Нажми чтобы перейти в начало рассказа!!!
Тот только посмеялся: «А зачем нам колдун этот? А ну как выживет бес да начнет свои штучки чертовские, или того хуже, властям донесет! Пусть уж исчезнет черт с заклинаниями своими! – атаман перекрестился, поднял голову за волосы и плюнул через плечо, – заодно и волю его последнюю исполню по нашему христианскому обычаю, нехай напьется!» – размахнулся и бросил голову в сторону реки.
– Да полная брехня! – не удержался Гаврил. – Бабка Игната что, по-русски понимала? Она и по-якутски-то говорит с трудом!
– Ну, это ты зря! – поправил его Макар. – Родова Игнатова из зажиточных якутов происходит, грамоте и языкам обучена. Это мы – темень да голь перекатная!
– Ну, ладно, хрен с тобой, что дальше-то было?
– А вот что! Девка бегом в улус, там всем и поведала, что разбойники сотворили. Два дня по их следу шли, а на третий неожиданно сами на душегубов наткнулись. Четыре трупа вокруг кострища лежали. По всему видно было, те на ночлег расположились, да решили на сон грядущий настойки отведать, что у шамана забрали. Да только, сами того не ведая, отхлебнув из чаши напитка, разбудили то, что старый шаман за семью печатями хранил! Как распалился костер в ночи, ожили злые духи, потянулись к огню, закружили, опутали хмельной разум. Двое из разбойников сонным дружкам по горлу полоснули, а потом, видать, и меж ними делёжка пошла. Схватились они за ножи, тут чернобородый своего приятеля и порешил, но и сам от ножа не уберегся, потому, как своей кровью весь путь обозначил. Запах горячей крови волки учуяли, они его и кончили. Вот так! Не пошло золото шамана им впрок, зря только жизнь чужую отняли, за что своей и поплатились.
Вернулись охотники, поведали всему улусу, как духи злодеев наказали. А селяне им другую диковину рассказывают, что, значит, в их отсутствие творилось.
Ночью все видели странное свечение над лесом, где дом шамана, будто северное сияние. Затем громко и звучно пролетело эхо, как от ударов в бубен, перепугало животных. Собаки, поджав хвосты и громко поскуливая, разбежались, попрятались. Скотина в хотонах* заволновалась, а какая и вовсе взбесилась. Лошади с летних пастбищ вернулись, по улусу как ошалелые метались, как будто гонял их кто! А потом вдруг налетел ветер. Старики сказывали, был такой когда-то, очень давно. Он поднимал столбы пыли и гнал по улусу. Через пару часов буря поутихла, и жители вздохнули спокойно. Казалось, все закончилось. Однако, старожилы знали, что просто так шаман этот мир не оставит и душа его неприкаянная еще долго будет скитаться по земле.
Так и вышло, неожиданно во всех домах лампады полыхнули ярким светом, а потом погасли, будто задул кто-то горящий лепесток ледяным дыханием. Не потухла лучина только в крайнем доме у старика Таппахова. Заиграл огонек, зарезвился как сумасшедший, а по ногам сыростью и холодом потянуло, прямо как в лютую зиму. Сын Таппахова, годков десяти от роду, на четвереньки опустился, да как завопит, вот уж, сказывали, воистину выпь болотная! Потом головенкой затряс, как юродивый забармил, да давай по полу кататься. Братья с отцом едва с мальцом сладили, силищи в нем было, как в зрелом боотуре. Уложили в постель, одеялом накрыли, а он лежит, трясется весь и молча в потолок смотрит. Через пару часов поднялся мальчонка, сел на кровать, родные к нему, радуются, восхваляют духов. А как открыл дитя очи свои, что белы как снег стали, и вещать чужим голосом начал, тут все ниц и повалились. «Слушайте и внимайте гласу моему, – прохрипел мальчик. – На Холодный ручей боле ходить не велю. Душу мою, от тела оторванную, не примут собратья в мир духов, застрянет она в среднем мире. Тело моё не троньте, ибо нет при нём косм моих и очи зреть не могут. Той, что все видела, передайте – к весне пусть первенца ждет, а пока не родит, глаза её туман окутает, видеть она будет только то, что я вижу. Немного времени мне отмерено, она скажет, что делать!» – Договорил и рухнул без сознания.
