оглавление канала
По дороге к пасеке, душу Григория стали одолевать сомнения. А вдруг, тот мужик, что под пытками рассказал про большой схрон на пасеке, специально это сделал. Да, и то, признался он только тогда, когда на его глазах семью его убивать начали. При этом воспоминании, Гришка поморщился. Ему душегубство было не впервой, привычное дело. Только, он никогда ни баб, ни ребятишек не мучал и не убивал. Этого греха на его душе не было. И сейчас, ему было не по себе. Казалось бы, вступил в Радельщики, батюшка Феофил, говорил, что богоугодное дело будешь делать, землю свою от ереси спасать, все грехи былые простятся. А тут, вона как выходит. Душегубство еще почище прежнего. А соратнички-то они, гляди-ка, похлеще разбойников будут. У мужика-то убитого все имущество из ларей выгребли. Хоть и было его всего ничего, а не побрезговали даже самой малостью. Барахлишко-то было так себе, и пятиалтынного не выручишь на базаре. Гришку аж замутило от тех воспоминаний.
Он покосился на ехавшего рядом с ним Кондратия. Именно он бабе и детям малым пузы то пропарывал. А у Алексея Пасечника сестра была, Катерина. Этот ирод и ее убить может. Ему что, он чужак. Сегодня здесь, а завтра там. А Гришке здесь жить. А, ну как, в деревне кто дознается, чьих рук это дело. Что будет с ним? Ведь на клочки же порвут, и по реке спустят. Да, ладно бы, коли его одного. Так, теперь у Григория и семья имелась. Вона, Пелагеюшка уже третьим ходит. С ними то, что будет...? Мысли у Григория были невеселые. И чем ближе подъезжали к пасеке, тем мрачнее он становился. То, что Алексея сейчас дома нет, они знали доподлинно. А Катерина дома одна. Он опять покосился на своего попутчика. И решил, что Катьку убивать не даст. Пусть хоть что с ним делают! Хватит уже, надушегубствовался, душа уже не выносит тяжести такой. Ему мертвяки по ночам приходить перестали только, как первенец-то родился. А сейчас что, снова здорово…?
Во дворе никого не было. Катька-то видать в избе закрылась и затаилась, увидев чужаков. Где тот схрон искать, они точно не знали. Мужик убиенный сказал только, что на пасеке. А где, чего, самим искать надобно. Зашли в сарай, там корова одна стояла, на сеновале сено. В сарае чистота, у иных в дому такой нет. Хорошая, видать, хозяйка Катерина-то. Никаких лазов не увидели. Надо в доме смотреть. Взошли на крыльцо, торкнулись, закрыто. Долбить начали в двери. За дверями кобель забрехал. Кобель был знатный, злющий, добро хозяйское стерег. Пасека на отшибе, почитай, у самого леса. Без такого кобеля здесь никак.
Двери пришлось сломать. Кондратий двумя сильными ударами ноги в тяжелом сапоге, деревянный затвор вышиб. Ведра загремели, вода из них под ноги хлынула. В горницу тоже дверь заперта оказалась. За дверями уже кобель надрывался аж до хрипа. Кондратий нож достал, голыми руками с таким псом не совладать. Когда запор на двери снесли, не успели порог переступить, как собака набросилась на Кондратия, и сразу грызть, да рвать его начала. Тот орал диким голосом, ножом стал отмахиваться. Григорий, не обращая на них внимания, (не маленький, чай. Сам справится с кобелем) влетел в горницу. Хлебы на столе стоят, печь недавно топлена, а никого нет. Кинулся туда, кинулся сюда, а потом, глядь, край платочка белого из-под пола торчит, где лаз в погреб.
Катерина шла так споро, как только позволяли силы. Губы молитву шептали, а в голове мысль, что те, которые сзади, в темноте быстро не смогут идти. А до факелов, лежащих на полу кучкой, им еще дойти надо. А еще думалось, что авось, та плита, которую она по краю обходила, ловушкой окажется. Она уже не знала сколько так шла. Казалось, уж до самого города могла бы дойти, а коридор все никак не кончался и никакого выхода она не видела. Пить хотелось страшно, видно от недостатка воды, а может и с перепугу, в ушах стоял звон, и голова кружилась. Но об отдыхе не помышляла. Шагов уже сзади слышно не было, но она знала, чуяла, что ОНИ там, позади нее. Стоит только остановится или замедлить шаг, как нагонят ее. И этот страх все стегал ее и стегал словно плеть-двухвостка, заставляя торопиться.
Вскоре, коридор стал расширяться, и Катерине пришлось шаг убавить. Не следовало ей забывать про ловушки. Она остановилась и внимательно осмотрелась. В стенах коридора она увидела несколько дверей. Куда они вели, она догадывалась. В голове у нее заметались мысли. Дальше так бежать она не сможет. Скоро того и гляди, что от слабости свалится. А в руке супостатам даваться живьем она не собиралась. Если что, ножик то, вот он. Хоть это и грех великий, на себя руки-то накладывать. Но за такое, Господь простить должен. Он милостив, все понимает. Она опять себя осенила крестом и молитву зашептала Богородице.
Но, понимала, что молитва от ТЕХ не спасет. Надо что-то придумать, чтобы их остановить. За дверями были комнаты-хранилища, и там точно есть ловушки. Эх, сделать бы так, чтобы преследователи в эти ловушки угодили! Да, вот беда! Все двери на замки заперты, а ключей от тех замков у нее не было! Но, сидеть и горевать времени не оставалось. Скоро преследователи могут из-за спины появиться. Кое-как приспособив факел рядом с одной из дверей, она достала нож, и принялась его острием в замке ковырять. По вискам полз холодный пот, руки начинали трястись. Катюха закусила губу, не заметив от напряжения и усердия, как по подбородку поползла тоненькая струйка крови. Кажется, прошла целая вечность прежде, чем она услышала характерный хруст внутри замка, и дужка откинулась. Двери открывать она не спешила. Задумчиво смотрела на дверь, пока не пришла мысль, как сделать так, чтобы преследователи захотели эту самую дверь открыть. Осторожно приоткрыла малюсенькую, едва заметную щель. Спрятала нож, взяла факел и поспешила дальше. Хотелось посмотреть, сработает или нет расставленная ловушка, но спрятаться здесь было негде, пришлось идти дальше.