– Фрося, ты дома?
Крик соседки вывел женщину из сладостных грёз. Фрося представляла, как посадит мужа в красный угол, как нальёт чарочку после баньки, а потом… Третий год одна. Истосковалась. Всё война проклятущая! Матвей ещё по снегу написал, что приедет ненадолго в отпуск. Быстрее бы. Уже и огурцы пошли, а его всё нет. Покраснев от срамных мыслей, вздохнула, собрала в передник сорванные огурцы и вышла с огорода.
– Чего орёшь, как скаженная? – спросила она Авдотью. – Всех кур распугала.
– Так у тебя их всего две, – старуха с недоумением выставила вперёд указательные пальцы обеих рук.
– Вот всех двух и распугала, – рассмеялась Фрося и закрыла калитку в огород. – Говори, чего надо, некогда мне лясы точить.
– Так я это, с вестями к тебе. Матвей дома скоро будет.
– Удивила! Я же сама тебе письмо читала.
– Ага, ага, – закивала Авдотья. – Токмо это, не один он будет.
– Знаю, писал, что с товарищем.
Авдотья прищурилась:
– Токмо он не писал, что товарищ тот в юбке и вооот с таким брюхом.
– Ты чего языком мелешь? – побледнела Фрося.
– Истинную правду говорю, – перекрестилась старуха. – Своими глазами видела.
– Кого?
– Так Матвея твоёго и товарища евоного.
– Во сне, что ли?
– Не… Я в картошке с тяпкой шарилась. Смотрю – идёт от лесочка кто-то, – шамкала старуха беззубым ртом. – Пригляделась – Мотька. Остановился, будто ждёт кого. Туточки она из кусточков вынырнула. Мотя енту кралечку под локоток подхватил, как председатель наш проверяюшшую из райкома. Идут, беседуют об чём-то. А я через плетень, да к тебе. Упредить.
В памяти Фроси всплыли строки из письма: «Возможно, приеду не один». Про товарища ни слова. Она сама так додумала. Руки безвольно опустились. Огурцы раскатились по утоптанной земле двора. Куры с жадностью набросились на зеленцы. Фрося стянула с головы платок, прижала к губам: «Да что же это делается? Бесстыжий… Полюбовницу домой тащит. И детей не постеснялся».
– Они-то вкруг по околице двинулись, а я наперегонки, прямком по проулку. Успела! – Авдотья гордо глянула на Фросю и моментально сникла. – Только скоростя у меня не те, – она махнула рукой в сторону улицы: – вона, фурага его уже маячит.
Фрося перевела взгляд – над забором медленно плыла фуражка с красной звездой. Женщина напряглась, привычным движением накинула платок на голову, туго стянула концы и метнулась к сараю: «Ну, я вам покажу!». Под ногами захрустели огурцы. В ту же минуту скрипнула воротина. Матвей заботливо придержал створку, пропуская вперёд спутницу.
– А ну, геть отседова! – крикнула Фрося, хватая вилы.
Матвей повернулся на голос жены, скинул вещмешки на землю, кинулся к ней:
– Фрося! – и осёкся.
Выставив инструмент вперёд зубьями, жена надвигалась на него.
– Ты чего? – замер Матвей.
– Вон пошёл!
– Сдурела? Брось вилы!
– А ты не командуй! Я сама себе командир.
– Свят, свят, свят, – бормотала Авдотья, плюхнувшись на крылечко и мелко крестясь.
– Да что случилось-то? – топтался на месте Матвей.
– А ты не знаешь? Я думала, ты воюешь, а ты вон чего… «Возможно, приеду не один», – процитировала Фрося.
– Я же тебе писал…
– А чего больше никого не приволок?
Матвей оглянулся на спутницу. Она, отступив назад, привалилась к стойке ворот, тяжело дыша.
– Матвей, пойдём. Я сразу говорила, что это плохая затея. А ты: «Моя Фрося всё поймёт и тебя примет».
– Не переживай, на улице не останемся, – успокоил он женщину, процедил жене сквозь зубы: – Прощевай! – и вышел со двора.