Наутро, как сошел туман, на окраине поселения жеребца мертвого нашли. Загнанный, бедняга, в мыле весь, на хребте следы кровавые от когтей, будто зверь дикий объезжал молодого скакуна. По всему видно, тот как шел рысью, так и рухнул замертво, хватил слету грудью землицу, как бороной прошелся. Тут, видать, и ноги переломал, на языке, что вывалился из оскалившейся пасти, кровавая слюна, а в остекленевших глазах застыл ужас. Коровы той ночью словно заговоренные мычали и в загонах бились, а наутро кислое молоко дали. Таппахов двое суток от сынишки не отходил, все духов умолял, чтоб вернули ему чадушку его, не сгубили душу невинную твари из нижнего мира. Только не услышали убитого горем отца духи, видать, своими делами были заняты. Тем временем ребенку хуже становилось, жар у мальчика поднялся. В бреду выкрикивает что-то не своим голосом, да к тому же не по-якутски. Только сколько его отварами не отпаивали, скончался несчастный на третий день. Позже родственники рассказывали, что перед самой смертью он пить просил, словно жажда его одолевала, пил много и жадно, своих никого не узнавал, кричал, что тела своего не чует! Бабка Игнатова тогда тоже слегла, две недели промаялась, а как вышла после недуга на свет, так и ослепла. Вот так смерть шамана по улусу прошлась!
Выдержав паузу, старик лукаво улыбнулся и хлопнул себя по коленям:
– Ну что? Пора и за дело, давай сети заведём, тут у камыша тиховод, рыба стоит, так что непременно возьмем. Ушицы на ужин наварим, а поутру дальше двинем, тут неподалёку охотничьи угодья. Здесь с недавних пор козы пасутся, серых в этих местах давненько не бывало, вот они всякий страх и потеряли!
Запрыгнув в лодку, Макар и Гаврила расставили вдоль берега сети и вернулись к огню. У старого глаз наметан, сразу подметил, что сыну на месте не сидится, на лес оглядывается да одну за другой папиросу потягивает. Прямо как в былые времена, когда брал на охоту Макар маленького Гаврюшу. Теплыми чувствами наполнилась душа старика, вот он, прежний Гаврилка, не большой начальник из города, а сын его, кровиночка от плоти.
– Ну не майся уж! – хитро ухмыльнулся Макар. – Пройдись по оборке, может, рябчика возьмёшь, а повезет – и козочку, только она нам сейчас ни к чему, зря мясо проквасим! Иди, иди, а то, как юла ёрзаешь, только учти, тебе ночь кострить! Ты меня в проводники брал, а не в сторожа!
–Да я недолго, отец! – подскочил Гаврила и, надевая патронташ, гордо закинул ружье за спину. – Вот увидишь, пустой не вернусь!
– Ясно дело! – расплылся в улыбке Макар. – Ты сын-то чей? Макара-охотника, а Макар без добычи не возвращается! Только в глубь леса не ходи, с дороги собьёшься, ищи тебя потом!
Около часа блуждал Гаврила вдоль берега, прислушиваясь к каждому шороху, однако всё впустую – ни рябчика, ни другой птицы не встретил. Но, как говорится, запретный плод сладок, словно манил кто-то Гаврилу в лесную чащу, нашёптывая на ухо: «Иди к Холодному ручью! Иди к Холодному ручью!».
– А что? – размышлял он, – отец в свои байки пусть верит, а я человек грамотный, неужели буду слушать эту ересь! Пойду к ручью, своими глазами гляну, что за «проклятые» места! – Подумать не успел, как перед ним возник огромный заяц, столбиком встал и уши торчком. Тут охотничий инстинкт сработал – одно мгновение, и сражённый выстрелом заяц, перевернувшись в воздухе, рухнул в траву. «Однако, – подумал Гаврила, с умилением прикидывая косого на вес, – добыча сама в руки пришла! А ружьё точно пристреляно, куда взял, туда и дробь легла». Следом за выстрелом из кустарника, радостно виляя хвостом, вынырнула молодая лайка Снежинка, она крутилась у ног и преданно заглядывала в глаза охотнику. Гаврил потрепал собаку за ухо: «Молодчина! Так это ты его на меня выгнала? Ну, раз так, получишь свою долю за ужином, заслужила!»
