, побаивались или даже ненавидели. Но у меня не было ни одного преподавателя, которого я терпеть не могла, боялась ходить на занятия, меня бы трясло только от одного имени учителя. Да, был один преподаватель, который учил своеобразно. Но я понимала, что это уже из-за возраста, поскольку он был очень пожилым. Все-таки если в силу физиологии в каком-то возрасте у учителя начинаются некоторые личностные изменения, должны быть рядом люди, которые смогут его либо скорректировать, либо помогут вовремя уйти. Нельзя оставаться на месте учителя только потому, что ты преподавал 40-50 лет. Сам факт, безусловно, вызывает уважение. Но когда это начинает наносить психологические травмы детям, которые еще не в состоянии понять, что все только из-за возраста, когда учитель не может быть терпимым или иногда говорит откровенно странные вещи, учеников это ранит. Есть дети, не являющиеся крепкими по своей психологической структуре.
Еще мне, конечно, хотелось бы, чтобы учителя больше зарабатывали. В Телеграме я подписана на один канал, который постит всякие интересные факты. Оттуда я узнала, что среднегодовой доход учителя в Швейцарии 33000 долларов. Даже если это зарплата без вычета налогов, сумма все равно впечатляет. Конечно, наши учителя достойны большего, нежели имеют. То же самое касается, кстати, и врачей. Профессии, которые формируют человеческую личность, должны оплачиваться достойно. Я понимаю, что из-за этого мы лишаемся среди специалистов огромного количества людей, которые потенциально могли бы себя очень хорошо проявить в этой профессии. Тем не менее они туда не идут, потому что рациональны и понимают, что надо кормить семьи. Осуждать людей за то, что они не готовы чем-то жертвовать, нельзя. Они могут быть талантливы в этой профессии, но у них недостаточно голого энтузиазма, для того чтобы отдаться своему делу, понимая, что при наличии некоторых талантов они могут реализоваться в другой профессии без каких-то рисков для себя. Но здесь задача стоит уже перед государством.
– Понятно, что ваш сын Герман еще не такой взрослый, чтобы делать какие-то глобальные выводы о его образовании. Но если сравнивать систему образования, через которую проходили вы, и то, что имеет он, что можете сказать?
– Действительно, пока сказать очень сложно, ведь он еще в начальной школе. Рано судить, но мне кажется, что у него хорошая программа и прекрасная учительница. От этого очень многое зависит в начальной школе. А вот совершенство или несовершенство самой системы образования станут понятны уже начиная с пятого класса.
– В детстве вы сами делали уроки, поскольку у вашей мамы не было особого резона как-то вас направлять. Сына же вы направляете. Получается, что у него меньше мотивации для учебы, чем у вас? Или же просто надо его правильно ориентировать, а дальше пойдет?
– Герман совершенно другая личность. Мне было интересно учиться ради учебы, а ему интересно делать что-то ради цели. Я не могу сказать, что это плохо, когда человек хочет что-то делать ради собственной выгоды. Это касается не только учебы, но, если сын замотивирован, у него лучше память, выше скорость реакции, быстрее идет процесс решения, больше энтузиазма, лучше настроение. Он понимает, что его ждет нечто приятное, полезное и выгодное, и будет это делать. Но вот зачем нужно учиться, он пока не понимает. Почитывая учебник по возрастной психологии, я ставлю себя на его место и понимаю, что в 9-10 лет человеку на самом деле не должно быть интересно учиться.
– Но у вас-то это было!
