Мишка Шубин. Жил по соседству - в соседнем дворе. Разгильдяй и двоечник, пьяница, табакур и бабник, но один талант имел. Голос. Пел как Доминго и Повороти в одном флаконе, только Мишку слушали, а тех никогда. Не умеющий складывать двойку с двойкой, хотя других оценок в дневнике не водилось, пронзал насквозь, брал за душу и заключал под стражу. Громко и заливисто, блатно и проникновенно, с надрывом и переливами. Искренно до мурашек. Бабы плакали-заливались.
Мама, милая мама, я тебя не ругаю, что меня ты так рано в дэвэка отдала...
Взрослое население, заслышав Мишаню, задумчиво качало головой и горестно вздыхало - у парня большой талант, наверняка сопьется и плохо кончит. Диагноз поставили в раннем детстве и он ему неуклонно следовал. Залетел по краже или соучастию, рано сел, отбыл, ненадолго вышел, запил, опустился всерьез, снова сел и сгинул. Теперь уже насовсем
***
Господи, если бы в молодости сказали, что с возрастом романтика, которую по-молодости считал уделом глухих, неначитанных, отсталых стариков, на худой конец, жителей деревенской окраины, воссияет по-полной, мало того, станет желанной, не поверил бы. Мало того, обиделся и перестал разговаривать. Только сюр, изысканная травма и завораживающий волшебной непонятностью андеграунд. Модерн и авангард, записки из подполья, джаз-рок и фьюжн.
Не зная ничего, греков и римлян, латинян и восток, обходя стороной средневековье и схоластов, просвещение и возрождение, религию, метафизику и риторику, мы были уверены в собственном неоспоримом превосходстве. Полном и окончательном - а как иначе, ведь обладатели волшебной палочки махом становятся олимпийцами.
Спорт, музыка и физика с математикой. Плюс интеллигентская нахватанность, сарказм, пересмешничество и умение кроить блестяще-колючие фразы. Игра в бисер.
Вывернувшийся наизнанку, обернутый в научную демагогию и книжный калейдоскоп нигилизм, помноженный на формально отрицаемую, но реально существующую сословную спесь, творил чудеса.
Отрицающие коммунизм, на дух не переносящие советскую стилистику, мы были надеждой уходящий страны - интеллигентно выговаривающие чужие слова бомбостроители.
Думали, самое важное не килотонны или радиация, а его величество человек. Создатель. Остальное страшилки, поскольку не случится ни взрыва, ни гриба, ни рухнувших городов. Люди не идиоты. Поэтому наука - то и те, кто построив теорию и проведя массу экспериментов, открыл природу явления и явил миру наглядное доказательство, это и есть бог. Другого не надо.
Александр Глебович Невзоров заявил, что вторая мировая кончилась благодаря американскому атомному проекту. Точнее, двум бомбам, ибо два маленьких взрыва поставили точку на саму мысль о продолжении войны, сопротивлении или партизанщине. Каменщик, говорящий голосом Оппенгеймера.
Накануне распределения Славка отозвал в сторонку.
- Давай к нам, с батей - главным инженером очень крупного химкомбината, говорил, он сказал, по первому свистку вышлет запрос. Сто двадцать плюс девяносто за звезды, семейная общага, года через три двушка. Звания регулярно плюс аспирантура физтеха. Лет через пять будем в шоколаде. Капитан, кандидатская, квартира и жучка. Снабжение по-высшему, озеро, лес, грибы. Дачу построишь.
- Что делать будем.
- Да не все ли равно - бомбы водородные. Найдешь тему по душе, лазеры, пластику, да что угодно. Условия обеспечим и бабы классные
Оказывается, все просто. Отучился физматшколе, окончил политехнический и прямиком к большому взрыву.
Кто хочет с академиком-диссидентом работать, Арзамас шестнадцать, желающие есть, весело кричал новгородский купец на распределении. Нашелся один. Действительно, чего тянуть - соглашаешься, и молочная река приоткрывает краешек кисельного берега.
Ничего себе выпускнички. Золото бриллиантовое. Как тут не взлететь, не то, что гуманитарии - учителя, юристы, журналисты, сплошной никчемный треп.
