1222 год. Весна. Карательное войско Чингисхана катится на Герат. Город не собирается сдаваться, а монголы щадить. Место спорит со временем и ничего изменить нельзя.
Продолжение. Предыдущая часть и вопросы трудоустройства ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Не уважившего - унизят. Не унизившего - уважат
Люди султана не уважали других (людей) в силу явлений, природы и права. Власть и опыт приучили видеть в человек вещь, а поступать хуже. Вещи ценили, а людей нет. Выкатившись из дворцов, пренебрежение пронизало жизнь среды, сделавшись золотой нитью общественной ткани.
В самом укромном уголке, где два слабых человека прятались от сильных, один другого презирал, а второй не скрывал презрения.
Но что сказать о высших и к таким (высшим) себя причисляющим. Выкат глаз, надменная поволока, искривленные губы откуда текли искривленные речи. Ставшее природой пренебрежение и сделанная обыденностью грубость. Даже польза людей не спасала и чем больше кто (и кому) бывал нужен, тем сильнее бывал за это унижен.
Да и кого уважать... этих..
Каждый из людей султана видел человека купленного и человека сломленного. Предающего ближних по жадности или страху. На шелковых подушках во дворце или в подвале, захлебываясь слюнями и кровью. Везде человек показывал, что слаб. А за что уважать слабых.
Уважать продажных, уважать мелочных, уважать вредных. Отдающихся даром и готовых (за это) приплачивать. Косящихся доносчиков и моргающих подхалимов. Люди султана видели человека сущим, но не должным. В их взгляде имелась правда, но не любовь. Да и правда была правдой несоответствия.
Люди султана смотрели на человека так, как на него смотрит дьявол. Стоит - ли удивляться, что дела у них не пошли, а потом пошли плохо.
Говоря проще люди султана смотрели на человека так, как смотрит на него (человека) дьявол. Правдивого в этом взгляде было много, но праведного ничуть потому что без любви и правда ничто. Стоит-ли удивляться, что могильный холод согрелся пожарами.
Стоит ли удивляться что дела у них не пошли, а потом пошли плохо
Орудие Западного Края
Ложь железом не спасешь, правда в нём не нуждается
В середине марта к Герату подошли первые монгольские подразделения. Не имея собственной конницы и не умея (беда оседлых держав) её создать, власть целиком положилась на стены.
Старая ошибка родила три новых. Монголы перебили немногочисленные дозоры, а отрезанные от мира люди оказались в котле слухов и страхов. Страхи прятали, а со слухами боролись... страхом. Начались поиски предателей и лазутчиков, где последние отличились. Благо никто не заинтересован в поимке мнимого шпиона так, как шпион настоящий.
Впрочем, живодёрня гератских подвалов умела доставать любые признания. Был бы человек...
Утренних петухов (предрассветные часы палачам любезны) предваряли вопли, но монголов заботили не они. Они присматривались к возвышенностям, которые оказались пусты.
Там росла трава, но защитников не было.
Герат опоясывала система холмов.
Она создавала естественную защиту и при умелом использовании, позволяла обходиться без стен. Но их (стен) задача не выпускать, потому без них не обходятся. Стены в Герате были и именно на них хорезмийцы рассчитывали больше всего. Времени и денег на укрепления не жалели. Они ежедневно росли и ежечасно ширились.
Казалось нет ничего, способного проломить их снаружи и никого сумевшего проникнуть внутрь. Так всегда кажется.
В первый гератский штурм, оборона держалась на бастионах, выдвинутых от холмов на дороги. Они врезались далеко вперёд и запирали атакующим путь. Конница не могла обойти башни распаханными полями, а пехоты у монголов не было.
Все это позволило мусульманам ударить по Сыну (Проклятого). Большого успеха не было, хотя попытка вышла героической. Монголы выдержали удар, а после взяли валы с наскока, разместив свои катапульты. В стены застучали камни, а в сердца робость. Герат дрогнул и сдался.
В этот раз новая (старая) власть решилась на последнюю битву. Убийство наместника и внутригородские расправы отрезали дорогу назад, потому к войне готовились с остервенением одержимого. Они бы и мир сожгли, но к счастью у них такой возможности не было.
