– А почему мама не приходит? – спросила меня Оля.
Вместо ответа я просто погладила сестру по голове и прижала к себе.
– Что-нибудь ела? – спросила я. Оля кивнула. Перепачканное вареньем лицо красноречиво говорило о том, что моя сладкоежка-сестра уничтожила очередную банку из запасов нашей соседки.
– Зинаида Николаевна, - я посмотрела на нашу пожилую соседку, – она побудет у вас до вечера?
– Разумеется, – сказала соседка, прижимая Олю к себе, – не волнуйся.
– Спасибо, – оставляю соседке деньги.
Целую сестру в щеку и выхожу из квартиры. Ныряю в ближайшую станцию метро и еду к матери.
Звоню в дверь квартиры, где когда-то мы жили дружной семьей: мама, папа и я. Оля родилась уже намного позже, после того как похоронили папу, а мама начала спиваться. Мать даже не помнит, от кого забеременела, столько у нее было пьяных связей.
Я, как только мне исполнилось восемнадцать, устроилась официально на работу, сняла квартиру и забрала сестру. Живем с ней вдвоем, все хорошо, вот только Оля постоянно скучает по матери, пусть даже по такой.
Открывает какой-то мужик забулдыжного вида – очевидно, один из многих маминых собутыльников.
– Маму позовите.
– На кухне, – расплывается в беззубой улыбке мужик, – проходи!
Вхожу в квартиру, внутри тяжелый смрад – смесь пота, алкоголя и дешевого табака.
– Доченька моя ненаглядная пришла, – пьяная мать в распахнутом халате сидит на коленях своего ухажера, дяди Гены.
– Ты бы приехала к нам, мама. Оля спрашивает.
– Так надо было сюда привезти! Мать слезла с колена дяди Гены и неровной походкой подошла ко мне.
– Куда сюда? Ты в себя приди, – зло говорю я, убирая ее руку.
– Ты как с матерью разговариваешь, дрянь! - мать размахивается и бьет меня по щеке.
Я держусь за щеку, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Поворачиваюсь, чтобы уйти. Зря я сюда пришла. Ведь знала, что бесполезно!
Путь мне преграждает мужик, который открыл дверь. Хищно улыбается, ощупывая взглядом меня с головы до ног.
– Дайте пройти…
– Ты это… матери привезла что-нибудь? – от его противной улыбки меня тошнит.
– Нет.
Он хватает меня за руки. В нос бьет запах давно немытого тела и столетнего перегара.
– Отпустите! – пытаюсь вырваться я.
– Ух ты, какая! Люблю с характером девочек! – мужик обхватывает меня и тащит в комнату.
– Мама! Мама! – кричу я сквозь слезы. В ответ только пьяный смех.
Он валит меня на кровать, на которой когда-то спала я. Садится на меня сверху, срывает с меня одежду. Впиваюсь зубами ему в руку. Орет от боли и кулаком бьет меня по лицу. Зажимает рот своей вонючей ладонью и лезет мне в трусы.
Впиваюсь зубами в руку. Истошный крик на всю квартиру. Вырываюсь. Хватаю попавшийся под руку утюг и бью насильника по голове. Потом еще раз. ..
***
У ворот женской колонии меня встречает повзрослевшая Оля. Обнимаемся, плачем. Воспитатель детского дома, усатый мужчина в костюме, в чьем сопровождении пришла Оля, деликатно отходит в сторону.
– Ну как ты? – спрашиваю я, гладя ее по лицу.
– Нормально, – улыбается сестра, а глаза совсем невеселые.
Когда меня осудили на пять лет за непреднамеренное убийство, Олю отправили в детский дом. Меня никто не навещал – Оле было нельзя, а мать через год убил в пьяной драке дядя Гена. Да она бы и не пришла. Что ждать от человека, который просто смеялся, когда на его глазах пытаются изнасиловать собственного ребенка? Она даже в суде свидетельствовала против меня.
– Как там в детском доме?
– Хорошо, – кивает Оля. Какая она стала немногословная, задумчивая. Девочка с искореженной судьбой.
Обнимаю ее. Шепчу в ухо:
– Оля, я тебя обязательно заберу, как только станет возможно. Обещаю.
Оля снова кивает. Подходит воспитатель, вежливо говорит, что им пора идти, но я могу в любое время ее навещать.
Целую сестру на прощание. Смотрю вслед взрослому мужчине в костюме и маленькой девочке. Оля оборачивается и машет мне рукой. У меня слезы из глаз, еле сдерживаюсь. Машу в ответ.
- Я тебя заберу. Обязательно!