После нескольких подряд выступлений Председателя Центробанка Эльвиры Набиуллиной, посвященных структурной перестройке российской экономики, аналитики Центрального банка («Эконс») выпустили комментарии, в которых писали об «обратной индустриализации». Ох, любят они всякие красивые, образные выражения. С одной стороны, все, вроде бы, понимают, о чем идет речь. С другой – именно в таких ситуациях, когда все, вроде бы, понимают, потом оказывается, что да, все понимают, но понимают по-разному. К тому же тема исключительно важная, а посвящено ей всего несколько предложений. В общем, нужно разобраться. Как минимум, с терминологией. Этим и займемся.
Вообще говоря, никто толком не знает, что такое обратная индустриализация. Само выражение наводит на мысли о постоянно сокращающейся производственной базе, выбывающих производственных фондах и непрерывно упрощающихся технологических процессах. Все это – движение в обратном направлении: от сложного к простому. Причем движение это постоянное: сегодня проще, чем вчера, завтра проще, чем сегодня – и так далее. В противоположность технологическому прогрессу этот процесс было бы уместно назвать не обратной индустриализацией, а технологической деградацией. Но в нашей ситуации речь идет о совершенно ином феномене.
Обычная индустриализация – это развитие промышленного производства: строятся новые заводы, модернизируются старые, внедряются новые производственные технологии, растет производительность труда. Что самое главное: при индустриализации всегда происходит повышение технологической сложности как самих производственных процессов, так и конечной продукции. Как правило, это сопровождается еще и расширением ассортимента производимой продукции. Есть еще всякие сопряженные эффекты типа урбанизации, перетока сельского населения в города и вызванного этим роста концентрации или плотности населения.
Бывает деиндустриализация. Это сокращение количества производственных объектов, вывод из строя технологического оборудования (уничтожение, безвозвратная утрата, продажа на экспорт и т.д.) Сопутствующие эффекты: рост безработицы, переток рабочей силы в сектор услуг, массовая эмиграция. Как правило, она случается в результате войн, когда большое количество промышленных объектов просто разрушено. В качестве примеров можно привести послевоенную Германию и – частично - Японию, нынешнюю Украину. Но бывает и по-другому. В России 90-х годов огромное количество заводов было закрыто, перепрофилировано под склады, бизнес-центры и торговые центры, а их оборудование разрезано на металлолом или продано за границу (это важно, поскольку именно экспорт б/у оборудования уменьшал производственный потенциал российской экономики). Объем производства, соответственно, резко упал. Причиной российской деиндустриализации была как раз структурная перестройка тогдашней экономики: кризис неплатежей, высокая инфляция, разрушение сложившихся кооперационных связей, технологических цепочек, логистики.
При деиндустриализации не происходит технологического упрощения – ни по производственным процессам, ни по уровню производимой продукции. Некоторые виды продукции просто перестают производиться, но те, которые сохраняются в производстве, остаются на прежнем уровне технологической сложности.
В нашем сегодняшнем случае речь идет именно об однократном снижении уровня технологической сложности: до сих пор в российской промышленности используется большое количество высокотехнологичных узлов и агрегатов импортного происхождения. Это позволяет выпускать конечную продукцию высокой степени технологической сложности. Из-за санкций российская промышленность лишается доступа к этим высокотехнологичным узлам и агрегатам и вынуждена переходить на выпуск более простой с технологической точки зрения продукции.
Фактически, в российской экономике будут происходить два параллельных явления: снижение технологической сложности выпускаемой продукции (при сохранении текущего технологического уровня имеющихся предприятий – ведь ни сами предприятия, ни оборудование, ни технологические процессы никуда не пропадают) и частичная деиндустриализация – то есть, прекращение работы тех предприятий, которые лишены доступа к импортным комплектующим. Если попытаться описать эти два явления одним термином, то наиболее подходящим для этого было бы выражение «снижение уровня разделения труда».
Оказавшись без импортных комплектующих и без доступа к иностранным технологиям (а это и оборудование, и процессы, и материалы), российская экономика вынуждена вернуться на более низкий уровень технологического развития – сделать один или даже два шага назад – и снова начинать оттуда. Однако, для того, чтобы вернуться к технологическому развитию с более низкого уровня разделения труда, необходимо развивать импортозамещающие производства и технологии. Поэтому не может идти речь о технологической деградации или обратной индустриализации. Наоборот, это индустриализация с более низкого уровня разделения труда.
Как мы дошли до жизни такой?
Все аналитики, пытаясь описать ситуацию, говорят примерно следующее: мы возвращаемся в позднесоветский период, когда экономика СССР не была включена в международную систему разделения труда (что не совсем правда, но об этом придется написать отдельно – тема большая). Грубо говоря, тогда мы сами производили все, что нам было нужно. И возвращаемся к этому теперь. Куда же провалились тридцать лет технологического развития? Не то, чтобы его вовсе не было, но было они очень специфичным.
