Цена вопроса

- Ты зря переживала, – сказал он, – дорога вполне приличная. - Для твоего танка лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал, – легко ответила она, отведя взгляд от ленты обочины, завораживающе бегущей назад. Едва заметное довольное выражение мелькнуло на его лице. Она внутренне усмехнулась: реплика была «обкатанная», брутальная интенция угадана верно. - А что, будут ещё и горы? – в тон ей спросил он. Она пожала плечами, нарочито шутливо, – мол, всё возможно в этом лучшем из миров, – чтобы он не уловил беспокойства, которое ей всё труднее становилось скрывать. Там, куда они ехали, она была уже давно, с другим человеком, и у нее холодели кончики пальцев, когда она думала, как мало шутки в шутливом подтексте её жеста. Но он всё-таки уловил. Посмотрел коротко-озабоченно. - Устала? - Нет, просто волнуюсь: что там, как; давно не была. Ещё и тебя втянула в эту авантюру. Она схитрила, позволив себе говорить правду. Точнее, не так. То, что она сказала, было правдой, но для неё она значила одно, а для него – другое. - Да ладно, не в Китай же, – улыбнулся он. – Даже интересно, где прошло твоё детство (она добавила: «…отрочество и отчасти юность»). Проводил глазами обогнавшую их машину: Для тебя, наверно, это место, куда будет тянуть всю жизнь… Хитрость не удалась. Шарик покатился по петле Мёбиуса. Происходящее было почти буквальным повторением – обгон, пауза, фраза – эпизода последней, третьей поездки. Он, как оказалось, хорошо чувствовал перемены её настроения: завёл подчёркнуто бытовой разговор – успокаивал. - А дом давно пустует? - Он не совсем пустует… Сначала сдавали мужику одному, Володе, в возрасте уже. Он дружил с ними – с дедушкой, бабушкой… Потом Володя перебрался в райцентр. Теперь там у него зимняя квартира, здесь – летняя «резиденция»: баня, приусадебный участок большой, яблони ещё остались, смородина, малина, крыжовник. Рядом бывший колхозный сад. Дедушка пчёл держал. Володя тоже ульи ставит. Он зимой приезжает иногда, проверяет дом, соседка ещё следит – ей приплачивают. У нас есть запасные ключи, можно приезжать. Какие-то у него там договорённости с моими «старшими» родственниками… Этот рассказ тоже «обкатывался» ею – неоднократно озвучивался для себя, проверялся – чтобы не образовалось ни малейшей пустоты. Становился мантрой, которой эта пустота «заговаривалась». Она вспоминала, как дедушка «обрезал» (потом узнала профессиональную терминологию – «распечатывал») соты – специальным самодельным ножом, часто опуская его в кипяток: тонкий воск, отставая небольшими пластинами или закручиваясь ячеистой стружкой, открывал слезящуюся медовую наготу. Как летом дважды в день в обязательном порядке она собирала яблоки и небольшие садовые груши – «дульки». Специально для неё бабушка варила «двойное» варенье, в котором груша была похожа на цукаты, а яблоки превращались в янтарно-прозрачный мармелад. Вспоминала детали своего детского рая – и жила дальше взрослую жизнь. - Судя по навигатору, мы выходим на финишную прямую, – сообщил он. – До боли знакомые места?.. Чтобы не отвечать, она положила руку ему на колено. Он тут же накрыл её своей ладонью – всегда отвечал на проявления её нежности. Ей стало совсем тошно. Действительно, судя по часам, три четверти пути были позади. Миновали уже и последнюю перед целью поездки деревню, которую она не любила из-за какой-то неряшливости расположения – дома словно высыпали из горсти возле дороги. Оставалось километров пятнадцать. Пейзаж был практически неизменным: по обе стороны от дороги едва запорошенная степь, лиственная с редкими соснами лесополоса. Ветер усилился, пошёл негустой снег. Можно было невротически увидеть в этом знак, а можно было отнестись вполне спокойно. - А с отоплением там как? Приедем к холодному очагу? - Приедем. (Она улыбнулась.) Но там есть газовая плита и котёл. Включим котёл, перекусим и пойдём гулять: я покажу тебе озеро, заброшенный торновник – мы с бабушкой ходили за тороном, когда начинались ночные морозы, залог. За это время дом уже немного прогреется… В принципе, это был вполне возможный вариант. Примерно так всё и происходило в первый раз, когда она ничего особенно не почувствовала – ни до, ни во время, ни после. Спонтанная романтико-ностальгическая поездка с ночёвкой. Они тогда приехали ранним ноябрьским