Часть 2
С утра стояла на удивление солнечная погода. По радио передавали положительную температуру; календарь показывал, что сегодня первое марта. С крыш капали сосульки и с грохотом падали на сырую землю. Снег таял, сливаясь с лужами и грязью. Первым проснулся Рейнер; часы показывали десять утра. В сердце стояла тревога, ноги сами тянулись к подвалу. Он не особо понимал, с чем это было связано, но, спустившись, почувствовал небывалый холод. Он включил свет и обнаружил, что уровень воды едва-едва достиг второй нижней ступени.
— Чёрт, — процедил он.
Плавали по воде вёдра, ненужные пыльные коробки и трубы крыс. Среди них и вчерашняя крыса с переломным позвоночником оставляла след из пены и крови. Рейнер вздрогнул и захлопнул дверь, снизу прикрыв щель дырявой тряпкой. «Я ничего не сделаю, — думал он. — Надо ждать, когда само рассосётся, а потом убрать и осушить подвал от сырости».
В тишине он сидел на кухне и пил кофе. По утрам ел тосты, но после вчерашнего выступления Георга при одной только мысли о хлебе его едва ли не выворачивало наизнанку. Чуть позже спустился Матиас, попрощался с ним и ушёл. Почти сразу проснулась мать и, пожаловавшись на головную боль, ушла наверх.
В этот момент спустился Артур, посмотрел на настенные часы и набрал номер, который дал ему Вишнёвский. На другом конце провода ответил он сам, бодрым и весёлым голосом:
— Слушаю.
— Это Артур Бёргер. Я принимаю условия.
— Это же замечательно, мой мальчик! После двенадцати должны позвонить из полиции. Скажи им, что скоро заедешь, а затем позвони мне. Через десять минут подъедет Фишер с деньгами.
Артур повесил трубку. Он уселся напротив Рейнера и молча закурил. Спустя полчаса спустился Лабби и присоединился к молчаливой компании. До обеда они как будто пребывали в своём отдельном мире, не в силах заговорить. У матери поднялась температура, ей пришлось остаться в комнате Артура. Она плакала, когда тот зашёл забрать полотенце.
— Прости, сынок! Георг, а как Георг?
— Матушка, поспи. Сейчас всё узнаю.
Он померил ей температуру и, удовлетворившись, спустился вниз, позвонил в больницу, чей номер был записан в телефонном справочнике. Рейнер и Лабби стояли рядом, чуть ли не прижавшись к Артуру.
— Состояние за ночь стабилизировалось, он успокоился, — говорил на другом конце провода главврач, — но всё равно продолжает нести бред, у него лихорадка. В общем, он ещё полежит у нас несколько дней; если к вечеру успокоится, переведём из палаты для буйных в обычную.
— Как он вёл себя ночью? — сказал Артур.
— Ну как... Бредил. По дороге чуть не избил водителя капельницей. Сейчас признаков агрессии не проявляет, но всё время угрожает переломать позвоночник. Посмотрим на его состояние; может, придётся выписать ему курс психотропных препаратов для подавления агрессии...
— Но ведь он и так подсел на наркотики! Он наркоман, у него...
— Это понятно, но в данном случае их необходимо принимать для подавления агрессии. Точных прогнозов нет, но не советую полностью рассчитывать на то, что его скоро выпишут.
Из отделения полиции позвонили ровно в полпервого. Артура попросили прийти не позже трёх часов, желательно прямо сейчас. Он тут же перезвонил Вишнёвскому.
— Хорошо, — сказал тот, — Венни приедет через десять минут. Прошу вас, не ругайтесь.
Артур положил трубку. Мысль о том, что его отвезёт Фишер, выводила его из себя — особенно после вчерашнего. Фишер приехал ровно через десять минут и просигналил. Попрощавшись с братьями, Артур вышел на улицу и сел в машину.
Венни поздоровался и сказал:
— Деньги после допроса.
Тот отвернулся к окну. Всю дорогу они молчали.
