Познакомилась однажды Оля с парнем одним. Самостоятельным. И парень этот, Вася, сугубо положительным молодым человеком характеризовался: работал на постоянной занятости, закалялся водой и поэзией увлекался.
Повстречались они почти год. И полюбили друг друга в итоге по-настоящему. Смотрели в одну сторону, то есть. И сторона та - создание крепкой семьи и рождение в ней прекрасных детей. С оформлением не спешили, но держали в уме близкое торжество.
Оля, конечно, кавалером этим нынешним очень дорожила. Буквально сдувала с него пыль. Бывший-то ее супруг, Кешка Глумов, был из себя оторви и выбрось человеком. Настрадалась Оля с ним от души. Если не в медвытрезвителе этот бывший обитал, то у какой-нибудь посторонней женщины усы себе подкручивал. Дал жару, то есть.
А Вася был полной Кешки Глумова противоположностью - не гулял по другим женщинам и не увлекался вином. И дочкой Оли интересовался сильнее родного ее отца - то Чебурашку ей притащит, а то мятных пряников.
Дочке Даше было три годика - прекрасный для воспитания возраст. И Васю малая Даша могла бы еще полюбить как родного отца.
С родителями своими, конечно, Вася возлюбленную в положенный срок познакомил. И родители у Васи очень хорошими Оле показались. Все улыбались ей искренними улыбками, чаю подливали и пирога на блюдце клали. Сестра у Васи еще имелась - Люся. Милый и вдумчивый подросток. С Олей подружиться все стремилась. "Всю жизнь мечтала о сестренке, - Люся щебетала, - чтобы вместе хохотать над шутками и секреты шушукать".
Батя Васи еще всю дорогу на баяне играл мажорные мелодии.
А мама - та и вовсе самая добрая. Смотрит на Олю и почти плачет от нахлынувшего счастья.
- О, боги, - говорила мама, - как же это Васе моему так свезло на жизненном пути. Такая уж ты, Оленька, и красавица, и хозяйка, наверное, преотличная. Позволь мне называть тебя дочерью прямо с сего часу. И очень хочется вам, молодым, счастья пожелать семейного. Хоть сейчас каравай бы испечь и свадьбу загулять! Вы, дети мои, Оля да Вася, с регистрацией не тяните! Не рвите мне души! Хоть завтра заявление в орган подавайте. Мы с отцом и ближайшими родственниками такому повороту событий буквально уже рукоплещем!
Невестка заявила: а подушки у вас - будто псы уличные. Обидела
И все остались знакомством очень довольные. Долго лобзались на прощание в прихожей. Даже чуток поплакали от трогательности момента. Как-никак семья новая намечается. И подросток Люся тоже носом шмыгнула, хоть она и нигилист.
А на следующие день после этого знакомства Вася чернее тучи к Оле в гости зашел. Все сидел в дальнем углу и глаз ни на кого не поднимал. Малую Дашу на ноге не качал. Уткнулся в сборник поэзии и молчок. Так весь вечер и пыжился. Оля, конечно, в непонимании вся. И ворошит Васю, и спрашивает поводы поведения. А он - нет, угрюмо только брови делает.
А потом признался, конечно.
- Оля, - выдавил из себя Василий, - не знаю уж говорить тебе новости или дальше мне пыжиться. Но, пожалуй-ка, скажу! Ты на свой счет, разумеется, не бери, а только маменька моя в подушке своей обнаружила иглу швейную. Иглу! И довольно вострую. Народная мудрость считает, что это очень страшная находка. Иглы в подушки к дурному суют. К порче. И покумекали мы, и в памяти порылись… И как-то вышло вдруг так, что кроме тебя из посторонних никто к нам в дом не хаживал. А вот в аккурат после твоего визита и нашли иголку-то. Только ты за порог - а маменька находку из подушки вынимает. И сестрица Люся свидетельствует. Вон, говорит, ваша Оля по комнатам нашим шнырила. То там нос сунет, то сям. И батя тоже что-то этакое припоминает. Шнырила-шнырила, говорит… Я из-за баяна отлично это наблюдал.
Оля, конечно, глазами хлопает. И ни звука не издает - шок у нее случился.
А Вася прокашлялся и продолжает себе.
- Я, конечно, за твою честь встал грудью. Но на стороне маменьки, бати и Люськи - факт в виде иглы. А с моей стороны - одно голое чувство.
А Оля в слезы! Ведь улыбались ей, счастья желали семейного. Дочерью называли даже. И что же за двуличие-то на свете белом творится!
Вася Олю утешает, само собой. Обнимает за хрупкие плечи.
- Не горюй, - говорит, - зазноба моего сердца. Не лей напрасных слезин. Я, признаюсь, в эту иглу не особо и верю. Двадцать первый век все же на дворе. Глупости иглы в подушки пуховые пихать.
Как-то они меж собой сгладили тогда момент.
Не хочу, чтобы сын женился. Не хочу - и все! А он заводит разговоры
Но семья Васи с того дня ополчилась на Олю. Все знакомым так и говорят:
- Как родную ведь приняли! Пирогов на блюдо накладывали! Чай три раза пила! А она вон чего - иглы в подушки прятать матери! Порчу колдовать! Поперек горла мы ей! В одиночку Васей вертеть хочет! Так и доверяй людям! Так и зови их на знакомство с родителями!
Про свадьбу, конечно, все молчат теперь, речи не заводят.
И Вася реже в гости заглядывает. Забежит, посидит с часок в углу и по делам спешит. Факт-то то место имел, хоть и чувство.
И Оля оскорбленной себя все время чувствует - вон двуличие какое! И темные они какие, родственники эти будущие. В порчи верят!