вечером – было морозно и сухо, только иногда с неба сыпалась лёгкая сверкающая пудра. Она знала, что родственники жили в доме с марта по сентябрь, поэтому не удивилась чистоте, решив, что утром нужно будет навестить и поблагодарить присматривающую за домом соседку. Дом почти прогрелся, пока они долго бродили у заросшего озера, пробирались в заброшенном колхозном саду «на мостки» – трухлявые широкие доски, переброшенные через некогда широкий, а теперь почти исчезнувший ручей. Работающая колонка посреди улицы вызвала у него снисходительное умиление. А она старалась не глядеть на заколоченные окна домов, которые с детства привыкла называть по фамилиям их хозяев. Из десяти домов в проулке жилыми оставались три, ещё три использовались летом как дачи. После раннего ужина он, горожанин неизвестно в каком поколении, отправился осматривать двор и хозяйственные постройки. Удивлялся: всё из дерева, почему не из кирпича? Не знаю, – отвечала она, – наверно, из кирпича было дороже. Они и так несколько лет экономили на всём, жили только на бабушкину зарплату, дедушкину откладывали, чтобы построить новый дом. Построили и переехали в него в середине 60-х. Погребица, конюшни, сеновал, амбары – это постройки ещё от старого дома, в котором жили дедушкины родители; что-то, конечно, перестраивали, обновляли... Он присвистнул, когда зашёл, справившись-таки с тяжелым старым замком, на погребицу, вдоль стены которой высилась десятки лет назад сложенная поленница: Серьёзно мужики к делу подходили... Потом в бывшей дедушкиной мастерской удивлялся разнообразию инструментов и приспособлений для пчеловодства, на сеновале – очень слабому, но всё же сохранившемуся аромату сена. Ей пустой двор казался декорациями без суматошного куриного гарема, без кошек и собаки. Протопав вслед за ней по немаленькому периметру огорода и наслушавшись пояснений, что где росло раньше, он начал сладко зевать, шутил, что у него кислородное отравление... Короче говоря, после романтической части они жутко проспали. Утром собирались наспех, она боялась оставить что-нибудь незапертым или невыключенным, металась от одного к другому, перепроверяя, он торопил, в результате ни о каких визитах к соседям не было и речи. Уже подъезжая к городу, он сказал полусерёзно: Давай съездим туда как-нибудь ещё, баня же неопробаванной осталась... Но во второй раз они поехали больше чем через год – в начале января, почти под Рождество. К её удивлению, инициатором поездки был он. Видимо, устав от плотных новогодних мероприятий (ей уже тоже порядком поднадоели все эти «весёлые» застолья, из-за которых они часто ссорились), он утром, вернувшись с балкона, где курил и наблюдал за совместным выгуливанием собачников и их питомцев, вдруг велел ей собираться, взять только самое необходимое, а особо – банные принадлежности и тёплые носки. Даже сходил к приятелю за дубовым веником. - Побудем только вдвоём. Чистым воздухом подышим и на небо посмотрим в тишине, – сказал он. – В баню хочу. Мёд у нас есть? Варенье возьмём. И еще пирожков купим. Повторим идиллию… На её доводы, что она не знает, как сейчас с домом, ведь Володя уехал оттуда ещё в октябре, ни ему, ни соседям в деревню в праздники не дозвонишься – сеть «висит», упрямо мотнул головой: разберёмся на месте. Время они всё-таки потеряли в сборах и городских пробках, когда въехали в деревню, уже смеркалось. На центральной улице свет из окон уютно пробивался сквозь заснеженные ветки деревьев в палисадниках, в «их» проулке было темно. Она подумала про соседей: кто-то в гости ушёл, а кто-то к детям на праздники уехал. Где-то даже играли на гармони, изредка возникал разнобой собачьего лая… Как ни странно, дороги были прочищены, съезд к дому и площадка для машины во дворе – тоже. - Прямо «Ночь накануне Рождества» или фильм советский какой-нибудь, – хмыкнул он, доставая сумки и пакеты из машины. Спросил с чуть заметной насмешкой: Чё поют-то селяне? - «Если друг оказался вдруг», – почему-то рассердившись ответила она и пошла к крыльцу, на ступенях которого лежал тонкий намёт снега. - А Володя твой молодец, – заметил он, очевидно желая сгладить неловкость. – Всё в порядке содержит, приезжает часто, это видно. Это совпало с ее мыслями. Ей стало спокойно и радостно – она боялась увидеть следы ветшания и разрушения. Понятно, что