Расчеты вязали со стенами, а надежду с маджаниками. Старые орудия поскрипывали на гератских башнях, передавая немыслимые байки о войне гуридов с хорезмшахами и выходках ветреных временщиков.
Стражники вспоминали Хармила (предавшего всех) и Ринди (всеми преданного). Один желал править сам, а второй чтобы в таджикском городе правили таджики. Это случится, но уже после монголов и благодаря им. Впрочем и опережать события тоже не стоит.
Катапульты готовили к осаде.
С дерева сдували пыль, веревки пропитывали смолой, а для ковшей готовили камни. Испытания приурочили ко времени, когда проклятые подойдут к городу, собираясь смутить сильных и озаботить колеблющихся. Поразить никого не сумели, но рассмешили всех.
Камни взмыли под облака и... рухнули в город, проламывая крыши и прятавшихся внизу.
Монгольское войско хохотало как один человек. Не смеялись только китайские инженеры, мастера камнеметов и осадных работ. Эльджигидэй получил приказ беречь их пуще ресниц. Потому что те вырастут, а эти нет.
Старая школа успела отжить и молодым мусульманским мастерам не удались расчеты, но размах их замысла китайцев поверг в изумление. В Цзинь (и даже Сун) не знали орудий с противовесами, которые любую стену делали соломенной, а город голым.
Оценив открытие по достоинству, китайцы проявят его и сами, не приписывая заимствованное изобретение себе. В китайской традиции машины с противовесами, получат название хухупао (мусульманское орудие) и сиюйпао (орудие Западного Края).
Они окажут монголам неоценимую помощь в штурмах Бяньцзин, Цайчжоу и столиц Юга. Куда достижения Запада вскоре дойдут.
Китайцы еще прикрывали восхищение ладошками, а в Герате уже плевали в глаза виноватым. Допустивших ошибку объявили изменниками. Одним сломали ноги, а другим души. Права на ошибку (и достоинство) в новой системе отношений не предполагалось. То и другое каралось нещадно, исключая и действия и достойных.
Нужно ли говорить, что (последующая) борьба была обреченной? Говорить об этом боялись и в Герате. На подвал никому не хотелось.
Доставалось и случайным. Молодой мэргэн раскосым взглядом с холмов видел как приземистый малый с русыми волосами и глазами небесного цвета (не редкими в этих краях) здоровенной кувалдой лупит мужчину.
Тот был высок и нескладен, проявляя присущее подобному телосложению мужество. Лежа на земле, человек прикрывал ладонями бедра, не кричал и смотрел на истязателей по детски открытым взглядом. В нём читалось:
За что?
На что никто не ответил.
Человека объявили лазутчиком. Но он всего лишь приехал к родне, а война заставила загоститься. Утолив злобу его обезглавили, причем сделали это грязно.
Испрашивая разрешение на выстрел, стрелок посмотрел на Эльджигидэй-нойона. Впереди был чернеющий преступлениями город, позади заливающие равнины войска. Мергэн не понимал, почему люди за стенами так жестоки и так слабы.
Елюй Чуцай объяснил бы ему, что второе вытекает из первого. А первое из второго... Круг этот замкнут и выйти непросто. Но Елюй Чуцая рядом не было, а Эльджигидэй-нойон ответил проще:
Стреляй...
Палачу пробило глотку и за стены хлынул огненный дождь.
Активные мероприятия
Терпение всегда хорошо, но не всегда оправдано
Ждать Эльджигидэй умел, но делать этого не стал, заливая Герат огненным опереньем. Власти и горожан требовалось занять до прибытия идущих пешими. Хронисты говорят о пятидесяти, восьмидесяти и даже ста двадцати тысячах союзников, принявших участие в штурме.
Даже разница в цифрах не отменяет грандиозности битвы.
Герат той поры насчитывал двести тысяч, не считая беженцев близлежащих равнин, удвоивших население. Они скрывались под защитой стены и становились ее заложником. Как всякий видящий опору не в духе, а в камне.