...Они подъехали к зданию полицейского участка. В фойе Артура встретили двое в униформе и проводили в комнату, где в ряд стояли шесть человек, трое из которых были в комбинезоне. Среди них он узнал Кулакова; тот смотрел в одну точку. Он выглядел хладнокровным, а между тем ёрзал и все время переменялся с ноги на ногу, словно понимая, какой будет исход. Какой-то мужчина стоял рядом с ним; разбитое лицо выражало спокойствие, а глаза с наглой насмешкой смотрели на Бёргера.
Тот поспешно отвёл взгляд и огляделся. Прокурора Франка он заметил не сразу: он стоял в углу, возле стенки, опершись на трость. На его лице красовались синяки. Как только он увидел, что Артур смотрит на него, улыбнулся и жестом подозвал к себе. Но в этот момент сопровождающий дёрнул Бёргера за рукав и подвёл к шестерым.
— Вы узнаёте мужчину, который избил прокурора Франка?
Артур сразу же показал на Кулакова.
— Это он.
Полицейский поднял бровь. Артур смотрел только на Кулакова, у которого отвисла челюсть. В глазах его мелькал страх.
— Вы уверены, герр Бёр...
— Да. Это он.
— Да что ты врёшь! — сказал Кулаков, делая шаг вперёд.
— Он вообще с нами был, на Майской улице, — сказал один из подозреваемых. — Мы после вечера в клубе гуляли!
— Постойте! — сказал полицейский. — Герр Бёргер, вы утверждаете, что видели, как Сергей Кулаков избивал в состоянии алкогольного опьянения прокурора?
— Да, — спокойно сказал Артур, с облегчением перевода взгляд на собеседника.
Прокурор с побагровевшим лицом вышел из угла и указал на того самого мужчину с наглым взглядом и разбитым лицом.
— Врёт, он врёт! Это Вайс меня бил!
— Вы это помните, доктор Франк? — сказал полицейский. — Экспертиза показала, что вы также находились в состоянии алкоголь...
— Господи, да я этого придурка узнаю везде, в любом состоянии! Это он, Вайс! — Он подошёл к Артуру, замахиваясь тростью. — Что ты городишь? Это он тебя заставил, а? Или Вишнёвский? Что они тебе сказали? Ну ты же знаешь, это Вайс!
— Это вы сказали мне, что это Вайс, — сказал Артур. — А это, как я позже узнал из газет, Кулаков.
— Да меня там не было! — сказал Кулаков. — Да, под утро меня задержали, но за то, что я разбил случайно окно старухи. Да, так уж получилось, но я не бил прокурора! Я его даже в лицо не знаю!
— Пьяные как животные: никогда не знаешь, когда их переклинит.
Кулаков побелел и замолчал, издав нечто, напоминающее цоканье.
Прокурор замахал руками.
— Это Вишнёвский, господа! Он подкупил Бёргера, он выгораживает Вайса, этого владельца подпольного казино!
Артур поднял бровь.
— Подпольного?..
— Да, да! Ты думал, почему это Вайс хотел убить меня, так? Потому что я недавно узнал о здании подпольного казино у него дома, вот только прямых доказательств его принадлежности к этому нет...
Вайс стоял и молча улыбался. Полицейский встал между прокурором и Артуром.
— Доктор Франк, прошу вас отойти. Герр Бёргер, прошу вас к выходу.
— Я вообще был тогда у знакомого, Вензеля Фишера, — сказал Вайс. — Мы с ним в карты рубились!
Артур едва сдержался, чтобы не выругаться. Прокурор проводил его до выхода, и тот сел в машину. Фишер молча протянул ему конверт с деньгами, и они уехали.
***
Никто из братьев остаток дня не выходил из дома, даже Лабби не звонил Лили; братья сторожили то телефон, то больную мать, которой к вечеру пришлось дать жаропонижающее. В больницу не звонили, из полиции не звонили. Вечером все решали, что делать с деньгами, но на лицах не было даже тени улыбки — все мрачно смотрели на вскрытый конверт, как на оружие. Предлагали и ремонт сделать, и закупиться новыми вещами или даже переехать в Западный округ.