Фросю понесло: поймав кураж, не могла остановиться. Подняв с земли огурец, кинула в спину мужа.
Матвей обернулся:
– Дура! – зло сплюнул он.
Фрося громко запела:
– Ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту, ту-ту-ту-тууу…
Мелодия марша «Прощания славянки» звучала издевательски.
Матвей ещё раз обернулся. Под долгим, пронзительным взглядом мужа Фрося скукожилась и замолчала. Прислонив вилы к стене сарая, она направилась к Авдотье:
– Чего расселась?
– Так енто, побегну я, – старуха проворно подскочила. – Куры не кормлены, картоха не дотяпана…
Фрося собрала поклёванные огурцы, перемыла, сняла с печурки чугунок с картошкой. «Что я детям скажу? Ребятишки скоро с речки явятся». – Она присела к столу под навесом, уронила голову на руки и расплакалась.
Топот копыт заставил встрепенуться: «Не иначе, по мою душу».
– Тётя Фрося, – донёсся с улицы голос Пашки, мальчишки, исполняющего роль вестового при председателе. – Егор Кузьмич ногу литовкой рассёк.
Парнишка накинул повод на коновязь и вошёл во двор.
– Кровища хлещет. – Пашка, запыхавшийся от быстрой езды, выпил кружку воды, вытер губы. – Собирайся быстрее.
– Седлай Орлика. Я сейчас, – она прикрыла еду на столе стареньким полотенцем и бросилась в дом за сумкой с инструментом и лекарствами.
***
Домой возвращалась за полночь. Чтобы не пугать деревенских, вела коня в поводу. Село спало после трудового дня. Во дворе председателя светился огонёк папиросы.
– И что теперь? – услышала Фрося незнакомый голос.
– Завтра к детям пойду, – отозвался Матвей.
«Так вот вы где, голубки. Крёстный пригрел изменника со змеюкой», – застыла Фрося, вслушиваясь в разговор.
Матвей затянулся, выпустил облачко дыма и с горечью добавил:
– С женой уже повидался… – он притоптал окурок. – Спать пошли. Тебе отдыхать надо.
«Ну, уж нееет, не угадал, – прищурилась Фрося. – С утра отправлю ребятишек к Петровичу на пасеку. Там ты их точно искать не будешь».
Скрипнула дверь, истошно заорала кошка, матюкнулся Матвей, и наступила тишина.
«А зачем? – спросила себя Фрося. – Детям-то он отец… Пусть приходит. Лучше я уйду. Давно пора в район за лекарствами съездить». Она поставила Орлика в стойло, насыпала овса и тихо проскользнула в дом.
Дети спали, разметавшись на соломенных тюфяках на полу. «Хорошие мои», – Фрося поправила домотканую ряднушку, служившую одеялом, и прилегла рядом.
Сон не шёл. Долго ворочалась не в первый раз перебирая в голове события дня. Не давала покоя разлучница.
«И что только Матвей в ней нашёл? Ни кожи, ни рожи: плоскогрудая, стриженная под мальчика. А вот глаза у неё красивые – бездонные. Только боль в них, как у побитой собаки. Держится хорошо, с достоинством, хоть и рожать ей не сегодня-завтра, живот уже вниз пошёл. Так это же мне роды принимать придётся? – Фросю бросило в пот от такой мысли. – Господи, за что мне это? Я же не смогу… И всё из-за тебя, кобель проклятый», – она разревелась от жалости к себе и незнакомой женщине.
***
Фрося подстёгивала Орлика, злясь на председателя. И надо же было ему влезть под шкуру с самого утра.
– Не дело это бежать из дома, когда муж на побывку приехал, – сказал он, когда Фрося на минутку заскочила в контору, чтобы сообщить, куда направляется.
– Ты, Игнат Ильич, в мою жизнь не лезь, – вспыхнула Фрося.
– Корить себя будешь, да поздно, – он на секунду поднял глаза на Фросю и опять уткнулся в бумаги.
– Крестнику своему советы давай, – буркнула Фрося себе под нос и хлопнула дверью.