темнота многое скрыла, но сейчас ей не хотелось об этом думать. Гулять в этот раз было совсем не с руки, дозвониться и узнать, исправен ли котёл, так и не удалось, поэтому они какое-то время мёрзли. Потом внезапно выяснилось, что он умеет топить так называемые «голанки», и они вновь помянули добрым словом Володю, поскольку охапка дров лежала в чулане, у плиты. Он пил чай с пирожками, мёдом и вареньем и смеялся над гобеленовыми «Охотниками на привале», висевшими над диваном, – она помнила их с раннего детства. - Как это бабушка и их тебе не прислала? – подтрунивал он, зная, что бабушка при случае переправляла ей все, что считала нужным. Однажды вполне серьезно намеревалась отправить со знакомыми сервант вместе со всем содержимым. – Это ты поэтому на буфетик согласилась? - На буфетик я не согласилась, я его попросила… Действительно, она попросила у бабушки небольшой буфет из летней кухни – на память. Пару одинаковых безыскусных буфетов сделал местный мастер по заказу дедушкиной родни в качестве свадебных подарков – сначала дедушкиному старшему брату, потом дедушке. Бабушка выходила замуж в подружкиной кофте, буфетик был сказочным подарком... Отреставрированный своими силами он в городской квартире долго хранил «деревенские» запахи – сухих яблок, мёда, ванили и коричного сахара; потом запахи ушли. Он помолчал и сказал, как ей показалось, с обидой: - Ты не рассказывала. Она подлила себе горячего чая (в доме всё-таки было прохладно), постаралась ответить как можно мягче: - Да просто к слову не пришлось. И – не сумела-таки сдержаться – заплакала. - Извини… Так ярко вдруг: вечер, телевизор работает. Бабушка вяжет, а мы с дедушкой сидим около «голанки», он иногда открывает дверцу, ворошит дрова – совок был железный, тяжелый, с длинной ручкой. Васька у ног трётся, серо-полосатый, деревенский такой кот, как на детских картинках рисуют. Он дедушку очень любил, ходил за ним всюду, как собака... Дедушка так тяжело уходил: рак, ужас, боль... - Всё, всё, – поспешно перебил он её, подошёл, обнял, – ну забудь об этом – хотя бы на сегодня... Вот жалко, что тебе нельзя париться. А то бы с веничком, с настоем травок. Пахнет, как у вас на сеновале, только раз в 50 сильнее. Потом выходишь на улицу, и первый вдох аж обжигает… Окончательно всё разладилось после того, как он, уже глубокой ночью придя из бани, задумчиво сказал ей, уплывающей в дрёму: - Хорошо… Тихо, снег, цвет у неба – как, помнишь, чернила были для перьевых ручек… Только странное какое-то ощущение – будто это всё понарошку. Как в том фильме... Нет, блин, не помню, как называется: в один «прекрасный» момент окажется, что ничего этого на самом деле нет... И ты начнёшь думать: А что сделать, чтоб было? Какова, так сказать, цена вопроса?.. Она долго потом не могла понять, почему именно тогда всплыло воспоминание: она пропустила одну букву «с» в слове «процесс», точнее, чуть не пропустила, зацепилась взглядом в последний момент перед распечаткой, исправила. Удивлялась – вроде проверяла внимательно, какая-то несуразица… Он рано растолкал её, ошалевшую от недосыпа: пришло смс-сообщение от МЧС о надвигающейся метели. И, по сути, повторилось утро первой поездки – всё полетело кувырком. Теперь они суетились вместе. Она три раза переспрашивала его, всё ли в порядке с котлом, баней и печками, он на бегу советовал ей делать свои дела и не пытаться контролировать всё и сразу. Выезжали они из деревни, мало что замечая от нервозности и обиды друг на друга. Примерно в таком же состоянии проехали весь путь, всё-таки не попав в метель, и намертво встали в городе, где вместе с метелью на них обрушились звонки на мобильники от родственников, друзей, знакомых, сотрудников. Все поздравляли с наступающим Рождеством, чего-то желали, спрашивали, куда вдруг пропали... А у неё в голове на мотив какой-то навязчивой песенки крутилось: «Так какова цена вопроса?..» Эти слова оказались рефреном следующего года их жизни. Даже когда всё было относительно благополучно и стабильно, когда он тревожился за неё, встречал с работы, ждал у кабинетов врачей, говорил или писал, что соскучился, был нежным, ей часто слышался голос, спрашивающий: «Может, ты просто не знаешь цены вопроса?..» И у нее постоянно было ощущение, что что-то ускользает от неё, какие-то детали, разговоры, намёки, смыслы. Она