Вместо того, чтобы развивать тяжелую промышленность (производство средств производства, как говорили во времена СССР), современная Россия решила сразу перейти к производству предметов потребления. Это быстрее и проще: привлек иностранных инвесторов, построил сборочное предприятие – и выпускаешь конечную продукцию с высокой долей добавленной стоимости. Именно поэтому практически до последних лет Россия так любила иностранных инвесторов: иностранные инвесторы это не деньги, а технологии. Деньги у нас и свои есть, а технологий нет, и никто их нам не продает. И даже когда иностранный инвестор строит собственное сборочное предприятие с условиями по локализации, трансфер технологий происходит очень медленно и неохотно. Реально они передаются ровно в тот момент, когда становятся устаревшими и неконкурентными.
В целом, современная Россия выбрала самый простой и понятный путь индустриального развития – тот, который сейчас выбирают практически все развивающиеся страны. Развивающиеся, но не собирающиеся реально совершить рывок догоняющего развития. Они просто становятся филиалами крупных корпораций: на их территории открывается готовое производство, которое прекрасно себя чувствует за счет дешевой рабочей силы и энергии. В этом смысле очень интересно сравнить стратегии развития России и Китая. А еще интереснее проанализировать стратегию догоняющего развития Японии, которая начинала одновременно с Россией во второй половине XIX века (подробно о ней напишу отдельно). В двух словах: Япония создавала полный цикл производства – от тяжелой промышленности до легкой, с очень длительным перевесом в пользу тяжелой и в ущерб производству потребительских товаров. Потому что, когда у вас есть собственное производство сложных станков и оборудования, вы можете создать любое производство потребительских товаров самостоятельно.
Даже если вы начинаете не с телевизоров и холодильников, а с чего-то более сложного, это не сильно помогает. Классический пример – трубы большого диаметра (ТБД) – 1420 мм. Они используются для строительства магистральных нефте- и газопроводов. И ни СССР, ни Россия до 2005 года их не производили. Это было очень неудобно: трубопроводы строить надо, а труб своих нет. Вокруг этой проблемы было закручено много интриг. Самой знаменитой была «Сделка века» - «Газ в обмен на трубы», когда строительство несколькихз газопроводов из Западной Сибири в Европу в конце 60-х-начале 70-х годов полностью зависело от поставок немецких ТБД. Для производства таких труб нужен прокатный стан-5000 с размером стального листа 4800 мм х 18000 мм (то есть, 5 метров на 18 метров). В СССР первый такой стан-5000 построили только в 1985 году, да и то для судостроения. А для трубных заготовок его перепрофилировали (и построили еще два стана-5000) только к 2012 году. Вроде бы, теперь все в порядке – заготовки для ТБД делать можно, трубы будут свои. Но проблема в том, что оборудование на этих станах-5000, в основном, импортное. Россия как не могла сделать его сама 50 лет назад, так не может и до сих пор. То есть, если она захочет построить четвертый стан-5000, ей придутся снова покупать для него оборудование за границей. И обслуживать-ремонтировать уже имеющееся оборудование она тоже не сможет.
То есть, оказавшись лишена доступа к импортному оборудованию и импортным комплектующим, российская экономика не может просто научиться производить их внутри себя. Сначала необходимо сделать станки, на которых можно произвести другие станки, на которых уже можно выпускать это оборудование - начинать нужно с тяжелой промышленности. Вот это и есть шаг или два шага назад в плане технологической сложности производства. При этом ни о какой деиндустриализации речи не идет, наоборот, откатившись назад, нужно строить новые и новые производства, которые станут основой нового этапа технологического развития.
Теперь самый главный вопрос: возможно ли создание целых новых отраслей промышленности в ситуации, когда Россия отрезана от иностранных технологий и не имеет доступа к иностранному оборудованию? Ответ: технически возможно. У России все еще есть сильная инженерная школа, Россия все еще может покупать если не сами технологии, то их носителей - мозги. Это займет много времени и потребует много денег. И политической воли. Дело в том, что решение о создании индустриальной базы для дальнейшего промышленного развития должно быть стратегическим, оно определит вектор развития экономики на десятилетия вперед. А если мы предполагаем, что санкции ослабят через год, и мы снова вольемся в мировую систему разделения труда, делать все это бессмысленно. Так что не сегодня и даже не завтра, но в обозримом будущем мы увидим, какая стратегия будет выбрана, и по какому пути будет развиваться российская экономика: либо мы снова научимся производить средства производства и выйдем на мировой рынок со своими собственными станками и технологиями, либо вернемся к отверточной сборке чайников и пластиковых окон.
