Конфеты она любила всегда, но не всякие – в отличие от ее сладкоежки-мамы, которая в детстве находила конфеты везде, где бы они ни были спрятаны в свою очередь маминой мамой, то есть бабушкой; такой вот талант. Она могла не есть их долго, если не было тех, которые нравились. Даже из разноцветного мармелада, который отец покупал большими коробками, ела только желтый (цитрус), ну и – если совсем взгрустнётся – зеленый (яблоко)... Позднее появился мармелад из смородины, вот его тоже ))) Такую бы разборчивость и самоосознанность – да в другое русло. И в другие годы...
Не будем останавливаться на кофе и шоколаде, тут об аристократизме вкуса говорить не приходится: кофе без молока ей было нельзя, а шоколад шёл под настроение – горький, молочный, с орехами, с изюмом. Но чтобы хороший. И не белый. И без всей этой новомодной «нагрузки» – печенья, карамели, вафель и иже с ними, которые нужны только для того, чтобы спрятать никакое качество непосредственно шоколада.
Но настоящее удовольствие ей доставляли только трюфели; такой вот фетиш. Запах какао от коробки с этими конфетами в её перечне предпочтений шёл после самых любимых ароматов – тонких, горьковато-свежих, с древесными нотами, словно исчезающих, которые поэтому так хочется задержать в памяти. Когда-то в детстве сходным необъяснимым флёром было окружено для неё название «Пепин шафран»... Этот запах, как телефонный разговор – договорённость о свидании, настоящее содержание которого – в оттенках интонации, обморочной недоговорённости, заканчивающем глуховатом: «Хорошо...»
В одном кафе продавались маленькие круглые пирожные с трюфельным запахом и похожим вкусом. Она ела их, садясь за столик у окна, под тихую музыку в наушниках наблюдая заоконную реальность, запивала шоколадное послевкусие латте, улыбаясь его молочной мягкости. Но это бывало очень редко, потому что в кафе к ней приходило одно и то же воспоминание: он, выходивший покурить, возвращается, кладёт на столик зажигалку и заправляет ей за ухо прядь волос.
Горький запах табака – как предсказание того, как тяжело она будет забывать искренность, нежность, смех, нетерпение, короткие полуприличные смски, придуманную им забавную форму своего имени. И эту детскую жестокость друг к другу за то, что каждый не получил любви – такой, какой она была нужна именно ему. Это желание причинить боль – за то, что сны отказывались забывать, хотя обвинения были высказаны, общие знакомства прекращены, номера телефонов и переписка стёрты, а фотографии уничтожены. И, наконец, предательство, потому что ему очень хотелось доказать самому себе, что он – свободен, а значит, он сильнее, он победил.
Её долго потом мутило от табачного дыма. И почти так же долго она не покупала свои любимые конфеты. Пока однажды, придя в магазин за кофе, не наткнулась взглядом на объявление о скидке на трюфели. Поусмехалась, купила коробку и съела конфету из неё прямо на улице, под снегом, несмотря на больное горло. Ну что?.. Какао ощутимо хуже, чем раньше... И всё-таки: шелковистая горечь начала, тающая плотная сладость середины, истончающийся и оттого благородный вкус развязки – укол необъяснимого, почти метафизического холодка – как колокольчики у Чайковского, в Танце Феи Драже...