Лайка навострила уши и, словно соглашаясь, ответила звонким лаем. Гаврил собрался было уже идти обратно, но его словно опять что-то поманило к проклятому месту. Он подвесил зайца на ремень и уверенным шагом направился к ручью.
Холодный источник, одно упоминание о котором приводило в ужас местных жителей, по суеверным убеждениям на протяжении десятилетий молчаливо хранил тайну проклятия. Брал ручей своё начало неподалёку, в каменистом распадке, огибая злополучный островок, где, по словам старожилов, и обитал шаман.
Взмокший от пота, искусанный комарами и мошкарой, Гаврила очень скоро добрался до каменного пригорка, с которого, играя серебряными струями, сбегала к подножию студеная ключевая вода. Гаврила зачерпнул ее в ладони и поднес к губам, суставы пальцев так и заломило. Вкус у воды был особенный, раньше он не пробовал ничего подобного. Охотник решил пройти берегом и осмотреться. В такую духоту обязательно какая-нибудь дичь спустится утолить жажду, и тут не зевай! Перейдя ручей вброд, Гаврила присвистнул Снежинке: «Ко мне! Ну, пошли!»
Лайка, виляя хвостом, бросилась к хозяину, но как только лапы её коснулись воды, замерла, шерсть на загривке встала дыбом, на добродушной мордашке появился дикий звериный оскал. Снежинка попятилась назад, испуганно поджала хвост и тихо заскулила. Мурашки пробежали по спине охотника. Наблюдая за собакой, он почувствовал за спиной что-то живое и страшное. Резким движением вскинул ружьё и, повернувшись, направил его в сторону леса. Блуждая взглядом по густым зарослям, он осмотрел каждый кустик, а когда не обнаружил чужого присутствия, облегченно перевел дыхание. «Тьфу ты! – сплюнув, крепко выругался Гаврила. – Чуть от страху в штаны не наложил, думал – медведь!» Сняв шапку, он вытер с лица пот и, присев на небольшой камень, вынул из кармана пачку курева. Гаврила с трудом достал сигарету, руки тряслись, ему стоило немалых усилий зажечь спичку и прикурить. Однако то, что заставило дрожать от страха охотничью лайку, наводило на разные неприятные размышления. К тому же Снежинка бесстрашная псина, она и бурого в берлоге поднимала, и сохатого держала, просто так хвост поджимать не станет! Отец хвастал, мол, таких собак в селе раз–два, и обчёлся, за неё тысячу предлагали, а Игнат на корову готов был обменять! С охотничьей родословной лайка, друзья отцовы щенка с Нюрбы привезли, за хорошие деньги. Раздумывая, Гаврила медленно побрёл вдоль весело журчащего ручья, пытаясь отыскать следы, но всё тщетно.
Снежинка бежала далеко по другую сторону, никак не реагируя на указание идти рядом, словно ручей был наполнен кипятком. Обогнув пригорок, Гаврила наткнулся на тропу. Но к сожалению, определить, что за зверь ходит той дорожкой, не смог, за столько лет позабыл охотничьи премудрости. След зигзагом петлял по берегу, не трудно было догадаться, что кто-то частенько наведывается к источнику.
«Может, Снежинка учует?» – подумал охотник и кликнул лайку. Перед ручьём она вновь остановилась, поджала хвост и виновато опустила морду.
– Да что с тобой сегодня такое! Ты меня совсем доконать решила, что ли?! – прикрикнул на псину Гаврила. – Раз такая трусиха, сидела бы рядом со своим дедом!
