32
— Урки! Руби его, паскуду под корень! Я костыли зажал. Щетина, отбросив от себя окровавленную вату, которую прижимал к своему «культяпому» носу, поспешил на помощь. Бастон мгновенно выхватил из собственного кармана маленькую подковку из-под ботинка, довольно хорошо отточенную, и с ловкостью фокусника полоснул несколько раз по лицу Акулы, тот, подхватившись, отпрыгнул в сторону, размазывая руками кровь на своих щеках, как бы оправдываясь, заорал: — Расписался на моей роже грамотно, без единой ошибки, паскудина! Щетина, готовый продолжать драку, в нерешительности остановился, робко поглядывая на «грозное оружие» в руках Бостона.
Удивительно, как при довольно тщательном обыске, когда срезали даже железные пуговицы с брюк, ему удалось пронести на этап эту подковку?!
Кровавая схватка подходила к концу. Оставшись в одиночестве, Опарыш был обречен на верную гибель. Однако, он, отступая назад, воинственно закричал: — Мужики, помогите справиться с подлюкой! — Кто-то из толпы ответил ему усталым голосом: — Мы ваших делов не знаем. Разбирайтесь сами как хотите... Опарыш тут же был оглушен ударом кулака в ухо. Падая на пол, он получил еще сильный удар ногой в живот. По-волчьи завывая, он со стоном заполз под нары. Щетина так и не решился приблизиться к Бастону, а трусливо нырнул в толпу мужиков, которые постепенно начали расходится по своим местам на полу.
Все было кончено. Где-то в темном углу, полушутя, горланил Акула: — Мужики, лейте прямо с параши на мою похабную рожу, чтобы не только кровь свернулась, но и шкура вместе с автографом Бастона!
Названной «посудины» на этапах не существовало. Для естественной надобности имелись специальные лотки, вделанные в стенки вагона. А поэтому шутливая просьба Акулы была не удовлетворена.
Язву на полу утешали два старика. Ему поправили челюсть. Он проклинал свою блатную шайку, что не смогла справиться с Бастоном.
Под нарами стонал, перекашивая беззубый рот, Опарыш. Болезненным голосом он безнадежно закричал: — Воры, наша карта бита! Что будем делать теперь?
— Заткни свой вонючий хавальник. Ты, ходячая параша! — выругался ему в ответ Щетина. — Мы его все равно сонником заделаем, — продолжал неуверенно он, потому что понимал неспособность своей шайки на дальнейшее нападение ни днем, ни ночью.
Никто больше не сказал ни слова в защиту блатной «чести». Бастон с видом победителя взобрался на верхние нары, где раньше размещались его враги, и самодовольно развалился на оставленном ими барахле. Уваров весело проговорил, сжимая цепкими пальцами мою руку:
— Молодец Бастон! Я в восторге от его решительных и смелых действий. Как он заслуженно наказал этих негодяев! Я уверен, что больше они не посмеют возобновить драку. Ведь он их так разделал, что не очухаются до самого пересыльного лагеря. Посмотри, Щетина стал на обезьяну похож: рожа красная, заросшая, вся в крови. Вместо носа отвратительная култышка, нижняя губа отвисла, как у верблюда. Настоящая живая падаль, да и только. Куда делось его блатное геройство?
Я посмотрел на пострадавшего... Он сидел на полу, пригорюнившись, среди мужиков. И невольно рассмеялся.
На другой день, когда на утренней остановке затащили в вагон ящик с пайками хлеба, появился сержант с двумя конвоирами. К нему тут же приблизился Акула. Лицо его распухло. Длинные полоски ран загноились.
— Скажи, начальник, — начал деловито он, — в эшелоне есть какой-нибудь лепила?
— Это что за лепила такой? — недоумевая спросил сержант, окидывая насмешливым взглядом необыкновенного арестанта. — Тебя и так разляпали, лучше не надо.
— Да нет, начальник, ты меня не понял, — виновато продолжал Акула. — Нам нужен врач или хотя бы санитар, чтобы малость подлечиться в четыре рыла.
К нему в это время пробрались остальные пострадавшие с кислыми и обиженными физиономиями, к тому же изрядно разукрашенными.
