***
День пройдет, как маленькая жизнь,
Нет забот, но и надежды мимо…
«Ты устал, я знаю, что ж, ложись,» –
Скажет время еле ощутимо.
Сон в прозрачной утренней тиши
Каждый раз напомнит о рожденье…
В пробужденье – чистота души,
Свет и снег, и ветра дуновенье.
За окном дрожащая река,
Как птенцы колышутся снежинки,
Я проснусь – как будто по тропинке,
Возвращаюсь в жизнь издалека.
Я пойду по улице своей,
Затеряюсь в лабиринтах судеб.
Оживут со мной другие люди,
Вырвавшись из мрака фонарей.
Растворюсь, как крохотный родник,
В волнах лиц, под сенью серых зданий…
Тенью от громадных изваяний
Вечер за спиной моей возник.
Словно кто-то шепчет мне: «Очнись!
И забудь тот день, который прожит…»
Так однажды всю большую жизнь
Мы забудем с легкостью прохожих.
***
На берег выбросились киты,
Чайки над ними тревожно кружили…
Ройте глубокими их могилы!
По-человечески ставьте кресты!
Море – безбрежная серая гладь,
Что в этом омуте не выносимо?
Грезится, чудится ль им Хиросима?!
Кто их услышит, кто сможет понять?!
То ли отступники, то ли святые?..
Словно отжившие век корабли,
Брошены наземь, лежат на мели…
В недоумении люди застыли.
В окаменевших, притихших глазах
Блеск – подсознанья последняя кроха.
Жизнь – это сказочная катастрофа!
В тихую вечность отчаянный шаг.
Преодолевшие трезвость ума
Без сожаленья, без опасений…
Смотрит с обложки печальный Есенин,
Лица мелькают, застыли дома.
Мир потрясен – молчаливо и жутко,
Листья парят – ни души, ни страстей.
Может быть, тоже лишившись рассудка,
Дружно сорвались с угрюмых ветвей?..
С давних времен на Великой Руси
Самоубийц у дорог хоронили.
Не причитали, не голосили:
– Боже прими, сохрани и спаси!
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Траулер в море спешит налегке,
Слышится рокот тяжелых винтов,
Мальчик по плесу бежит вдалеке,
Ветер доносит: – Спасите китов!
Воспоминание
Помню церковь, лесистые склоны.
Кто-то старые выкрал иконы,
Изрубили, куражась, распятья,
Посылая кому-то проклятья.
Не заблудшие – слабое слово, –
Твердо знавшие цену Рублева.
Рухнул колокол стреляной птицей,
Неживой, застонал и забился.
Обветшавшие главы упали
И бурьяном густым обрастали.
С их руин поднимаяся сонно,
Разлетались, как пепел, вороны.
Там речушка с названьем Обнора,
За неровным блестит косогором,
Да какой-то старик, точно леший,
На погосте ломает орешник.
Он мне скажет, прищурясь сурово,
Что село их зовется Кострово…
В избах, что среди поля застыли,
Смотрят окон глазницы пустые.
–Я остался один, век мой прожит…–
Свою руку он к сердцу приложит.
И, тревожно вздыхая порою,
Поведет разговор сам с собою:
– Здесь когда-то в далекие лета
Побывали татары и шведы,
Люд губили и хаты сжигали…
Но места эти вновь обживали.
А над речкой, нам деды гласили,
Лебединые стаи кружили.
После княжьей охоты, бывало,
Словно снегом, поля укрывало.
…Он вздохнет тяжело и устало…
– Видно, время такое настало.
Не враги ныне люд выживали…
Гуси-лебеди где-то пропали.
Я смотрю на поля на могилы.
Что сожгли здесь, кого схоронили?..
И, как памятники расписные,
Пятистенки застыли пустые.
И мне кажется – в мире, в природе
Безвозвратно все это уходит,
Не под возгласы «аллилуйя»,
Не под русскую плясовую.
Станет страшно… Однажды не встречу
Я того старика в мире вечном.
Кто вскричит?!. Где взойдет эта горесть?!
Кто расскажет ту древнюю повесть?!
Как унять, как ту горесть осилить?!
Возле сердца могучей России
Встанет, вырастет, как на чужбине,
Чей-то крошечный холмик в ложбине.
Вековые охрипли деревья,
На пустые склоняясь деревни,
Может, их в меня просятся силы,
И мне хочется крикнуть: «Спасите!».
Паровоз
Паровоз средь летящих шальных электричек
Запыхтел, словно немощный древний старик.
В переливах мгновенных тугих перекличек
Люди вдруг услыхали пронзительный крик.
Улыбнулись, как старому доброму другу,
Пошутили: похоже, ожил динозавр!
А старик пышным паром окутал округу
И пошел, ускользая, в объятья дубрав.
И кому-то вдруг вспомнились дальние версты,
Переливы двухрядки, солдатские щи.
В паровозной пыли имена, будни, весны…
Рельсы шли будто нити незримой души.
А другие беспечны, – им нечего вспомнить,
Эта отчая память у них не живет…
По колесам, как ветошь, растянется копоть,
И коленчатый вал как хромой побредет.
Прокатившись на дальнем глухом перегоне,
Не узнав, какой день, не спросив, какой год,
Он исчезнет в замшелом деповском загоне,
Кроткой тенью великих побед и невзгод.