Я встаю рано утром, пока пляж ещё пуст, но уже достаточно светло.
Беру планшет и отправляюсь к морю.
Я чувствую себя Художником. И мне не нужны мольберт, краски, кисть.
Я касаюсь пальцем экрана и весь этот шумный, плещущий радугой огней мир,
уютно и тихо засыпает на стеклянном полотне планшета.
Но в этот раз, побыть в одиночестве мне не посчастливилось. .
Я увидел одинокую девушку, сидящую в шезлонге под пляжным зонтом.
И это меня позабавило. Зачем нужен зонт, если солнце едва взошло?
И ещё меня удивил шарфик из чёрного атласа на её голове.
Такая юная, а уже в трауре?
Я стал фантазировать - Вдова? Не рано ли? Или может её дедушка, божий одуванчик, недавно отмучился, завещав внучке тетрадку неизданных стихов и полпенсии на сберкнижке?
А вдруг, это какая-то женская уловка, для предания себе флёра таинственности?
Я фотографирую море и незаметно перемещаюсь к шезлонгу с таинственной незнакомкой.
Наконец, я подхожу настолько близко, что делать равнодушный вид уже бессмысленно, и, нахально лезу в знакомство.
– У вас удивительная улыбка! Можно её похитить для моей коллекции живых смайликов?
– Что?!
…Уголки её губ непроизвольно растягиваются, образуя игривые ямочки на щёчках...
Чик-щёлк! Её удивлённая улыбка, замерев на экране, – пополняет мою галерею солнечных мгновений.
– А Вы, зачем.. Вы кто?
– Ну, если образно. Я не тот - кем был минуту назад. Я не тот, кем, возможно, буду завтра.
Я не тот, кем хотелось бы быть сейчас…
– Вас что-то беспокоит, тревожит?
– И да, и нет... Скорее так: впечатляет...
У меня есть хобби… Я занимаюсь сочинительством. Кому-то это кажется непонятным и неприятным как уродство или болезнь. Кто-то пытается изобразить живой интерес.
Но всем им сразу подавай результат. Готовую сюжетную вещь.
А у меня - иной жанр. Сюжета практически нет - есть плавное погружение, смена переживаний.
Импульс мысли, переплетение чувств...
Мне жалко подгонять воображение под формы - рассказы, эссе.
Но, вне форм, увы, всё рассыпается. Превращается в бессмысленные узоры на покрытом инеем стекле.
Вы меня понимаете?
– Не совсем. Вы романтик?
– Я Художник. Велитель Воображения. Творец Впечатлений.
А ведь это совсем не просто, ваять поэзию, наперекор суровой и убогой реальности.
…Чувствовать в себе нечто, наполняющее жизнь смыслом и светом.
Ощущать, как оно набухает в тебе, набирая сок и твердь.
И держать всё это внутри, в тайне, понимая, что выхода нет...
Что в мире, полном равнодушия и корысти этому и названия нет.
И места под солнцем – никогда не найти.
И вот оно, безымянное, неосуществленное до конца, начинает вдруг отмирать, гнить!
Терять своё очарование и первозданность.
Это... Как бы это правильно сформулировать? С чем сравнить?
Вот! Становится каким-то уродливым и нелепым, как смерть ребёнка,
Бесчувственно неестественным, как улыбка младенца, на могильной плите…
– Что? Что вы сказали?! Боже... что он несёт! Вы... Вы...
Её глаза заблестели, наполнились горькой влагой.
И неожиданная догадка обожгла меня насквозь своей безжалостной простотой...
– Как вы можете... так спокойно рассуждать... Сравнивать! Подбирать слова!
Жалкий фантазёр!
Вы... Вы… просто не знали настоящей боли!
Это невыразимо и не сравнимо ни с чем…
Она зарыдала. Почти беззвучно, без слёз.
Широко раскрыв рот, задыхаясь, от душащих её спазмов, будто рыба выброшенная на берег, жадно глотающая смертельный воздух, округлившая незрячие глаза.
– Простите... я не знал. Я не подумал! Вы, наверное, с Донбасса?
Она вскинула бессильно руку вверх, будто заслоняясь от удара,
прикрыв другой рукою своё искажённое болью лицо.
Я понял, что разговор наш закончен, и снова принялся фотографировать море,
совершенно не соображая, что делаю и зачем.
С каждым щелчком планшета отдаляясь от шезлонга, от зонта, от рыдающей незнакомки.
Я больше не ощущал себя Художником.
Мир вокруг застыл, как на стеклянном экране.
Сделался уродливым и нелепым, будто улыбка младенца на могильной плите…