С досадой махнув рукой на собаку, Гаврила взвел курки и, тихо ступая, поднялся по тропе в лес. Та привела его к большому ветвистому дереву с тремя стволами, где внезапно оборвалась. Это насторожило охотника, он обошел дерево, дотошно осмотрел его, но ничего, что выдавало бы присутствие животного, не обнаружил. Мужчина уже собирался идти, как его внимание привлек длинный седой волос, что запутался на нижней ветке. Гаврила осмотрел его, явно не косолапый, тот бы клочки своей вонючей шерсти оставил, а этот, точно человеческий, грубый, толстый, значит без сомнения якутский! С одной стороны, Гавриле бы радоваться, значит, наведывается в эти заповедные места человек, но с другой, странное чувство вновь овладело им, и хотя он упорно гнал от себя дурные мысли, уже не мог перебороть где-то внутри зародившийся страх. Выйдя из леса, он с облегчением вздохнул и, закинув ружьё за спину, устало пошагал в сторону табора. «Странно, – пытался найти объяснение происходящему Гаврила, – как только я подумал идти к ручью, так сразу раз – и заяц, да ещё какой! Будто сами духи тайги говорили – на тебе дичь, успокойся, не ходи на ручей, не гневи злых ёров! А Снежинка! Чего такого она могла увидеть?! А может, прав старик, может, есть в этих местах сила, не подвластная человеческому разуму?»
– Эй, эй, ты что! – ударив себя несколько раз по голове, громко произнёс вслух Гаврила. «Совсем уже ополоумел, как дед старый стал во всём какие-то знаки искать! Зверь интересный, надо его подстрелить, тогда и видно будет, почему Снежинка боялась, может, тигр приблудился или ещё хищник какой!» Так, рассуждая с самим собой, Гаврила добрёл до табора.
На закате, у костра, отец и сын дружно нахваливали добычу. В котелке варилась зайчатина, в садке сидело три щуки и пять ленков. Старый Макар, покормив огонь, благодарил Байаная* и Утукана** за их щедрость и просил помочь в предстоящей охоте. Побаловав свежениной собак и плотно набив живот жирной юшкой, старый охотник раскинул жеребячью шкуру и, кряхтя, завалился у огня:
– За костром посматривай, ножи заточи да смотри аккуратней!
После этих слов старик закрыл глаза и подложив по-детски ладони под голову, сразу же заснул. В ногах у Макара тут же устроились две преданные лайки – Снежинка и любимец отца старина Крестик. Гаврила сидел у огня молча, слушал, как потрескивают сучья и где-то рядом журчит и торопится к реке разговорчивый ручей.
Выбравшись из-за темных туч, показалась луна. Большая, белая, словно якутская лепешка, она настолько ярко залила своим светом окрестности, что даже на другом берегу реки можно было отчетливо различить предметы.
«Это хорошо, – рассуждал Гаврила, – если и завтра такая луна будет, точно не промахнусь. Зверь-то, видно, не маленький, может, пестун ходит? В городе с зависти помрут, когда в зале шкуру постелю! Ладно, отцов наказ нужно выполнить». Вытащив из ножен якутский нож с крепкой рукоятью из капа, Гаврила стал аккуратно затачивать лезвие.
Неожиданно чем-то встревоженные собаки сорвались с мест и, оскалившись, напряглись. Гаврила взял ружьё и повернулся в сторону леса. В темноте он отчётливо разглядел приближающийся к костру силуэт.
– Кто это? – вглядываясь в нечто, окликнул Гаврила.
– Я это, – послышалось в ответ.
– Кто «я»? Что хотел? – облегчённо вздохнув, переспросил Гаврила и отложил ружьё в сторону. К огню подошел высокий человек, облаченный в черный плащ с капюшоном, и протянул к костру ладони.
– Да вот на охоту решил сходить, да уж силы не те, что прежде, глаз плывет, когда зверя бью, да и ноги не слушаются, отходил я, видать, свое! Здесь неподалёку распадок есть, там сосняк молодой, в низине огромный зелёный камень лежит, из-под него ключ бьёт, что тот распадок питает. Чуть пониже – чаша из известняка, а рядышком солонец. Бычок-сохатый туда приходит жажду утолить да соли полизать, чем не природная благодать? Там я его и хотел взять! Да, уж говорил, со зрением плохо, промаха дал! Но не беда, лось от своего не отступится, уж больно сочный тот распадок! А сейчас, мил человек, не поможешь ли мне к реке спуститься?
– Да отчего же не помочь? – пожал плечами Гаврила и подумал: «Повезло тебе, старый, с бычком»!
– И вам повезёт! – будто прочитав его мысли, заверил Гаврилу охотник. – Моего бычка бери! Только от того, что задумал, отступись!...
Завершение рассказа читайте в следующей части.