Лекция Ольги Анатольевны Джумайло, доктора филологических наук, заведующей кафедры теории и истории мировой литературы ЮФУ.
Фильм «Иваново детство» вышел на экраны ровно 60 лет назад 9 мая 1962 года, и этому событию предшествовала непростая история съемок: меняли сценарий, режиссера, оператора, актерский состав (пробовался на роль в фильме даже Высоцкий). Снимали в Украине, на Днепре, и в подмосковной березовой роще, куда Тарковский возвращался позже не раз. Возможно, любители его творчества вспомнят эту березовую рощу в «Андрее Рублёве». «Иваново детство» – четвертая картина Николая Бурляева; ему всего четырнадцать, но он уже достаточно опытный актер. В фильме появился и Андрей Кончаловский – друг Тарковского, с которым они работали над сценарием. Он появляется в роли студента-медика, влюбленного в Машу.
Фильм получился совершенно не таким, как его планировали изначально, в нем не оказалось никаких масштабных батальных сцен. Пронзительный и лиричный он не отвечал запросам «Мосфильма» – во время прогонов картины (а их было тринадцать) было много дискуссий по разным поводам, в том числе и по поводу включения документальных кадров. И сегодня шокирует показ останков семьи Геббельса, а также погибших детей в финальных эпизодах фильма.
Фильм прославил своих создателей. На Венецианском кинофестивале он взял главный приз, и практически сразу на первых полосах крупных изданий появились рецензии, которые создали имя молодому режиссеру из России и ознаменовали его триумфальное вхождение в мировой кинематограф. Естественно, что в фильме присутствует характерный киноязык «новой волны» и европейской, и нашей. При всей уникальности поэтического языка Тарковского его уже постфактум связывают с поисками образности в советском кино тех лет. Кроме того, говорят и о возможном влиянии Орсона Уэллса, находок «военной трилогии» Анджея Вайды, стилистических открытий Кубрика в «Тропах славы».
И все же мы сразу понимаем, что перед нами совершенно уникальный художественный текст, мы ошеломлены мастерством съемки и главное – мы переживаем это кино как открытие пронзительного опыта войны. Что необычно для Тарковского, каким мы его привыкли мыслить? Наверное, сюжетность, событийность картины; это ясный и при этом самый короткий из всех фильмов Тарковского (за исключением его студенческих работ, конечно). Поразившая многих вещь в военном кино тех лет – гибель ребенка в финале картины, отказ от победной развязки, которая была в первоначальном сценарии (в нем Иван выживает и с беременной женой предстает перед зрителями). Автор рассказа, положенного в основу сценария, Богомолов, сам был разведчиком и отлично понимал, что среди разведчиков военной эпохи мало, кто оставался в живых. Богомолов и Тарковский боролись за эту горькую правду и настояли на том, что, по словам Тарковского, Иван должен воплощать горе.
Судьба мальчика будто задана первыми словами. Вы помните его наивное обращение к матери: «Мама, там кукушка». Естественно, для всякого русского кукушка – это мотив судьбы. И мы будто по фрагментам узнаем историю мальчика, в ходе которой становится абсолютно понятно и его желание мести, и ожесточение, которое он испытывает. Тарковский удивительно тонок: например, слова «Не твоё это дело», не раз обращенные к Ивану, звучат, как клише военного фильма – «война — не детское дело». Но Иван, как вы помните, реагирует на эти слова с отчаянной горечью, потому что для него не может быть никаких общих фраз. Тарковский снимает пронзительное кино, основная мысль которого в том, что Иван уже не ребенок, и что это его личное дело. Личная интонация сквозит буквально в каждом эпизоде картины, и сам сюжет жизни Ивана на войне – его сиротство, его подвиг разведчика, его мужество и трагедия, казнь – далеко не все, что составляет смысл фильма.
_
Французский философ Ж.-П. Сартр присутствовал на премьере, был знаком с режиссером и назвал картину, на мой взгляд, очень точно: «социалистический сюрреализм». Действительно, сюрреалистическая оптика пронизывает этот необычный фильм - лиричный, поэтичный, совсем не батальный. И здесь Тарковский расходится с Богомоловым, автором рассказа «Иван»: впрочем, во всех своих лентах Тарковский показывает не то, что вовне, а жизнь, будто увиденную изнутри субъективным взглядом его героя.
Не факты, а события внутренней жизни, ранимость героя становятся предметом его особого внимания. Отсюда то, что внес в сценарий Тарковский – все, что составляет его поэтическое измерение, сны Ивана. Перед нами исследование души мальчика, его детской невинности, грубо разрушенной войной. К отдельным поэтическим мотивам «Иванова детства» Тарковский будет возвращаться на протяжении всей своей творческой жизни: в этом фильме уже вся феноменология режиссера: вода, огонь, ряды деревьев, птицы, колодец, мать во сне, образы живописи и иконописи… Показывая внутренний мир своего героя, Тарковский как глубоко сокровенное вносит в него свои самые личные переживания, ассоциации, повторяющиеся образы из снов, свою память, - все, что составляет основу души и всё, что мы ощущаем как подлинность, почти исповедальность.