После нескольких подряд выступлений Председателя Центробанка Эльвиры Набиуллиной, посвященных структурной перестройке российской экономики, аналитики Центрального банка («Эконс») выпустили комментарии, в которых писали об «обратной индустриализации». Ох, любят они всякие красивые, образные выражения. С одной стороны, все, вроде бы, понимают, о чем идет речь. С другой – именно в таких ситуациях, когда все, вроде бы, понимают, потом оказывается, что да, все понимают, но понимают по-разному. К тому же тема исключительно важная, а посвящено ей всего несколько предложений. В общем, нужно разобраться. Как минимум, с терминологией. Этим и займемся.
Вообще говоря, никто толком не знает, что такое обратная индустриализация. Само выражение наводит на мысли о постоянно сокращающейся производственной базе, выбывающих производственных фондах и непрерывно упрощающихся технологических процессах. Все это – движение в обратном направлении: от сложного к простому. Причем движение это постоянное: сегодня проще, чем вчера, завтра проще, чем сегодня – и так далее. В противоположность технологическому прогрессу этот процесс было бы уместно назвать не обратной индустриализацией, а технологической деградацией. Но в нашей ситуации речь идет о совершенно ином феномене.
Обычная индустриализация – это развитие промышленного производства: строятся новые заводы, модернизируются старые, внедряются новые производственные технологии, растет производительность труда. Что самое главное: при индустриализации всегда происходит повышение технологической сложности как самих производственных процессов, так и конечной продукции. Как правило, это сопровождается еще и расширением ассортимента производимой продукции. Есть еще всякие сопряженные эффекты типа урбанизации, перетока сельского населения в города и вызванного этим роста концентрации или плотности населения.
Бывает деиндустриализация. Это сокращение количества производственных объектов, вывод из строя технологического оборудования (уничтожение, безвозвратная утрата, продажа на экспорт и т.д.) Сопутствующие эффекты: рост безработицы, переток рабочей силы в сектор услуг, массовая эмиграция. Как правило, она случается в результате войн, когда большое количество промышленных объектов просто разрушено. В качестве примеров можно привести послевоенную Германию и – частично - Японию, нынешнюю Украину. Но бывает и по-другому. В России 90-х годов огромное количество заводов было закрыто, перепрофилировано под склады, бизнес-центры и торговые центры, а их оборудование разрезано на металлолом или продано за границу (это важно, поскольку именно экспорт б/у оборудования уменьшал производственный потенциал российской экономики). Объем производства, соответственно, резко упал. Причиной российской деиндустриализации была как раз структурная перестройка тогдашней экономики: кризис неплатежей, высокая инфляция, разрушение сложившихся кооперационных связей, технологических цепочек, логистики.
При деиндустриализации не происходит технологического упрощения – ни по производственным процессам, ни по уровню производимой продукции. Некоторые виды продукции просто перестают производиться, но те, которые сохраняются в производстве, остаются на прежнем уровне технологической сложности.
В нашем сегодняшнем случае речь идет именно об однократном снижении уровня технологической сложности: до сих пор в российской промышленности используется большое количество высокотехнологичных узлов и агрегатов импортного происхождения. Это позволяет выпускать конечную продукцию высокой степени технологической сложности. Из-за санкций российская промышленность лишается доступа к этим высокотехнологичным узлам и агрегатам и вынуждена переходить на выпуск более простой с технологической точки зрения продукции.
Фактически, в российской экономике будут происходить два параллельных явления: снижение технологической сложности выпускаемой продукции (при сохранении текущего технологического уровня имеющихся предприятий – ведь ни сами предприятия, ни оборудование, ни технологические процессы никуда не пропадают) и частичная деиндустриализация – то есть, прекращение работы тех предприятий, которые лишены доступа к импортным комплектующим. Если попытаться описать эти два явления одним термином, то наиболее подходящим для этого было бы выражение «снижение уровня разделения труда».
Оказавшись без импортных комплектующих и без доступа к иностранным технологиям (а это и оборудование, и процессы, и материалы), российская экономика вынуждена вернуться на более низкий уровень технологического развития – сделать один или даже два шага назад – и снова начинать оттуда. Однако, для того, чтобы вернуться к технологическому развитию с более низкого уровня разделения труда, необходимо развивать импортозамещающие производства и технологии. Поэтому не может идти речь о технологической деградации или обратной индустриализации. Наоборот, это индустриализация с более низкого уровня разделения труда.
Как мы дошли до жизни такой?
Все аналитики, пытаясь описать ситуацию, говорят примерно следующее: мы возвращаемся в позднесоветский период, когда экономика СССР не была включена в международную систему разделения труда (что не совсем правда, но об этом придется написать отдельно – тема большая). Грубо говоря, тогда мы сами производили все, что нам было нужно. И возвращаемся к этому теперь. Куда же провалились тридцать лет технологического развития? Не то, чтобы его вовсе не было, но было они очень специфичным.