— Откуда вы взялись, такие красавцы? — весело поинтересовался сержант, рассматривая каждого в отдельности.
— С тех ворот, откуда весь народ, — с грустной иронией ответил Щетина, маскируя куском ваты огрызок носа.
— Скажите, без всяких шуток, что с вами произошло в вагоне? Вы, кажется, на блатных смахиваете!
— Нет, начальник, мы просто голодные. Вот и погрызли друг другу рожи, — ответил спокойно Акула, неторопливо притоптывая на одном месте.
Сержант понял, что вести переговоры с этой компанией напрасная трата времени. Он сразу прекратил ненужную ему беседу.
— Вот что. Никаких лекарей для вас здесь не будет. Лечиться будете, когда приедете на пересылку.
— Но до Ванинской пересылки еще далеко. За это время можно сдохнуть, — возразил настойчиво Язва.
— Подохните — потеря для нас небольшая, — самодовольно ответил сержант, направляясь к двери.
— Но как же так, гражданин начальник? — шутливо вновь подал свой голос Акула. — А вдруг, допустим, у кого-нибудь начнутся преждевременные роды, как тогда быть без лекаря. Да я сам скоро слоненка рожу. Хоботок уже, слава богу, показался. Отправите в зверинец?
— Там твое законное место, с такой наглой рожей, — на прощание ответил сержант и выпрыгнул из вагона. За ним последовали двое конвойных.
Получив положенные пайки липкого, как глина, хлеба, заключенные торопливо разделались с ними под успокоительный стук вагонных колес.
Выждав паузу, я спросил Уварова про лагерь, в котором он находился в Германии. Он назвал Бухенвальд. Мой вопрос почему-то угнетающе подействовал на Уварова, и он, задумавшись, умолк.
Неожиданно дал о себе знать Акула. Он и Щетина расположились на верхних нарах, почти надо мной, прогнав с этого места троих мужиков. Акула обратился к Бастону, находившемуся на противоположных нарах, на том месте, где раньше располагалась вся воровская шайка.
— Послушай, давай пойдем с тобой на мировую. Твоя взяла. Ну и конец нашей канители. Только отдай нам шмотки. Можешь оставить себе, что понравится.
Бастон невольно улыбнулся: — Что, ваше очко заиграло в мою пользу? Ни одной тряпки я вам не отдам, паскуды! Лучше раздам фрайерам. Молите Бога, что не прибрал никого из вас к рукам. И это лишь потому, что не хочу иметь довесок к своему сроку. — Бастон самодовольно окинул взглядом все, что теперь принадлежало ему. —Это мои трофеи. Я за них кровь проливал.
У Бастона была разбита только нижняя губа.
— Твоей крови — кот наплакал, — покорно продолжал Акула. — А вот, взгляни, Щетина, от твоего поцелуя сифилитиком стал. Его ноздри съели, наверно, доходяги, когда чуть не сожрали Язву вместе с лапшой. Опарыша ты так двинул своим конским копытом, что в брюхе у него, наверно, завелись черви. Догорает сейчас под нарами. Мою рожу разукрасил, что картину. Любой художник позавидует твоей талантливой кисти. У Язвы парализовало половину рыла. Этапную баланду жрать не может. Соску надо сосать, да где ее взять. Можно, конечно, найти замену, если будут добровольцы. Мы превратились в калек после этого сражения. С тебя — как с гуся вода. Ты победитель.
— Акула, твои паскудные слова не затронули мою душу, — спокойно ответил Бастон. — Не уговаривай меня, и не красная девка. Будешь скулить как псина, заработаешь еще по рылу.
На этом переговоры закончились.
В обед, когда началась раздача баланды, Акула хотел, как прежде, львиную долю забрать для своей братии, но Бастон тут же угрожающе вмешался:
— Хватит вам, паскудам, обжимать мужиков. Лафа ваша кончилась. Поживите теперь на фраейрских правах.
Акула без возражений удалился. Ночью они вместе со Щетиной залезли на верхние нары к Бастону и попытались в очередной раз разделаться с ним. Однако и эта попытка оказалась неудачной, сброшенные с нар на спящих мужиков они в темноте получили еще оплеух и от последних. Акула, падая, вывихнул шею. Щетине чуть не выбили глаз.
Вы можете оказать помочь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752