заводила с ним беседы на эту тему. Сначала он отшучивался, потом злился, потом советовал сходить к психотерапевту или хлопал дверью. На третью поездку он согласился «со скрипом». Ни о какой ночёвке речь уже не шла. Согласно ее версии, вполне, впрочем, соответствующей реальности, дом нужно было просто проверить, поскольку Володя долго не выходил на связь, родственники беспокоились, а соседка окончательно переехала к дочери. Они уговорились, что выехать нужно утром, чтобы вернуться в город после обеда, таким образом освободив вечер для других дел. По пути он не пытался скрыть своего раздражения, часто курил, ругал качество дороги, дорожающий бензин, несколько раз «проходился» по её нелепым страхам. Она отмалчивалась, потом отвернулась к окну. - Ладно, извини, — пробормотал после затянувшегося молчания. Ревниво проследил за обогнавшей их сверкающей иномаркой: Я понимаю, для тебя – это место, куда будет тянуть всю жизнь... День установился морозный и яркий: под синим глубоким небом лежали зефирные сугробы, посверкивающие на солнце. Машина плавно соскользнула по обкатанной дороге в деревенский проулок, но уже на полпути к дому они почти одновременно удивленно воскликнули: - Дым?! - Это кто?! Действительно, из трубы дома шёл дым, а у двора мужчина, даже издалека не похожий на Володю, чистил снег. Ей не говорили о продаже дома... Но, может, это какие-нибудь Володины гости, у него, кажется, есть взрослый сын с семьёй... - Ну, что делать будем? – спросил он, сбрасывая скорость. – Вроде всё нормально?.. Может, вернёмся, и ты позвонишь своим, прояснишь обстоятельства? Она, действительно, была в растерянности: звонить Володе? Звонить родственникам? Идти спрашивать у неожиданных жильцов?.. Тем временем мужчина остановился в своей работе, снял рукавицы, поправил очки, закурил, характерно закидывая голову. К нему из-за дома подошел другой, явно старше, о чём-то спросил, очистил лопату от снега – и тут она их узнала. Зажав рукой рот, чтобы не закричать, она отбивалась от него, тоже почти кричавшего: Кто это?! Что вообще происходит?!! Тут открылась калитка в заборе, вышла пожилая женщина с вёдрами, держа за руку девочку лет пяти в малиновом пальтишке и островерхой кроликовой шапке. Мужчина постарше, смеясь, сказал девочке: Смотри, какую тебе тут обстановку смастерили! Девочка, отцепившись от бабушки, стараясь не поскользнуться, побежала к ним... - Это папа, – захлёбываясь слезами, просипела она. – Он тогда мне из снега сделал печку, стол и кресла... А это бабушка с дедушкой... и я... Он смотрел на неё остановившимися от непонимания и страха глазами. Потом полузадушенно рявкнул: ДУРА! – и, развернувшись с фонтаном снега из-под колёс, рванул на выездную дорогу. Она почти ничего не помнила из обратного пути, только то, что в какой-то момент начала почти спокойно спрашивать его: Как ты думаешь, а зачем это было? Может, мне нужно было выйти или вообще остаться? Он молча гнал... Через неделю после этой поездки она пошла к специалисту. Ей кололи и капали лекарства, проводили беседы с применением различных психопрактик, делали процедуры. Никакого серьёзного диагноза не поставили: депрессивный эпизод, переутомление, гормональные изменения на фоне длительного приёма антидепрессантов. Через три месяца он объявил ей, что почти год (со второй поездки – сразу посчитала она) у него отношения с другой женщиной; жить без неё он пробовал, но не хочет. Время, конечно, неподходящее, но с враньём лучше не будет ни для кого... Она отнеслась к этому в принципе спокойно – отчасти сказывалось действие лечения, отчасти её не прекращающиеся раздумья всё на ту же тему: какова цена вопроса? Она решила отказаться от попыток понять, что же это было. Устранилась от любых разговоров о доме с родственниками. Её особенно и не тревожили – в свете, так сказать, произошедших событий. Он сначала звонил, интересовался здоровьем, предлагал помощь, но потом она сама попросила его «жить своей жизнью», потому что ей надо было жить своей. <...> Снег усилился, включились дворники. - …но ведь надо ещё налоги платить – за дом, за земельный участок, – продолжал он рассудительно. Машина съезжала на дорогу, ведущую от основной трассы к деревне. Спросил, внимательно вглядываясь в сумерки, рассекаемые снегопадом: А если не секрет – какова цена вопроса?