Ворота заперли напрочь и наружу никто не ушел.
Опасались не ослабления обороны, но сведений что может получить враг. Хотя город с холмов открывался и нужды в лазутчиках не было.
Приток людей увеличил силы и повысил нагрузку.
Кормить и вооружать прибывших было нечем. Запри монголы Герат как Отрар и людоедство из образа описывающего отношения, становилось картиной отражающей жизнь.
Этого люди султана не предусмотрели, хотя и слыли людьми дальновидными. Оставался небольшой (временной) лаз. Ударить по холмам, пока масса войск не пришла. Забрать запасы осаждавших и разбрестись по горам в надежде на изменения.
Путь всегда действенный, но не всеми принимаемый. Со стен холмы казались неодолимыми, а оседлавшая их горстка огромной. Привычка зажигать ночью по пять-восемь костров монголам не изменила.
Тревожность и бездействие осаждаемых создали преимущества, которыми воспользовались без остатка. Подходящие войска с марша укладывали спать, а с побудки грузили работой. Гнали за камнями и деревом соломой и провиантом. Стучали молотки и летела земля.
Цепочка возвышенностей стала замкнутым вало. С осадным тыном и башнями через три танаба (120 метров) башнями. Китайская система осады предусматривала, что посты друг друга видят и слышат.
Ночью на башнях горели огни, а лагерь замыкался щитами.
Сартаулы шли и шли. Кое-как вооруженные и кое-чего понимающие. Они были очень схожи с теми, на кого предстояло идти. Они были теми же... но вчера. Сегодня одних держал за стенами страх, а других вела к стенам воля. Пусть чужая, зато настоящая.
Отряды росли, а предводитель спал, не желая думать о завтра.
Поцелуй химеры
Чем сильнее мертвых чтят, тем больше их число увеличивается
Эльджигидэй шел сзади, пропуская войска. Редкую тишину, нарушали лишь цокот копыт и зеленые мухи. Город молчал, а врата распахнулись навзничь как подолы блудниц. В чернеющие пустоты тонкими змейками текла конница и густо валила пехота.
Встречь войскам вышла старуха, за чьей спиною задрожал огонёк. Она тупила взгляд, недобро и молча. С пожухлой красной лентой на седых космах. В обрывках огненно-черного платья, бывшего когда-то нарядным.
Никто из багатуров не минул старухи. Ни конный, ни пеший. Казалось (со стороны) они видят не то. Люди блажно улыбались, а после плелись в огонь. Не замечая гниющей упряжи и сереющих щек. Один за другим багатуры вспыхивали, а когда огонь заревел, появились тени жрущие гарь.
Ведьма начала молодеть...
На Нойона смотрела плотоядная самка. Нахальная и молодая, как призрак весны. Готовая на всё, и всего требующая. Краски на платье ожили, лента алела, а волосы стали каштановыми. Женщина подалась вперед, затягивая Эльджигидэя в объятья грудного смеха.
От которого только Господь спасает мужчину.
Борджигины (никогда!) не отводили взгляда и уже смыкаясь с прелестницей, Эльджигидэй рассмотрел мужские глаза и козлиные ноги. Оставался миг, чтобы выхватить меч и рассечь существо пополам.
Волосы взвились роем мух, из нутра дохнуло затхлостью и посыпались мыши. Корчась и шипя, нечто отползало к пламени как всякий идол ресентимента и любая пустота наделенная смыслом. Коих так плодит человек и так любит дьявол.
Эльджигидэй снёс этому голову и не дал доползти до большого огня.
Проснувшись, он долго не мог отдышаться и жевал полынь. Зная точно, что делать сегодня, и зачем на земле Борджигины. В конце-концов, что есть жизнь, как не мужчина и его вызовы.
Как сказал-бы Елюй-Чуцай...
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Общее начало ТУТ. Резервная площадка ЗДЕСЬ (Продажа Дзена VK уже не слухи. Обязательно подписывайтесь, делитесь публикацией в соцсетях).
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 903 383 28 31 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Карта 2202 2036 5104 0489