В материнском доме не было никого. Тася вытащила щепку, заменяющую замок, вошла в дом. Белёные стены,некрашеный, добела выскобленный пол. Русская печь посередине, тяжёлый кованый сундук, кровати с тугими пружинами, покрытые простенькими льняными покрывалами, ситцевые занавески с голубенькими цветочками. На одном окне яркие гераньки, на другом бархатистые цветы, которые почему-то называли «гребешки». Может, потому, что они были похожи на красные гребни петухов. На полу высокий фикус стоял в старом чугунке. Вот и всё нехитрое убранство дома.
Оглядываясь вокруг, Тася положила дочь на кровать. Она проснулась и захныкала. Мать перепеленала малышку и дала ей грудь. Наевшись, Олька опять заснула безмятежным сном. Тася села на сундук, глядя в одну точку. Что творилось в этот момент в её душе, ведомо одному Богу. Она хотела задремать, прилегла, но сухие глаза не хотели закрываться. Лежала, не шевелясь, пристально глядя в потолок.
Её оцепенение прервалось, когда в сенцах послышались шаги, и вошла Софья. С удивлением увидела дочь:
- Вы что, в гости?
Дочь молчала. Софья поняла, что расспрашивать бесполезно: захочет – сама расскажет.
К вечеру с работы пришли сестра Надя с братом Сашей. Мать позвала всех ужинать. На стол она поставила чугунную сковороду с жареной картошкой. Миска солёных огурцов и большие ломти ржаного хлеба довершали картину.
Тася сидела молча. Есть не стала, хотя с утра маковой росинки во рту не было. Поужинав, родные понянчились с Олькой, которая капризничала. Видимо, материнское настроение передалось ей. Никто не стал расспрашивать Тасю. Впрочем, они и так уже догадывались, что её муж – гуляка и бабник. Наверное, терпение закончилось.
Наступили сумерки, пора было укладываться спать. Саша уступил сестре с племянницей кровать, а сам лёг на сундук.
Тася лежала, закусив губу, глядя в темноту сухими глазами. Отвратительные картины снова и снова вставали перед ней: пьяный муж, ослеплённый похотью, с искажённым лицом, и все эти разнузданные мужики и бабы.
Утром, когда родные проснулись, Таси в доме не было. Время шло, а она всё не приходила. Родные обыскали все закоулки: не сотворила ли она чего-нибудь с собой. Не нашли её нигде.
Тем временем Оля начала плакать от голода. Нужно было чем-то кормить её. Софья отпросилась с работы и занялась внучкой.
Оля плакала и открывала рот, как голодный птенец. Софья пыталась кормить её с ложки, но всё лилось мимо. Саша не выдержал, выскочил, хлопнув дверью. Вернулся минут через пятнадцать, неся в руках старую, изжёванную соску. Софья вскипятила молоко, разбавленное водой, добавила несколько крупинок манки. Помыла соску и надела на читок из-под водки, и вот уже раздалось блаженное чмоканье. Насытившись, девочка заснула.
Тася не пришла ни на второй день, ни на третий. Её не было почти два месяца. За это время Олька научилась есть всё: жить –то хочется. Бабушка толкла ей картошку, дядя разделял на мелкие части кусочки мяса, тётушка варила кашу.
Когда блудная мать появилась на пороге, её глазам предстала такая картина: за столом, накрытым старенькой льняной скатёркой сидела толстощёкая Олька и стучала ложкой по столу. Бабушка только успевала подкладывать ей в рот вкусные кусочки. За это время она стала всеобщей любимицей. Дядя и тётя с удовольствием водились с девочкой. Она отвечала им взаимной любовью: при виде родных улыбалась во весь рот, показывая два белоснежных зуба..
Мать встала на пороге и прислонилась к косяку.
- Ну что, явилась?- сурово спросила Софья. – За что же ты ребёнка-то наказала? Я вас в войну не оставила, всех выходила, а ты? Эх, ты!
- Ты-то меня вон, в подоле принесла. Об отце ничего до сих пор не знаю, - с упрёком выкрикнула Тася.
- Принесла, - с горечью согласилась Софья, - но не бросила.
- Прости, мама, – залилась слезами Тася.
- Ты вон у неё прощения проси, – кивнула Софья на Олю.
- Доченька, маленькая моя, прости мамку свою глупую, – кинулась к дочери Тася.
Девочка, отвыкшая от матери за это время, громко заплакала. Тася рыдала вместе с ней.
- А ты что хотела? Бросила её, забыла она тебя, – строго сказала Софья, но, видя искреннее раскаяние дочери, добавила уже помягче:
- Потерпи теперь. Привыкнет она к тебе. Дети, они ведь многое простить могут...
Она сказала правду: прошло немного времени, и Оля уже радостно улыбалась и тянула ручонки навстречу матери, с удовольствием показывая новые прорезавшиеся зубы.
начало здесь https://zen.yandex.ru/profile/editor/id/5a2a9cda4bf161e9e0e88076/627e538a49824452807b27c0/edit