Вместо того, чтобы развивать тяжелую промышленность (производство средств производства, как говорили во времена СССР), современная Россия решила сразу перейти к производству предметов потребления. Это быстрее и проще: привлек иностранных инвесторов, построил сборочное предприятие – и выпускаешь конечную продукцию с высокой долей добавленной стоимости. Именно поэтому практически до последних лет Россия так любила иностранных инвесторов: иностранные инвесторы это не деньги, а технологии. Деньги у нас и свои есть, а технологий нет, и никто их нам не продает. И даже когда иностранный инвестор строит собственное сборочное предприятие с условиями по локализации, трансфер технологий происходит очень медленно и неохотно. Реально они передаются ровно в тот момент, когда становятся устаревшими и неконкурентными.
В целом, современная Россия выбрала самый простой и понятный путь индустриального развития – тот, который сейчас выбирают практически все развивающиеся страны. Развивающиеся, но не собирающиеся реально совершить рывок догоняющего развития. Они просто становятся филиалами крупных корпораций: на их территории открывается готовое производство, которое прекрасно себя чувствует за счет дешевой рабочей силы и энергии. В этом смысле очень интересно сравнить стратегии развития России и Китая. А еще интереснее проанализировать стратегию догоняющего развития Японии, которая начинала одновременно с Россией во второй половине XIX века (подробно о ней напишу отдельно). В двух словах: Япония создавала полный цикл производства – от тяжелой промышленности до легкой, с очень длительным перевесом в пользу тяжелой и в ущерб производству потребительских товаров. Потому что, когда у вас есть собственное производство сложных станков и оборудования, вы можете создать любое производство потребительских товаров самостоятельно.
Даже если вы начинаете не с телевизоров и холодильников, а с чего-то более сложного, это не сильно помогает. Классический пример – трубы большого диаметра (ТБД) – 1420 мм. Они используются для строительства магистральных нефте- и газопроводов. И ни СССР, ни Россия до 2005 года их не производили. Это было очень неудобно: трубопроводы строить надо, а труб своих нет. Вокруг этой проблемы было закручено много интриг. Самой знаменитой была «Сделка века» - «Газ в обмен на трубы», когда строительство несколькихз газопроводов из Западной Сибири в Европу в конце 60-х-начале 70-х годов полностью зависело от поставок немецких ТБД. Для производства таких труб нужен прокатный стан-5000 с размером стального листа 4800 мм х 18000 мм (то есть, 5 метров на 18 метров). В СССР первый такой стан-5000 построили только в 1985 году, да и то для судостроения. А для трубных заготовок его перепрофилировали (и построили еще два стана-5000) только к 2012 году. Вроде бы, теперь все в порядке – заготовки для ТБД делать можно, трубы будут свои. Но проблема в том, что оборудование на этих станах-5000, в основном, импортное. Россия как не могла сделать его сама 50 лет назад, так не может и до сих пор. То есть, если она захочет построить четвертый стан-5000, ей придутся снова покупать для него оборудование за границей. И обслуживать-ремонтировать уже имеющееся оборудование она тоже не сможет.
То есть, оказавшись лишена доступа к импортному оборудованию и импортным комплектующим, российская экономика не может просто научиться производить их внутри себя. Сначала необходимо сделать станки, на которых можно произвести другие станки, на которых уже можно выпускать это оборудование - начинать нужно с тяжелой промышленности. Вот это и есть шаг или два шага назад в плане технологической сложности производства. При этом ни о какой деиндустриализации речи не идет, наоборот, откатившись назад, нужно строить новые и новые производства, которые станут основой нового этапа технологического развития.
Теперь самый главный вопрос: возможно ли создание целых новых отраслей промышленности в ситуации, когда Россия отрезана от иностранных технологий и не имеет доступа к иностранному оборудованию? Ответ: технически возможно. У России все еще есть сильная инженерная школа, Россия все еще может покупать если не сами технологии, то их носителей - мозги. Это займет много времени и потребует много денег. И политической воли. Дело в том, что решение о создании индустриальной базы для дальнейшего промышленного развития должно быть стратегическим, оно определит вектор развития экономики на десятилетия вперед. А если мы предполагаем, что санкции ослабят через год, и мы снова вольемся в мировую систему разделения труда, делать все это бессмысленно. Так что не сегодня и даже не завтра, но в обозримом будущем мы увидим, какая стратегия будет выбрана, и по какому пути будет развиваться российская экономика: либо мы снова научимся производить средства производства и выйдем на мировой рынок со своими собственными станками и технологиями, либо вернемся к отверточной сборке чайников и пластиковых окон.
