Только советский человек способен в шести метрах с плитой и раковиной уместить помимо холодильника, еще и целый кухонный гарнитур. Бабка протиснулась между буфетом и столиком и опустилась на табурет, гостеприимно оставляя более свободное пространство у стены гостю.
— Думаешь, катаракта? — Бабка потерла морщинистые веки. — А эта помпезная дура талдычит: «Бельмо, бельмо».
— А кто эта… помпезная дура?
— Врачиха одна белобрысая. Я про нее сразу все поняла — помпезная дура с самомнением. Знаешь, какое у нее образование?
— Какое? — абсолютно ненужная информация отчего-то вызывала интерес.
— Интеренет, — бабка ткнула скрюченным пальцем в потолок.
«Для стариков, что Интернет, что Господь Бог…», — Олег не успел додумать фразу.
— Но что надо, я отлично вижу. — В доказательство бабка выпучила глаза. — И тебя сразу разглядела. Вижу — хороший человек стоит, образованный… настоящий дохтур. Не то, что эта… — старуха кивнула за плечо. — К Акуловым плохие не ходят.
— А где же они сейчас? — осторожно ввернул опер.
— Так в санаториях. Уж неделю как. А ты не знал?
— Нет. — Олег расстроено вздохнул. — Значит, теперь только через две недели вернутся.
Проникшись разочарованием гостя, бабка посмотрела на него с сочувствием.
— А ты чего хотел?
— Да так… — тут Олега осенило. — Про здоровье хотел узнать? Как детишки, как сами. Я Павлу давно советовал в санаторий с детьми съездить. Когда такая наследственность…
— Да ну?! Неужто хворь какая? А так-то и не скажешь. Ну детишки сопливят иногда, да, но Пашка на вид здоровый как бык.
— Вот именно — на вид. Чаще всего вид-то и обманчив. Иная старушка… ну вот как вы… такая… худенькая… щуплая… миниатюрная, в общем, — наконец подобрал подходящее слово Олег. Морщинистые веки старушки слегка вздрогнули одобрением. — И вроде сил в ней — кот наплакал, и ходит с трудом и видит уже слабо, а внутри живчик, и протянет лет сто, как минимум, а двухметровый бугай, косая сажень в плечах, внезапно раз и помер… и все гадают — чего вдруг…
— А потому как внутри гнилой, — закончила за гостя бабка. — Я Алевтина, — представилась, — а тебя, как кличут?
— Олегом.
— Давай чайку, — предложила Алевтина и, виртуозно развернувшись в узком проходе, полезла за чашками в навесной шкафчик. — Все ты верно говоришь, Олег, так и есть.
— А все дело в чем? В наследственности! — Олег поднял палец вверх, и тоже немного его скрючил, чтоб было похоже на жест старухи. — Я Пашке так и сказал. Все дело в предках.
— Ну Пашке-то бояться нечего, его родители здоровые были.
— А вы их знали? — осторожно выводил на нужную тему оперативник.
— А как же. Мы с покойным мужем сюда в одно время с ними въехали. Поначалу даже дружили, все праздники вместе отмечали.
— Поначалу? А что случилось потом? Поссорились?
— Не то чтобы поссорились… — Алевтина грохнула на стол расписанные золотистыми цветами чашки. Ту, что с отколотым краешком придвинула к себе, целую пододвинула гостю. — Просто… Машка, как начала рожать… одного за другим. За десять лет целый выводок, а у нас с Петром детей не было, ну и вот… какие уж тут праздники, когда детей столько…
— Да. Тяжело, когда много детей. Я вот тоже не понимаю, как многодетные матери со всем справляются.
— Да будет жалеть-то. Не больно Машка детьми занималась… — Алевтина хлебнула из чашки кипяток и закашлялась. Олег терпеливо выждал пока старушка придет в себя, хотя внутри не давало покоя чувство, что он уже почти подобрался к главному.
— А кто же ими занимался? Муж?
— Да ну… Петька пахал, как папа Карло, столько детей попробуй прокорми. Он из порта не вылазил.
— А кто ж тогда?
— Регинка.
— Это кто? — прикинулся Олег.
— Старшая Пашкина сестра. Машка сначала Регинку родила, а через три года Кольку и потом через каждые два года по ребенку. Три девки, три пацана. Вот Регинка с ними со всеми и нянчилась. Да еще и последыша ей подкинула, когда Регинке уже шишнадцать лет было. Можешь себе представить, все девчата, подруги ее, уже с кавалерами, да по танцам, а эта с коляской, да детским садом. Я Маше говорила: «Что ж ты девке жить не даешь. Мало что детства ее нормального лишила, так еще и юности лишаешь». Так она мне в ответ: «Не лезь. Ты бездетная учить меня будешь». Ну я и замолчала, подумала и чего я, правда, свой нос в чужую семью сую.
— Так ведь не со зла. Наоборот, добра хотели Регине. Я вот с вами в этом совершенно согласен. Не должна была мать девушку лишать ее возрастных радостей. Как же сама Маша этого не понимала?
— Вот и не понимала. Я надо сказать, тогда обиделась на нее шибко. И потом, когда Илюшка погиб, даже подумала: «Так тебе и надо». Прости меня, Господи. Теперь-то жалею.
— Ну в сердцах, чего только не скажешь.
— Понимаешь, я ведь предупредить ее хотела, что хорошим это не кончится… Как чувствовала.
— О чем это вы?
— Я ведь видела, как его качелей… — зашептала Алевтина, испугано прижимая жилистые руки к щекам. — Только не сказала никому.
— Кого? — не понял Олег.
— Младшенького… Илюшку… они рядом с качелями стояли…
— Кто?
— Регинка и Илюшка, а дети… другие… со двора… катались… Их там человек пять набилось, по два на сиденьях, один стоя раскачивал… качели тяжелые… раскачали так, что перекладины дрожали… Эти визжат, свистят от удовольствия на весь двор, я возьми и выгляни… Смотрю, значит, а Илюшка Регинку за юбку дергает. Ему годика два тогда исполнилось, ему тоже на качели хотелось, а эти ежели заняли, так и будут до вечера кататься, нивжись не уступят, вот Илюшка-то и ревет, сестрину юбку теребит, а она возьми и толкни его от себя… в этот момент качеля с детьми его и стукнула…
Вы прочли отрывок из детектива Елены Касаткиной "Кукольный домик". Полностью книгу читайте на Литрес, Ридеро и Амазон. https://ridero.ru/books/kukolnyi_domik_sledstvie_vedyot_ryazanceva/