— А что нам мешает? — говорил Лабби. — Продадим дом — и всё! Даже если получим за него гроши или оставим под сарай...
— Мне запрещено до суда выезжать в Западный округ, — сказал Артур. — Это можно сделать после. Тогда смысла нет делать ремонт.
В итоге остановились на том, чтобы отложить деньги до лучших времён.
Наутро матери стало лучше, но температура полностью не спала, кашель усилился. Кто-то из братьев должен был с ней остаться, и эта доля выпала Лабби. Тот живо согласился, но перед уходом Артур сказал:
— Никаких уходов без надобности. К Лили советую не ходить; муж её наверняка пришёл домой.
Лабби нахмурился, но не ответил. Остальные братья ушли. На младшего Бёргера остались мать и подвал; вода в нём опустилась, оставив за собой бардак, от которого веяло сыростью. «Будет плесень, — думал он, — и, возможно, ещё крысы, если те не утопились. Обычно после потопа их всегда становится почему-то больше!»
День тянулся медленно. Мать по большей части спала, и Лабби убирался в подвале, где не встретил ни одной живой души. Играло радио, а день потихоньку подходил к обеду. Он думал о Лили и про то, как эта ситуация повлияла на неё; ведь после того, как проводил её в полицейский участок, они больше не общались. Он поднялся к себе и с ужасом обнаружил, что записка с телефонным номером пропала. Лабби не успел воспользоваться им, поэтому не знал его. «С мамой ничего не будет, — думал он. — Температура спала, сама справится. Еду оставлю ей на плите, её отведу в гостиную». Так он и сделал, расстелив диван.
— Ну и хорошо, — говорила старушка, — а то наверху у вас холодно! Кстати, я вас не притесню, если хотя бы на день останусь?
— Боже упаси, конечно же, нет!
— А ты уходишь, что ли?
— Ну так... к знакомому надо. — Он прошёл в прихожую и накинул куртку. — Максимум часа через два приду. Еда на плитке, если что. Ну, пока!
Он выбежал на улицу и отправился к Лили Вайс.
По дороге думал о том, что скажет ей. А вдруг встретит её супруга? Что тогда будет? К сожалению, на такой вариант событий не было идей, поэтому он был готов к чему угодно.
Вот только не подумал Лабби, что никого не застанет дома.
Он стучался в дверь долго, но тщетно. Никто не отвечал, внутри — ни звука, ни шороха. «На работе? Она уже нашла работу? Или на собеседовании?»
Он вышел на улицу и остановился у стенки. «А если она в баре?» Лабби отправился в бар «Сладкий гусёнок», но там, среди небольшого скопления людей, не застал её. Тогда подошёл к бармену и спросил, видел ли тот её. Бармен ответил, что видел, вместе с какими-то мужчинами... Они поели, при этом говоря про Техническую улицу. Лабби вышел из бара и всё-таки поехал туда. Что-то ему подсказывало, что супруги Вайс не из тех, кто часто разъезжает по городу: вероятнее всего, их кругозор не расширяется далее Западного округа... Но тогда получается, что они выехали до суда из Битенбурга. Это их дело, решил Лабби, может, что-то срочное.
Он вышел на Технической улице через полчаса, но, добравшись туда, так и замер на остановке. Техническая улица считалась одной из самых больших в Западной округе, половина которой занимали музеи и заводы. Не исключено, что супруги Вайс работали. Лабби сел на лавку и поджал руки к лицу. «Почему я приехал сюда? Вот дурак, зря мать оставил!» — подумал он и вздохнул.
Ему стало неожиданно одиноко; тишина пугала его. Шумели заводы, бегали люди, но стояла тишина — ни голосов, ни счастливых лиц, ни ласкового приветствия. Он вспомнил, что Матиас жил на Майской улице, и отправился туда.
***