Всех женщин своей большой семьи, от бабушки до правнучки, прадед называл «доченьками».Всех мужчин – «сыночками».Последние годы он был совсем слеп, отличал только свет от тьмы: видел окно, горящую лампу. Разговаривал он мало, но постоянно что-то шептал так тихо, что было почти неслышно. Видно было только, как двигаются седые усы над провалившимся ртом – за это звали его дети дедом-шептуном.
Братья ходили в школу, все взрослые были на работе, а Дина, самая младшая в семье, оставалась с прадедом.Когда брату Алику исполнилось десять лет, прадед подарил ему часы.Это был невиданно богатый по тем временам подарок.Часы были на тонком коричневом ремешке, формой напоминали кирпичик, у циферблата было торжественное выражение лица.
Ни у кого в классе часов не было.А у Алика были. Каждые пять минут он смотрел на часы и всё удивлялся, какие же минуты разные: некоторые длинные, еле тянутся, а другие быстрые, проскакивают незаметно.Вечерами Алик заводил часы и клал их рядом с кроватью на стул.Сколько Дина ни просила, он не давал их даже подержать.
Однажды утром, недели через две после того как подарили часы, Алик ушёл в школу, оставив часы на стуле возле кровати. По дороге он спохватился, но возвращаться было некогда.
После завтрака Дина обнаружила часы. Она осторожно взяла их и надела. Прадед покачал головой.
Во дворе Дину окружили ребята.
— Это Алькины часы, — говорили они.
—Нет, мои! – врала Дина. – Наш прадед был часовщиком, пока не ослеп. У него таких часов сто штук. Он и мне подарил.
Девочка побежала на задний двор. Там ребята играли в волейбол. Она попросилась, её приняли неохотно. Играть толком она не умела. Дина подняла руки с растопыренными пальцами и стала ждать, когда мяч шлёпнется о них. Наконец долгожданный мяч, направленный чьей-то завистливой рукой, с силой ударился о запястье. Часы брызнули в разные стороны: отдельно механизм, отдельно стёклышко. С жалким звоном оно стукнулось о землю и подскочило, сверкнув на солнце.
Была первая весенняя жара, липы стояли в новой листве, как свежевыкрашенные. Казалось, что деревья остолбенели перед случившимся несчастьем. Зажав в ладони то, что осталось от часов, Дина медленно поднялась на крыльцо, прошла сквозь облако солнца, лежащее на ступенях, в прохладную темноту. Она не плакала, но было так тяжело, как будто она несла на спине мешок картошки. Она долго колотила пяткой в дверь, прадед открыл. Дина уткнулась носом в тощий дедов живот.
— Ничего, ничего, доченька, — сказал он, — не надо было их брать.
И слёзы наконец брызнули, как брызжут в цирке у клоунов, сильной струёй. Она сунула в маленькую сухую руку прадеда стёклышко и механизм. А когда все слёзы, которые были, вылились, она крепко уснула.
Когда Дина проснулась, прадед сидел за столом, а перед ним стояла фарфоровая коробочка с инструментами: пинцетами, щёточками, колёсиками и круглым увеличительным стеклом. Дина подошла к нему на цыпочках и прижалась к острому плечу. Он засовывал ремешок в ушки целых часов.
— Деда, ты починил? – не веря своим глазам, спросила Дина.
—Ну вот, а ты плакала.Стёклышка нового у меня нет. Здесь трещинка маленькая, видишь?
— Вижу, – шёпотом ответила Дина. – А ты? Скажи, ты не слепой, да? Ты видишь?
Прадед повернулся к ней. Глаза его были добрыми и блёклыми. Он улыбнулся.
— Пожалуй, кое-что вижу. Но только самое главное, – ответил он и зашептал, как всегда, что-то неслышное.