Социальный человек. Статусы, символы и роли. Образование, профессия, должность, семейное состояние, сословное положение, имущественное владение и связи. Звания, награды, взыскания. Хобби, увлечения, соседи, друзья и одноклассники. И вдруг все к чертям - изоляция и карантин. Все за дверь, все в топку, а что в остатке - голый, едва прикрытый жильем человек, которому ничего не принадлежит. Социалка долой, тело под угрозой, а психология мечется между страхом и предчувствием. Истерические, травмированные и запуганные существа, бегущие от страшного поворота реальности и готовые поверить в любую спасительную блажь. Обвиняющие и предъявляющие претензии
Человек конечен, и он это знает. Знает, но не верит.
Смерть - знание с отрицательной достоверностью, символ вне понимания. Только для других, но ведь иррациональный уклад ни что иное как попытка отвернуться от неизбежности, увернуться от встречи глаза в глаза. Тем не менее смерть кроет стопроцентной доказанностью, и подтверждением тому страх, который мгновенно возникает там, где проступает ее лик, тень или запах.
Некомпьютизированная, неотцифрованная и неробототизированная реальность кое-какие риски сохраняла. Можно было заболеть, попасть под машину, получить удар током или нарваться на хулиганов. Упасть с лестницы, заблудиться в лесу, перевернуться на лодке, уплыть на отколовшейся льдине, в конце концов, отравиться собственноручно собранными грибами. Нарваться на грубость или измену, лишиться свободы, очутиться в бедности или нищете. Сплошные нервы, страхи и переживания.
Неужели, думали умные, чтобы просто жить нужно иметь сердце, а лучше тело героя целиком. Стрелять по-македонски, владеть самбо, складывать в уме восьмизначные цифры, Онегина наизусть и накладывать швы. Готовить, шить, стирать, починять своими руками. Короче, позаботиться о себе не без посторонней помощи в любом месте и любое время. Писать, музицировать, лепить, рисовать. Уметь развлекать, тренировать, напрягать и успокаивать. Владеть собой, соблюдать приличия, беречь чувство собственного достоинства, защищать честь, проявлять мужество и милосердие, снисходительность и отвагу. Голова пухнет.
Любите друг друга - остальное сделает техника. Сделала. Выдали на гора управляемую реальность. Аккаунты. Любая внешность, имя, пол, статусы и место проживания. Выдумывай сколько хочешь, самое странное, тебя даже некому опровергать. Тысяча ролей и любая социальность. Можно хоть кем - героем, монстром, собакой, подростком или всеми сразу. Черным, желтым, красным или зеленым. Все можно, особенно в изоляции. Дерзайте, мечтайте, создавайте.
Нет, снова беда.
Отсутствие. Желаний и стремлений, цели и воли, разума и императивов. Только страх, дискомфорт и уныние. Скорей бы закончилось - спасли и вернули все на круги своя. Офис, зарплату, пятничные вечеринки, салонный треп, летнюю Турцию и новогодние распродажи - чувство уверенности в завтрашнем дне, ибо социальный человек жестко привязан к миру - убери мир, вылезет бездна - пустота и страх.
Это и есть путь. Там, в самой глубине, по обжигающей холодом сердцевине жути пролегает путь. Свой, подлинный и там уже случается завтра.
***
Недоукарантиненный город особенно хорош вечером. Не всяким, именно майским, тихим, когда яблоневый цвет в соку и запах черемухи наполняет пустые аллеи прохожих скверов, когда манящее горизонт светило тихим вздохом прощания обнимает окна, улицы и облака, когда легко и несуетно, а на душе мирно и нежно. Предсумеречный, розовый туман сонно покрывая пространство меняет асфальт на стим-панк, лавочки и деревья бронзовым веком замирают на пороге тающего океана и стравленный пыльной лихорадкой вздох оборачивается бархатным провинциальным очарованием.
Живой, ленивый, лишенный дневной суеты и машинных склок, спешащей толпы и озабоченных лиц майский Селеби годится для любой натуры - импрессионисткой, классической или романтической.
Мы все еще там, где мягкий свет стелется под ногами, где цветут пенсионные клумбы, принимают гостей беседки, а два серебряных газгольдера исправно подают жар на чугунные плиты. Где вечерком на скрытой в зарослях акации лавочке Мишка, ненасытно глядя в томные очи красавицы малярши, исполняет прощай, прощай, а я по взрослому сижу с краю и старательно разминаю болгарское Слинце