К Дню Победы.
Страницы о военном времени из книги В. М. Катанова "Родные дали".
"В тот летний день, который крепко запомнился не мне одному, дедушка не пошел «трусить верши». Уморился ходить впустую, вот и не пошел. Дед Егор, наш сосед, не утерпел. Сходил и к нам заглянул:
– Пусто! Зря только грязь месил.
Хлопнул дверью и вдруг, вспомнив, опять на пороге вырос:
– Забыл сказать. Германец пошел на Россию войной.
Егор, я слышал не раз, был в германском плену и даже говорить немного по-немецки умел. Новость, принесенная им, наполнила нашу хату смятением и тревогой.
На конюшне было собрание. Иван Алексеевич, альшанский учитель, сказал речь о вероломном нападении. Отец уходил в числе первых, унося в кармане повестку и листок-молитву «Живые помощи», которая, по мнению бабушки, должна была уберечь его от смерти.
Андрей Чичиров, шагая вместе со всеми через луг, распаханный и засеянный луком, кричал:
– Ждите! Я Гитлера в мешке принесу на Фоминку!
Отец уходил молча. Наверное, заново переживал то, что испытал под финскими соснами.
Гитлера Андрей Чичиров не принес в мешке. Забегая вперед, скажу: воевал наш сосед под Москвой, инвалидом вернулся домой задолго до Победы. Когда хмелен был, то обычно ругал на чем свет стоит главного фашиста. Бывало идет поздним вечером и кроет во тьме фюрера последними словами. Прозвали его самого Гитлером. После войны Андрей перешел на Черчилля – произвели в премьеры великой Англии. Потом долго был Трумэном и даже одно время в Эйзенхауэрах состоял. Геббельса забыл, а ведь это прозвище тоже некоторое время висело на шее у буйного оратора.
Письма с войны приносил дед Егор.
– Шура! – бывало окликнет маму. – Держи и радуйся: жив.
Мать сияла, получая треугольники со штампом «Проверено военной цензурой». Отец писал коротко. Как потом мы узнали, часть его сражалась, несколько раз попадала в окружение и благополучно выходила.
Из трех сыновей деда Егора на войну ушел старший – Михаил, а там и до Николая очередь дошла. Оба вернулись. Михаил до войны токарем работал в Орле, подарил мне молоток с металлической ручкой. Из Германии он богатые посылки матери присылал. Юрик, мой старший приятель, в сорок третьем погиб. В памяти осталось, как приехал к нему парень Сева из Киева и они ходили купаться. Сидели над рекою раздетые и читали стихи. Настасья, мать Юрика, была шумная. Выйдет на двор и начинает:
– Юрочка, деточка, где ты? Отзовись!
Юрик не выходил из укромного места, поэтому на весь двор гремело:
– Гром тебя расколи!
Гром его и расколол: в одном окопе, под одним снарядом погибли Юрий Гаврилов, Николай Гончаров, Осип Пантюхин.
Не вернулись домой Иван и Алексей Лизякины, Павел и Петр Прыгуновы, Иван и Василий Чубаровы, Петр Киреев, Михаил Котиков, Алексей Сальников. Андрей Иваныч, отец Ивана Лизякина, как и Сашок Гаврилов, руку потерял. Коля Шелаев, танкист, и Василий Сапронов в лагерях томились…
Летние ночи сорок первого были тревожны. Так и вижу, как на закате летят с тяжелым гулом самолеты-рамы бомбить Орел, как ночное небо распарывают широкие ножи-прожекторы, ловят крестики самолетов и ухают зенитки, взвиваются цветными цепочками трассирующие пули. Тревожно и жутко стоять под ракитой и наблюдать: небо горит и гремит, вся округа видна под развешенными фонарями.
Вася Шелаев пришел из города и, волнуясь, рассказывает: бомбы падали на завод.
– В городе страшно, – соглашается Воля Гончарова.
Пройдет немного и она, убегая от немцев, вступит в армию и вернется в освобожденную деревню с орденом Красной Звезды.
Аня, сестра моего друга Петьки, не успеет эвакуироваться с городскими подругами и попадет в Германию. Дойдут глухие слухи, будто вышла за поляка и уехала на его родину.
Сейчас же она испуганными глазами следит за огненным поединком в небе.
Однажды бомбили и нас. Самолет летел где-то совсем близко. Бомбы с нарастающим воем падали и рвались почти рядом, в поле. Мы сидели в подвале, где белели камни стены и темнели кадушки с обеих сторон. Перед каждой бомбежкой мать кричала:
– Марш за мной!
Хватала меня за руку и тащила в подвал. Дядя Петя, отец моих друзей Васи и Леши Гавриловых (погиб на войне), при встрече со мной говорил, смеясь:
– Марш за мной!
На фронте дела наши становились все хуже. Под яблонями Титова сада сидели беженцы, ели сало с хлебом. Кто-то видел у них пачки денег. Рассказывали: немцы сбросили в мешке с самолета еврея и написали жителям, что посылают им бригадира на место старого, ушедшего на фронт. Никто не смеялся. Кто-то подобрал листовку и принес на Фоминку. Я прочитал, стоя у подвала, что Яков Джугашвили, сын Сталина, сдался в плен. На фотографии он стоял перед немецкими офицерами. Помню, меня удивило, что сын носил фамилию, от которой отец давно отказался.
Сентябрь позвал нас в четвертый класс. На окнах появились бумажные кресты.
– Это для того, – пояснила Надежда Ивановна, – чтобы взрывная волна не побила стекла.
В солнечный день, когда я готовил уроки, в деревне появились кавалеристы. Ребята побежали смотреть, а я замешкался – подвела привычка доводить дело до конца. Когда тетрадь уложил в портфель и выбежал на улицу, было поздно: конники уже поскакали по выгону дальше.
Помню: двое военных сидели у нас на крыльце без знаков различия и пили молоко. Стали говорить о положении на фронте. Мама плохо слушала. Она все думала об отце. Находясь в плену своих тревожных размышлений, тихо сказала:
– Только б мужики вернулись домой…
Один военный вскочил и закричал:
– Что? Вы немцев ждете? Вам безразлична судьба Родины?
Мать побледнела. Военный требовал назвать фамилию, грозил принять меры.
Спасибо, товарищ его успокоил.
Сколько помню, мать никогда не забывала этой опасной минуты.
В самом начале октября в школе объявили, что на два дня отпускают нас копать картошку.
Перерыв в занятиях растянулся на два года…
Утром 3 октября меня разбудил шепот. Вижу с печки: на кровати рядом сидят мать и ее сестра Нюра с Альшани. Слышу тревожное:
– Немцы уже в Кромах.
– Господи! Что теперь будет?
Мать окликнула меня и велела собираться.
– Куда? – спросил я.
– В подвал. Скоро стрелять начнут.
Не успели спрятаться, как пришла весть, что немецкие танки на большаке. Запомнилось: снаряды, прежде чем разорваться, будто раскалывали небо пополам.
На окраине Драгунского леса, как потом выяснилось, наши зенитчики установили пушку и стали бить прямой наводкой по танкам Гудериана. Два танка подбили. А потом погибли все до одного – человек восемнадцать. Мы потом ходили на место боя. Увидели пушку, трактор «Сталинец», снарядные гильзы, сумки с патронами. Одну я принес и закопал под яблоней.
У речки догорала легковая машина. Из нее, как я узнал через годы, еле успели выскочить Слюнин и Масанов – комиссар и командир отряда, посланного под Кромы остановить немцев.
Отряд был сформирован в областном управлении НКВД".
Продолжение следует...
#василий катанов #родные дали #альшань #орловская область #великая отечественная