– У меня была учеба ради учебы, мне просто нравился процесс. Мне нравилось что-то запоминать, решать задачки, получать за это пятерки. Зачем мне все это было надо, я поняла в достаточно взрослом возрасте. Возможно, я выучила слишком много лишнего просто из-за своего желания учиться. Возможно, стоило сконцентрироваться на чем-то узкопрофильном и не пытаться объять необъятное. Да, моя золотая медаль – это приятно, на нее радостно смотреть и потрогать ее, доставая раз в год из футляра, погладить ее, вспомнить минуты восхищения учителей, общества и родителей мной. Но ребенок может быть и другим, возможно, его не так цепляют восхищение в глазах других и приятные слова с овациями. Ему нужнее понять, что это лично ему дает помимо эмоций окружающих. Может, я слишком сложно это моделирую для возраста сына, но я надеюсь, что, когда он в более зрелом возрасте поймет, что он действительно хочет делать, он начнет прикладывать усилия. Учится он неплохо – хорошист. Да, бывает, что где-то проскочит тройка, но я пока не обращаю на это особого внимания.
– В аннотации к книге заявлено, что вы открываете в ней рецепт семейного счастья. Понятно, что такие вещи познаются только в процессе серьезных испытаний. Вы пережили опыт расставания с отцом вашего ребенка.
– Но я же не разводилась, я сейчас первый раз замужем.
– В таком случае опыт неудачных отношений.
– А я не могу сказать, что они неудачные. Как говорит моя подруга Алена Свиридова, если что-то закончилось, не значит, что оно было неудачным.
– Тогда спросим так: на каком этапе становится понятным, что вот оно – семейное счастье, это не ошибка, оно не закончится?
– Мне кажется, это можно не понять за всю жизнь. Можно прожить жизнь, ни разу не поссориться и при этом, лежа на смертном одре, понимать, что ты прожил какую-ту не ту жизнь. Вроде все было хорошо, но надо было, кажется, быть с другим человеком, с которым все, возможно, было бы не так гладко и сахарно. А иногда люди всю жизнь собачатся, потом наконец-то к какому-то возрасту осознают, что ближе, понятнее, лучше человека, чем тот, который делит с тобой кров и стол, больше нет. Все настолько индивидуально! Можно быть очень счастливым в течение какого-то времени, но потом разойтись и всю жизнь все равно вспоминать это как очень счастливые годы жизни. Рецепт семейного счастья? Да, пожалуй, он может быть только один: для начала научиться быть счастливым вообще – в одиночестве. Учиться чувствовать себя счастливым, когда ты совсем один. Тогда ты понимаешь, что, когда будешь в союзе с другим человеком, ты не будешь его достоинствами закрывать свои дырки. Ты не будешь от него требовать того, что сам себе не можешь восполнить. Обычно, когда появляется другой человек, возникает масса конфликтов, ссор, претензий, которые возлагаются на партнера. И ожидания: вот я сам себя всю жизнь недооценивал, теперь наконец появится человек, который меня дооценит. А потом начинаются проблемы, другой, оказывается, не собирался своими достоинствами прикрывать твои недостатки и восполнять твои проблемы с родителями. Ты недополучил чего-то в родительских отношениях и ждешь этого от своего партнера. У нас огромное количество женщин ждут, что мужчина сделает то, что не сделал в свое время папа, а мужчина – что не сделала мама. В итоге у нас получается масса инфантильных союзов, где люди ждут друг от друга не поступков мужчин и женщин, а поступков родителей по отношению к детям… Если говорить обо мне, то на данном этапе я в самых психологически зрелых и минимально невротических отношениях, в каких я когда-либо находилась. У меня нет ощущения, что мне надо, чтобы мой муж себя определенным образом вел, чтобы я себя чувствовала классной. Я могу и без мужа чувствовать себя классной, и он без меня – тоже. Мы просто, встречаясь вечером дома, кладем друг другу головы на плечи, чтобы отдохнуть и сбросить напряжение, накопившееся за день. Если это будет срабатывать всю жизнь, я буду очень счастлива. Но пути Господни неисповедимы, неизвестно, кто как из нас изменится. Уважение и любовь к партнеру мы должны проявлять каждый день, понимая, что поход в загс – это не покупка, которую ты положил в ящик, и это уже гарантия прочных отношений.
Читайте материал в сетевом издании «Учительская газета».