– На почту заскочи, корреспонденцию забери, – выглянул в окно председатель. – Позвоню, скажу, чтоб отдали. А то бабы меня сожрут, если письма в районе мёртвым грузом лежать будут. Дарью-то я на сенокос отправил, вместо Егора Кузьмича.
– Ладно, – кивнула Фрося.
Конфликтовать с председателем ей не хотелось. Хороший мужик, правильный. Это он Орлика, старого, списанного с колхозных работ коня, ей на постой передал.
– Наш ветеринар на фронт ушёл. А ты, Ефросинья Андреевна, фельдшер – людей лечишь. Значит, и со скотиной справишься. Поэтому, сердечно прошу, не откажи. Тебе трудодни пойдут, и конь, опять же, под рукой, хоть и старый. Всё подмога.
«И правда, подмога. Хоть к человеку больному, хоть к животине быстрее добраться можно, чтобы помощь оказать. Да и ноги свои не мотаешь, устаёшь меньше. Только душу, зачем разбередил? И так болит», – Фрося не заметила, как за рассуждениями добралась до райцентра.
Пока в больнице отчёт о работе сдавала и лекарства получала, пока почту принимала, пересчитывала, бланки заполняла, о Матвее не вспоминала. Но стоило пуститься в обратный путь, опять навалились тяжкие думы.
Солнце перевалило на закат. «Перекусить надо, с утра не ела», – спохватилась Фрося и остановилась в лесочке. Пели птицы, жужжали пчёлы, стрекотали в траве кузнечики. Листва на деревьях шуршала от лёгкого ветерка.
«Благодать, да и только! А ведь я кому-то и похоронки везу, – Фрося потянулась к почтовому мешку, достала стопочку казённых конвертов, перевязанную бечёвкой. – Нет, пусть председатель с ними сам разбирается. Лучше посмотрю, кому радость».
Она высыпала фронтовые треугольники на траву, начала перебирать: «Дарья, Матрёна Ивановна, Ксенюха. Степанида, наконец-то, весточку от мужа дождалась. А это, – руки задрожали, – от Матвея. – Она швырнула письмо подальше от себя. – Не буду читать!»
Орлик потянулся губами к серому треугольнику. «Нет! – Фрося выхватила письмо из-под конской морды, прижала к груди, потом решительно развернула: «Здравствуйте, дорогие мои жена Фросенька, сынок Ванечка, доченьки Аннушка и Ариночка». – Она, как наяву, услышала голос мужа. Глаза защипало от слёз: «Что же ты наделал, дурак проклятущий».
«Я жив и здоров. Жду, не дождусь, когда увижу вас. – Дальше Матвей спрашивал, про дела, давал наказы детям, передавал приветы сельчанам. Фрося быстро пробежала это место глазами, знала, что ниже будут слова только для неё. – Милая моя, дорогая Фросенька. – От этой фразы тепло разлилось по телу. – Приеду я не один, с Марией». – Сердце моментально зашлось, стало нечем дышать. Дальше шли строки, вымаранные цензорами. Она скомкала листок, прошептала:
– Гад, как есть гад, – и начала колотить кулаками по толстому стволу берёзы в бессильной ярости.
Письмо, скатившись с колен, упало в траву и дразнило, как шляпка гриба, который видишь, но ещё не сорвал.Фрося подхватила комок, расправила, посмотрела на просвет: «Она спасла мне жизнь, закрыв своим телом, а сама получила три осколка в спину, и руку ей по локоть оторвало, – разобрала Фрося с трудом.
Часть письма не читалась совсем. В конце страницы смогла различить ещё кусочек: – А муж её, мой командир, геройски погиб. Ехать ей некуда. Родители в блокадном Ленинграде остались. – И как награда, за то, что дочитала до конца, на обороте твёрдым, почерком Матвея было выведено: – Получатся, что ты да я с детьми её семьёй станем. Целую, обнимаю. Муж и отец, Матвей Иванов».
– За что же бабоньке всё это, – заголосила Фрося. Орлик испуганно повёл ушами и оглянулся на хозяйку. – Нет мне прощения от Матвея: не он наделал, а я наворотила!
Она быстро приторочила мешок к седлу и вставила ноги в стремена.
***
Фрося не щадя гнала Орлика, приговаривая:
– Потерпи, миленький! Мне быстрее надо.
Ворвалась во двор председателя, даже не привязав коня:
– Матвей! – крикнула она.
– Нет его. На разъезд ушёл, – отозвалась Мария с крыльца.
– Как ушёл? – оторопела Фрося. – Отпуск же…
– Закончился отпуск. Неделю ему давали. Пока Матвей меня из госпиталя забрал, пока сюда добрались… – женщина, скривившись от боли, облизала пересохшие губы.
– Да ты же рожаешь, – ахнула Фрося. – Схватки считала? Ну-ка, обопрись на меня, пойдём.
– Скачи, ещё успеешь догнать.
– Нет, – Фрося подхватила Марию и поволокла на улицу. – За узду держись. Орлик смирный, тихонько пойдёт, а я тебя с другой стороны поддержу.
– Мама, папка приходил, – сообщил Ваня, когда Фрося с Марией добрались до дома. – И опять на фронт уехал.
– Знаю, милый, знаю. А я вот видишь, в район по делам моталась. Разминулись. А теперь роженица у меня. Ты баню быстренько растопляй, и воды натаскай побольше. Потом Орлику сена задай, да не распрягай пока.
Она усадила тихо постанывающую женщину под навес.
– На, пососи, – протянула малюсенький, как спичечная головка, кусочек колотого сахара. – Помогает. И не молчи. Как невтерпёж будет, сразу голос подавай. А вы чего встали? – прикрикнула Фрося на дочек, исподтишка разглядывающих Марию. – Нечего шушукаться. Аня, на полке солому настели. Ариша, рванки чистые из комода в баню тащи.
Из трубы повалил густой дым.
– Вань, сильно не кочегарь. И помоги-ка мне, Марию до бани довести, а дальше я сама управлюсь. И дядьку Игната предупреди, что она у нас. Ночевать к Авдотье отправляйтесь. Картошку с огурцами с собой прихватите. Да скажите, что я наказала ей до меня срочно бежать.
Из бани Фрося вышла, когда в небе зажглись первые звёзды, уставшая, но довольная.
– Мальчишка у нас,– сообщила она Авдотье и Игнату Ильичу.
– Мужик родился! – крякнул председатель.
– Чего звала, раз сама управилась? – поднялась Авдотья.
– Я на разъезд. Роженицу в дом переведёшь часа через два, да отвар ей дашь. Я оставила. А пока зыбку приготовь. В сундуке все причиндалы возьми. Там и матрасик, и одеяло.
– Неужто, на свою кровать её положишь? – всплеснула руками Авдотья. – И чего енто делается на белом свете…
– Цыц, – прервала стенания старухи Фрося. – И, смотри у меня, чтобы не спала!
– Ты аккуратнее, темно уже, – Игнат обнял Фросю. – Спасибо, дочка.
***
– Мужчина, высокий такой, с погонами и орденом на гимнастёрке, был тут? – распахнув дверь железнодорожной будки, не здороваясь, с порога спросила Фрося смотрителя.
– Али натворил чего? – строго глянул поверх очков служащий.
– Муж мой на сутки приезжал, да не застал.
Железно дорожник вгляделся в лицо Фроси:
– Ты же фельдшерица? Понятное дело, забот невпроворот…
– Был?! – перебила Фрося.
– Он посадочный талон предъявил. Я его в товарняк до Узловой пристроил, – поспешно произнёс мужчина. – В последний вагон. Вон состав только отошёл. Фонари ещё светятся.
Фрося неслась на Орлике вдоль путей.
– Матвей, – задыхаясь, кричала она, – Мария мальчика родила. Я её не брошу.
На площадке товарного вагона вспыхнула спичка, и едва заметно замерцал огонёк папиросы.
Н. Литвишко
Дорогие читатели! Делитесь мнением о рассказах в комментариях. Если нравится, что и как я пишу, подписывайтесь на мой канал, чтобы не пропустить ничего интересного. И, если нетрудно, ставьте пальчик вверх. Вам, дорогие читатели, сделать это несложно, а мне будет приятно.