Слова «Мама, там кукушка» — это слова маленького четырехлетнего Андрея, с которыми он обратился к своей матери. Яблоки, лошади, дождь, пляж, березовый лес и лес затопленный, маленькая сестра рядом – это образы памяти, «кадры» детства. Внутренний сюжет фильма – это разрушение, внезапный обрыв. По сути, он показывает разрушенную детскую душу, растоптанную войной. Тарковский рассказывал Ромму, что Ивану снится детство, которое у него забрали, в которое он пытается вернуться, но не может. И те самые счастливые сны, которыми начинается фильм, сняты длинным планом, с элементами парения. Что означает эта удивительная свобода? Возврат к себе. Я есть то, что вижу во сне, я буквально «состою» из всего этого – из света, играющего на лице мамы, из счастливого зноя, из физической радости бега, из того, что рядом другие дети... Камера движется в этих эпизодах – это и есть передача энергии детства, радости жизни. Но каждый сон внезапно обрывается. Тарковский по этому поводу говорил, что хотел передать неминуемую трагедию каждого, кто побывал на войне. Разрушенный образ счастливого детства из сна в финале особенно трагичен: кадры веселого бега мальчишек завершаются образом сухого дерева, откуда ни возьмись появившегося на пляже. Этот неожиданный сюрреалистический образ – засохший мощный ствол так близко от воды – шокирует зрителя. Ивану суждено погибнуть. Кстати, подобный образ дерева появится и в «Жертвоприношении» – одном из самых личных фильмов Тарковского.
В любой счастливый сон Ивана будто бы медленно проникает кошмар реальной войны, катастрофический морок разрушает вечно мирное и единственно подлинное бытие детства. Мы понимаем, что многие эпизоды не сна, а военных будней также сняты в этой оптике, оптике смещенной реальности. Но что теперь предстает перед нами? Мертвая природа, затопленный лес, панорамы разрушенных домов, от которых остались только печи и трубы, осколки, обломки, утраченный рай.
Здесь же возникает и другая манера съемки, «экспрессионистская» камера: характерная диагональ, смещенный угол съемки, положение снизу, «съехавшая» линия горизонта, игра света и тени, появление образов в зеркале, наползающие тени… Все эти эффектные образы возникают и в сценах яви, и в эпизодах трагического конца сновидений. Перед нами рассыпанные яблоки, черный пепел, снег на реке. Счастливый сон и сон-кошмар будто накладываются друг на друга, сон и явь смешиваются, как в ночном эпизоде, когда мальчик играет в войну (сцена сперва кажется сном), день становится ночью, а русская речь перебивается немецкой. Эта какофония образов, спутанность сознания и есть отпадение от гармонии мира, разрушение всего на войне.
Тарковский говорил о том, что фильм – результат работы нескольких гениальных художников: оператора Юсова, композитора Овчинникова и юного актера Николая Бурляева. В музыке Овчинникова постоянно разрушается гармонический лад и тем самым создается тревожный и, одновременно, лиричный настрой. Эта музыка перемежается с достаточно сложным и тревожным звуковым фоном залпов канонад, шумом военных будней. Даже пение птиц внушает странное беспокойство.
Пугающая двойственность всех художественных образов картины становится ключевым поэтическим средством. Это можно заметить и на уровне построения эпизода: детская игра в войну трансформируется в мучительное желание отомстить реальному врагу. Но вот возникает военный мундир без хозяина; он будто воплощает неуловимость врага, будто перед нами - морок сна с преследованием. Или эпизод, в котором Ваня спрашивает: «А картинки в книге есть?», завершается для зрителя пониманием того, что детская книга с картинками обернется для Вани образами «Всадников Апокалипсиса».
Тарковский точен, он попадает в самый нерв психологии ребенка. По-видимому, фразу «горе ты мое» говорила мама мальчика шутя, как это часто бывает в минуты нежности. Но эта же присказка обернется буквальностью, трагедией, горем гибели на войне.
Вода, пересечение реки между двумя фронтами и фактически, и метафорически – это переход границы из жизни в смерть. В данном случае мы говорим о фольклорных сказочных мотивах, которые, как мне кажется, здесь систематически переворачиваются. Например, русские печи с трубой, петух, дед, фраза «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел» – все эти атрибуты некогда сказочного мира детства теперь жуткие образы на пепелище войны.
Разумеется, отсылки Тарковского к иконописи, к живописным сюжетам неслучайны. Гравюра Дюрера «Четыре всадника Апокалипсиса» отсылает к «Откровению Иоанна Богослова»; вновь и вновь возникают слова «иди и смотри». Два десятилетия спустя выхода «Иванова детства» эти слова станут названием знаменитого фильма Элема Климова. Появляются в картине Тарковского и отдельные христианские образы, и образы фольклорные. Мы видим иконы, разрушенные храмы, фрагменты фресок. Один из важнейших эпизодов разворачивается в полуразрушенной церкви, что символично. Итальянский критик называет Ивана «святым мучеником». И да, душа Ивана подобно «ангелу» спускается на землю в самом начале картины.
Обратим внимание на то, что в фильме присутствует не только субъективная точка зрения Ивана. Рассказывает и, в некотором смысле, «собирает» историю о мальчике Гальцев. В конце мы увидим шрамы на его взрослеющем лице и совершенно изменившийся облик этого героя. Переживание войны – опыт универсальный, опыт взросления, опыт прощания с детством. Вот и Маша, юная девушка на войне, будто навсегда прощается с «Чуковским».
Тарковский создал фильм, который буквально ранит нас узнаванием чувства внезапно разрушенного счастья, утраченной невинности, необратимости прошлого. Война становится общим переживанием глобального разлома мира, разлома нашего внутреннего состояния единства и полноты. Перед нами фильм-переживание, посмотрев который, мы не сможем остаться прежними.
9 мая 2022 смотрим «Иваново детство» на большом экране ростовского киноцентра «Большой». Перед фильмом военные стихи Арсения Тарковского прочитает актриса театра «Человек в Кубе» Юлия Кидалова.
Наш телеграм:
Билеты на сеансы тут:
Фильм на Кинопоиске: