...Виктор Цой приехал в Самару весной 1986 года. Организовал концерт Александр Астров - ныне житель Лондона, а тогда - работник ДК 4-го ГПЗ, заведовавший музыкальными инструментами, аппаратурой и прочим инвентарем. Договорившись с руководством завода о проведении концерта, Астров через своих друзей начал продавать билеты. Среди распространителей был и известный сегодня самарский бизнесмен Александр Рахилькин.
Александр Рахилькин:
Билеты продавались плохо. Цоя тогда в Самаре почти никто не знал...
В назначенный день небольшая кучка людей собралась у входа в ДК. Цой опоздал. Его доставили уже поздно вечером. “Самолет задержался”, - объяснил музыкант. Виктор был немногословен и сдержан, а потому сразу же предпочел зайти в здание и начать выступление. Зрителей оказалось не больше двадцати человек. Сейчас никто уже точно не помнит, какие именно песни исполнял рокер. Кстати, пел Виктор под обычную акустическую гитару, а в перерывах смачивал горло портвейном.
Концерт продолжался полтора часа. Сразу после того как он закончился, Цой с самарскими друзьями направился к Александру Рахилькину, который в то время работал сторожем в детском саду. Здесь-то и продолжалось распитие спиртных напитков. Гулянье было в самом разгаре, когда кто-то вспомнил об одной неприятной обязанности.
Дело в том, что партийные работники, давшие Астрову “добро" на выступление Виктора Цоя, потребовали, чтобы тот попросил рок-музыканта спеть для комсомольцев, проводивших вечера трезвости в одном из самарских кафе. Об этих вечерах стоит сказать поподробнее. В небольшом кафе на Безымянке по выходным собирались непьющие и некурящие самарские комсомольцы. У потребляли в основном яблочный сок, обсуждали какие- то свои дела и ели в огромных количествах пирожные, по большей части заварные. Именно там и ждали Цоя.
Виктор отказываться не стал, и спустя час вся “делегация” прибыла на место. В кафе было тихо. Комсомольцы молча жевали. Виктор зашел, сел на стул и начал петь “Восьмиклассницу”. Ему никто не подпевал и, естественно, не аплодировал. Когда Цой взял завершающий аккорд, воцарилась гробовая тишина. Тогда музыкант решил спеть еще. Неизвестно, сделал он это специально или, так сказать, от чистого сердца, но следующее, что исполнил Виктор, была песня “Анархия” с весьма выразительным припевом: “Мама - анархия, папа - стакан портвейна”. Не успел музыкант допеть, как случился скандал. Один из комсомольцев-трезвенников не выдержал, стукнул по столу и крикнул Цою: “Объясните мне, о чем эта песня!” Рокер молча встал и вышел. На следующий день компанию, пришедшую в тот день в кафе с рок- музыкантом, исключили из комсомола. Многие лишились работы, в том числе и Александр Астров, устроивший выступление Цоя в Самаре.
Николай Михайлов, руководитель Ленинградского рок-клуба:
«Однажды мы с Виктором приехали в город Куйбышев. Это было в апреле 1986 года, за две недели до Чернобыльской катастрофы. Пригласил нас Саша Астров. Мы приехали с очень такой любопытной миссией: я рассказывал о деятельности рок-клуба, а Виктор, будучи не очень разговорчивым человеком, пел в каком-то музыкальном кафе… Жили мы во Дворце молодежи. А началась эта поездка с того, что в местном Доме самодеятельности Виктору прямо по приезде заплатили 80 рублей. Он сказал: „Да-а, это, конечно, не деньги, но впервые мне платят, когда я даже еще не раскрыл гитару“. А завершилось все это в каком-то кафе, где был какой-то вечер какой-то комсомольской организации. Они очень нападали на Виктора за то, что он поет такие безыдейные песни. И мы, как могли, с Сашей Астровым защищали его. Виктор совершенно разозлился и на нас, и на них и спел песню „Я объявляю свой дом безъядерной зоной“. На что те самые комсомольцы начали говорить: „Вот может же человек, ведь понимает, что в этой жизни нужно, у него есть идейная позиция“. Но тут уже разозлились мы с Сашей. И начали говорить: „Неужели не понимаете, что безъядерная зона – не только зона, свободная от ядерного оружия, но и свободная от электростанций атомных…“ „Которые имеют обыкновение времени от времени взрываться“, – сказал Виктор… И две недели спустя случилась Чернобыльская катастрофа. Не знаю, как себя чувствовали комсомольцы, а я себя чувствовал не очень-то уютно после этой поездки».